Армянский музей Москвы публикует финальную часть дневников бакинки Любови Григорьянц. Автор рассказывает о драматичных событиях тридцатилетней давности. В шестой, последней, главе Любовь переживает экзистенциальный кризис, прощаясь с любимым городом, в котором выросла, вышла замуж за любимого человека и стала матерью. События дневника датированы c 29 февраля 1988-го по 29 мая 1989 года и представлены в двух частях в хронологическом порядке. Авторская стилистика и пунктуация сохранены. Все имена, кроме имён членов семьи Григорьянц, изменены в целях безопасности.

29 мая, 1989 год

Днём звонили несколько раз с угрозами.

Звоню в приёмную Кремля. Дозвонилась. Говорю, что нам угрожают, что дают три дня, иначе убьют. Говорю о том, что на самом деле армяне не по собственному желанию уезжают, а чтобы спасти свои жизни. В ответ слышу уже знакомое «не паникуйте, женщина» и гудки.

Вечером Роберт привез коробки для нашей библиотеки, веревки и сказал, что у меня два дня. В эту же ночь мы начали собирать вещи. Роберт торопил меня, говорил клади всё подряд, потом разберемся.

Через два дня вещи погрузят на две машины, и они своим ходом отправятся в Ереван по адресу дяди Володи. Мы улетаем без багажа. Билеты с большим трудом достал Эльхан, товарищ Роберта по работе. С собой могу взять ручную кладь. Сказал, что могут в самолете дать складной стул. Самолеты улетают перегруженными. Боже мой! Я знаю, как это опасно.

Сегодня ходила между собранными коробками, вышагивала по пустым комнатам. Задержалась в детской. В этой комнате с любимым балконом я с рождения жила.

После реконструкции многое изменилось, но там были стены, которые если бы могли, то поведали бы о моей семье, об отце, рано ушедшем, о маме, о нашем с сестрой детстве. 

В этой комнате над камином, во время ремонта, моя младшая дочь нацарапала «Папа, я тебя люблю». Потом на стены наклеили обои, но я знала, где эти слова. Именно в этой комнате, после того как я вернулась с малюсенькой надеждой, что погромы в Баку не повторятся и мы останемся дома, я ощутила, что тело моё тут, а души моей нет. Там, в Армении, я твердила себе, что душа моя осталась в Баку. Нет её и тут. 

Мне было тринадцать, я спросила папу, как увидеть свою душу. «Веди дневник, — посоветовал папа, — записывай свои наблюдения, размышления. И пройдет время, ты встретишься со своей душой». Через год папы не стало. Я всю жизнь веду дневник. Где же душа моя?!

Роберт вновь предложил тёте моей Тамусе ехать с нами. Она — ни в какую! Жанна, продав квартиру, уезжая, тоже предложила тёте с ними уехать в Гродно. Светлана с Юрой уехали еще раньше. Им, как и Жанне, удалось продать квартиру своим соседям, и они на своей машине поехали в Армению к дочери. По дороге им пришлось откупиться, чтобы их пропустили. Нам не удалось продать ни нашу отремонтированную квартиру, ни мамину. Упустили время. Мы боролись с бронхиальной астмой, тянули, не веря фактам. Мы надеялись на Москву и вот такой результат.

Последняя ночь. Роберт делает вид, что спит. Но я-то слышу его дыхание. Пришла в большую комнату, послушала «Голос Америки» — эти распинаются вовсю. Ну да, говорят правду. Но одни разговоры. Помощь ведь никто так и не оказал! Понятно, а с какой стати Америке помогать ненавистной ей стране СССР! И как могли армяне поверить, что Горбачев им поможет в вопросе отсоединения Карабаха от Азербайджана! Кто им в ухо дул?!

Очень боюсь момента выезда. Роберт сказал, будут две большие фуры. Придут ребята с работы, помогут быстро нагрузить машины. С двух сторон заблокируют улицу, чтобы никто не прошел. Решено, что они в случае нападения скажут, что сами грабят этот двор. 

Спать не могу. Вчера, заполняя последний ящик, перечитала все свои семнадцать толстых дневников, которые начала вести в 1963 году по совету умирающего папы. Перечитала и разорвала, оставив две маленькие тетрадочки. Одну из них я начала писать в роддоме. В одной счастье брызжет в каждой строчке, в другой начало черной широкой полосы.

Накануне зашла тетя Роза, мама моей школьной подружки Светки А. Они пока остаются, зять-осетин работает в органах, надеются…

Зашла Армида, тоже одноклассница, поплакали, попрощались. Они выезжают на Украину к родственникам. Сказала, что у них пустой двор, они последние и ей очень страшно. Всем страшно. Два дня назад вечером постучалась Эля с дочкой. Сказала, что в их дворе незнакомые азербайджанцы ходят и она побоялась оставаться дома. Наутро Роберт пошел их провожать. Я думала, что мое сердце остановится от страха. К счастью, было тихо и Роберт очень быстро вернулся.

Ну вот и все, уже рассвет. Последний рассвет в родном доме. Я стою у окна и вдыхаю воздух, будто хочу запомнить его, вдохнуть поглубже и забрать с собой. Слёз нет. «Нельзя плакать в дорогу», — так мама всегда говорит.

***

Эта запись сделана позже 

Последние минуты на земле, где я родилась, выросла, встретила свою любовь и стала матерью, жгли меня своим бесконечным повтором. Я не могла спать, ревела в подушку, не могла есть. В какой-то момент я поняла, что душа моя вернулась. Я достала дневник и записала то, что не покидало меня.

Помню, как наутро приехали ребята — азербайджанцы с завода Роберта. Быстро нагрузили коробки в большую машину, и отправился наш багаж в Армению. Я обошла пустую квартиру и вот тут заплакала. Вошел Роберт, обнял меня. Мы на секунду застыли. Потом он схватил меня за руку и мы медленно спустились по лестнице, по которой на руках в день нашей свадьбы Роберт нёс меня счастливую вниз. Вышли на улицу.

— Садись скорее в машину, — сказал Роберт, открыв мне дверцу. Я оглянулась и увидела соседку с первого этажа. Она подошла, мы обнялись, пожелав друг другу удачи. Подняв голову, я помахала Рите и тёте Лизе. Они стояли на открытой веранде возле своей квартиры и плакали.

Все! Прощай дом.

В аэропорту яблоку некуда упасть. Люди с вещами, с тюками, пытались прорваться через таможню. Роберт крепко держал меня за руку. У меня была небольшая сумка, у него — сумка-президент. По обе стороны с нами шли два его сотрудника. Они нас буквально втащили через боковую дверь на поле. Один из провожатых, Эльхан, довел нас до самолета и, сделав с нами пару шагов по трапу, обнялся с Робертом. Потом взял мою руку, поцеловал и сказал: «Прости, сестра, прости за все!».

В это время на поле взлетел самолет и другой начал выруливать. Когда мы вошли с Робертом в салон, там уже сидели пассажиры. Нас повели вперёд и посадили напротив пожилой пары. Я узнала их сразу. Это были папа и мама Стеллы С., с которой я училась в школе с первого класса. Мы поздоровались. Отец отвернулся и всё время смотрел в иллюминатор. В салоне было очень душно. Появились пассажиры, которые не имели мест. Они уселись на пол в проходе, сняв верхнюю одежду. «Будет перевес, — мелькнуло в голове, — это опасно! Только бы долетели!».

Слышу сигнал к закрытию дверей. С замиранием сердца прислушиваюсь к шуму самолета. Вот он покатился по взлетной полосе, сначала медленно развернулся, остановился, потом, будто набрав воздух в легкие, начал сотрясаться с тарахтеньем. 

«Только бы взлетел!» Все мое внимание сосредоточено на звуках. 

Вот самолет решительно срывается с места и мчится по взлётной полосе. В иллюминаторе вижу кромку газона с какими-то цветочками, пригнутыми к земле бешеным ветром пропеллеров. «Никогда больше», — подумала я, и огромная слеза обожгла мне щеку. Через мгновенье вижу, как земля отдаляется. Еще пару секунд и я ничего не вижу, по лицу стекают слезы. Я не вытираю их. Всё это время я тру руку, будто хочу избавится от поцелуя. Позже, намного позже, я поняла, что именно слова Эльхана «Прости, сестра» не дали моей душе озлобиться.

Самолет набрал высоту. Я откинулась на спинку сиденья, но напряжение не покинуло меня. В салоне появился странный гул, похожий на вой. И чем выше летит самолет, тем вой становится сильнее. Я заглянула в иллюминатор. Город удаляется на глазах, а вот и поворот над морем. Сдерживаюсь как могу, чтобы не плакать. Летим. И, казалось, что началась обычная, особая, полная покорности судьбе жизнь между небом и землей. Увы. Стюардесса в том рейсе так и не показалась. «Какой странный вой в салоне», — подумала я, хлюпая носом. И вдруг до меня дошло! Это же плач. Напротив нас сидели родители моей одноклассницы. Оба опустили низко головы — плачут. В салоне мужчины, женщины молча плакали, не вытирая слез, пряча друг от друга лица. Люди, которые покинули свой дом, улетали навсегда, не по своей воле, а под страхом смерти, не могли более сдерживаться.

Было жутко ощущать реальность такого существования в почти нереальной, в почти безвоздушной атмосфере, где 60 градусов ниже нуля за дюралюминиевой оболочкой, в которую замкнуты жизни людей. Я в оцепенении смотрю на табло, перевожу взгляд на Роберта. Он, закрыв глаза, продолжает делать вид, что спит.

Сорок пять минут полета позади. Мы приземляемся. Толчок, еще один. Все! Наш самолет плавно скользит по посадочной полосе. Я смотрю на эту бегущую дорожку и ничего не чувствую. А ведь мы прилетели на историческую Родину.

Надо брать себя в руки, закопать горе. Ведь главное, мы живы, мы вместе. И мы справимся.

Куратор серии: журналист Мариам Кочарян специально для Армянского музея Москвы

Обложка © Виктор Сокирко