Аветика Исаакяна по праву называют глубоко национальным поэтом. Свое детство он провел в Ширакской области, где навсегда влюбился в армянскую архитектуру, национальную литературу, родную природу… Какими были годы юности Аветика Исаакяна, где он познакомился с Комитасом и Ованесом Туманяном и за что поэта дважды арестовывали — об этом и многом другом читайте на сайте Армянского музея Москвы.

Во второй половине 20-х годов XIX века дед Аветика Исаакяна Никогос вместе с жителями Старого Баязета (после 1934 года — Догубаязит, территория современной Турции) переселился из Западной Армении в освобожденные русскими войсками от турецко-персидского ига восточные области страны. Часть переселенцев основала Новый Баязет (после 1995 года — Гавар), другая же часть расположилась на живописных берегах Арпачая, в деревне Гюмри, ставшей впоследствии уездным центром и названной Александрополем (после 1992 года — снова Гюмри).

Здесь 31 октября (некоторые источники указывают 29-е или 30-е) 1875 года родился Аветик Исаакян. Детство его прошло частично в Александрополе, частично — в селе Казарапат (сейчас — Исаакян), находившемся в двадцати пяти километрах от развалин города Ани, столицы средневековой Армении. «Я родился в историческом Ширакском крае Армении, — вспоминал поэт. — Я горячо полюбил архитектурные памятники древности, хотя и полуразрушенные, но тем не менее могучие так же, как умирающий в битве боец. Я видел Ани, чудесно построенный Ани, столицу династии Багратуни, где в X-XI веках расцвела и достигла высшего совершенства армянская архитектура».

Детское воображение Исаакяна окрылялось песнями гусанов, преданиями старины, природой родного края. Целыми днями он скитался в долинах, на склонах гор Алагяза и Манташа, радуясь солнцу и цветам, прислушиваясь к шепоту ветерка и тихому говору Арпачая.

В середине 50-х годов XIX века отец поэта Саак купил старую мельницу на окраине села Казарапат. С этой ветхой мельницей связаны многие юношеские мечты Исаакяна. Длинными темными ночами, когда вокруг царила тишина, при мерцающем огне керосиновой лампы, он слушал песни и сказки старого мельника «уста» («мастера» — арм. яз.) Григора. Спокойный, размеренный голос старика сливался с однообразным шумом жерновов, убаюкивающих и уносящих мальчика в красочный, волшебный мир народной фантазии.

Многие годы спустя поэт не раз возвращался к ярким ощущениям детства. С грустью вспоминал он родной дом, нежно любимую мать, старика отца, сверкающую росу на зелени лугов, «сладостный голос» мельницы синие струи Арпачая. Он вспоминал, как каждый год в село возвращался аист, предвещая приход весны и цветов. Тогда оживали в нем радужные мечты беззаботного детства:

И шум ручьев среди полей,
И золотые сновиденья!

(А. Исаакян. «Когда я путником усталым…», 1925. Перев. О. Румер)

В душе Исаакяна неизгладимый след оставили впечатления раннего детства, о котором поэт говорил всегда с тоской, как о самой счастливой поре жизни, как о навсегда канувшем в вечность «светлом сне»:

О мудрость детских лет!
Что разум! Только суета
Весь блеск его побед!

Ах, если б стать ребенком вновь,
Чтоб солнце детских дней
Чудесным золотом зажглось
Над головой моей!

(А. Исаакян. «Я всякий раз, когда смотрю…», 1917. Перев. И. Павлович)

Грамоте Аветик Исаакян обучился в семь лет, а первый армянский писатель, имя которого стало ему известным, был автор замечательных сказок и детских стихотворений Газарос Агаян.

В 1885 году Исаакян поступил в приходское училище, по окончании которого продолжал образование в Александропольской школе. В числе первых книг, прочитанных им в возрасте двенадцати-тринадцати лет, были романы Хачатура Абовяна «Раны Армении», Перча Прошяна «Сое и Вартитер» и «Яблоко раздора». Они открыли перед юным сознанием, по словам Исаакяна, «таинственный, чудесный мир». Любил он тогда читать книги на лоне природы, на берегу Арпачая. Примостившись на качавшихся над водой ветках ивы, проглатывал он страницу за страницей печальной истории любви Соса и Вартитер. «В эти минуты, — вспоминал Исаакян, — я жил в другом мире: над головой сияло солнце иного неба, под ногами бежал Кацах, а сам я, воспламенившись, как Сос и Вартитер, скитался вместе с ними по волшебным садам Аштарака. Сердце мое откликалось на их переживания, слезы, вызванные горем несчастных влюбленных, падали на страницы прекрасной книги».

В 1889 году Исаакяну удалось поступить в Эчмиадзинскую духовную академию. Для того времени это было одно из лучших армянских учебных заведении. В эти годы Аветик Исаакян знакомится с поэтом Ованесом Ованисяном.

Впервые Исаакян увидел Ованисяна осенью 1889-го в Эчмиадзинской академии. Поэт, стихотворения которого он знал наизусть, о встрече с которым мечтал, теперь стал его учителем русского языка и литературы, наставником и другом. В воспоминаниях Исаакян с чувством уважения и признательности говорил об Ованесяне: «Проводить с ним время для меня было высшим наслаждением. Человек высокого интеллекта, исключительно развитой, многосторонне образованный, с прекрасным вкусом и глубокой культурой, он безукоризненно знал армянский и русский языки, был хорошо знаком с армянскими диалектами и фольклором. И несмотря на высшее филологическое образование, в случае сомнений в армянской грамматике он обращался к творцу языка и безошибочному лингвисту — народу».

Если к этим словам добавить и то, что Ованисян как поэт, с именем которого связан расцвет армянской лирики конца 1880-х — начала 1890-х, был властителем дум армянской передовой молодежи, тогда станет очевидным, как много значило для юного поэта общение с этим обаятельным человеком.

Стихи Исаакян начал писать, когда ему было одиннадцать-двенадцать лет. Однако по-настоящему он почувствовал в себе призвание поэта в годы учебы в академии, не без благотворного влияния Ованисяна. Однажды, весной 1890 года, как об этом рассказывает Исаакян, в темном академическом коридоре, «сильно волнуясь», он подошел к Ованисяну, отдал только что написанное стихотворение любовного содержания и ждал «приговора». Стихи Ованисян нашел гладкими, но незрелыми, посоветовал больше читать и писать лишь о том, что сам прочувствовал. Так, постепенно между учеником и учителем сложились близкие, дружеские отношения. Исаакян время от времени показывал свои стихи Ованисяну, который читал, поправлял отдельные шероховатые строки, давал советы и наставления.

В Эчмиадзине Исаакян сблизился также с композитором Комитасом, которого в академии называли «братом Согомоном». Они вместе путешествовали по армянским селам, по местам богомолья, где Комитас записывал песни. Влюбленный в армянскую народную мелодию, он собирал древние песни, обрабатывал, очищал их от пыли и ржавчины времени. «Он открыл нашу подлинно национальную песню, — говорил о Комитасе Исаакян, — чистую, самобытную армянскую мелодию. Он заложил основу нашей национальной музыкальной культуры». Исаакян вспоминал «чудесный вечер», как в гостях у композитора в его скромном садике, в тени дерев, он слушал в исполнении Комитаса обработанную им армянскую эпическую песню «Мокац Мирза».

«Эта песня очень старая, — сказал он, — пожалуй, еще со времен язычества. Прислушайся-ка, какие мощные звуки, какие дерзкие интонации. Наши высокие горы, шумные потоки, суровые скалы породили их. Из души наших храбрых родоначальников льется эта мужественная песня. Она так стара, что ее, несомненно, пел еще Дзенов Ован, слушал Давид Сасунский…»

13 января 1891 года произошли ученические волнения, вызванные царящим в академии суровым режимом. В них принял участие и Исаакян. Тридцать пять учеников, в том числе и поэт, вынуждены были оставить академию. Спустя два года он отправился за границу с целью продолжения образования. В Лейпцигском университете он слушал лекции по философии, истории, филологии, антропологии и этнографии, изучал памятники мировой литературы, проявляя специальный интерес к эпосу западноевропейских народов.

В 1895 году Исаакян вернулся на родину, а в мае следующего года за деятельность, направленную против царизма, был арестован и после годичного тюремного заключения был сослан в Одессу. Здесь впервые он услышал имя Максима Горького. «Однажды, в 1899 году, — рассказывал Исаакян, — когда я бродил среди шумной толпы огромного одесского порта, предо мной вдруг остановился оборванный нищий и, протянув руку, сказал:

— Помогите, ради Горького.

Я впервые услышал имя Горького и подумал: “Видимо, это новый святой”.

Спрашиваю его:

— А кто он?

— Это первый человек, который пишет о нас, бедняках, правду.

В тот же день я купил два тома рассказов М. Горького и начал читать. Читал с увлечением и вновь перечитывал. Каждое слово находило горячий отклик в моей душе.

…Читая, я бродил вместе с героями Горького по просторам России — по Волге, по Крыму, берегам Черного моря, Молдавии. Особенно привлекала меня Волга. В ее широких степях веками находили приют свободолюбивые и непокорные люди, все те, кто восставал против гнета помещиков и царей. Волга — древняя колыбель свободы и борьбы; там звучали могучие песни воли, гремела весть о походах Стеньки Разина, Пугачева…»

Так своеобразно и ярко воспринял Исаакян произведения Горького в годы молодости. В «романтике протеста и возмущения» было много созвучного собственным думам армянского поэта, и он навсегда полюбил книги буревестника революции, «овеянные светлым духом свободы».

Вернувшись из одесской ссылки, Исаакян отправился в Швейцарию, в Цюрихском университете он посещал лекции по истории литературы и философии. В 1902 году он приехал в Армению. Через три-четыре года Исаакян снова в Европе; пробыв там недолго, вернулся на родину, совершил путешествие по России, Кавказу, изучал жизнь народа, интересовался фольклором и архитектурными памятниками далекого прошлого.

В декабре 1908 года царскими властями он был вторично арестован по обвинению в антиправительственной деятельности и заключен в Метехскую крепость в Тифлисе. В это же время в крепости находился Ованес Туманян. Камеры их были по соседству. После шестимесячного заключения Исаакян был освобожден. Однако преследования со стороны царской охранки продолжались, и в 1911 году он был вынужден эмигрировать за границу. В течение многих лет он жил во Франции, Германии. Путешествовал по Греции и Италии. Всюду он видел несправедливость, страшные картины нищеты и горя, жестокости и произвола.

После Октябрьской революции и установления Советской власти в Закавказье Исаакян продолжал жить за границей. Туманян в своих дружеских посланиях (1921) убеждал его вернуться на родину. В 1926 году поэт впервые посетил Советскую Армению. Он увидел громадные изменения, произошедшие в жизни родного края. Посещение «земли отцов» пробудило в нем волну воспоминаний о детстве, о родном очаге, о матери, об отце («Дым отечества», 1926). Поэт вспоминал кровавое прошлое и приветствовал зарю новых дней. Слова его были обращены к возрожденной родине:

Лежала ты, томясь за веком век,
Растоптана копытами коней.
И налетали коршуны, как шквал,
Точили клювы об уступы скал,
Чтобы терзать тебя!
И много дней
И лет без счета протекло, — и вот
Теперь мой край ликует и цветет.
И мирно вновь над домом вьется дым,
Где сладко мать баюкала меня.

И пусть гусаны будут воспевать
Расцвет твоих полей — страна отцов!

(А. Исааян. «Родине», 1929. Перев. В. Державина)

В течение шести лет, с 1930 по 1936 год, Исаакян, находясь во Франции, выступал в числе друзей Советского Союза и вел активную борьбу против партии дашнаков. В 1931 году весть о первой постановке в Ереване оперы Армена Тиграняна «Ануш» глубоко взволновала Аветика Исаакяна, он почувствовал, что должен быть вместе с народом, строящим новую культуру, что он нужен стране. Поэта звала родина:

Меня чаруешь речью ты прекрасною,
Меня влюбленным зовом кличешь ты.
Тебя я вижу новую и ясную,
С чертами древней, вечной красоты…

(А. Исаакян. «Моей родине», 1935. Перев. В. Державина)

И вот осенью 1936 года поэт навсегда возвратился на родину, возвратился, чтобы отдать все свои силы строительству новой жизни, трудиться и бороться вместе со своим народом.

Источник: Григорьян К. Творческий путь Аветика Исаакяна, 1963

Обложка: Аветик Исаакян. Женева, 1902. Фото: inknagir.org