Артур Алексанян — итальянский химик, поэт и писатель, автор автобиографической книги Il bambino e i venti d’Armenia («Ребёнок и ветры Армении»), получившей первую премию XI Международного конкурса европейских авторов. Это трогательная история о бегстве во имя спасения, которое превращается в долгую дорогу к себе. Потомок армян, бежавших от Геноцида, гражданин Франции и резидент Италии, Артур Алексанян провёл свои детские годы на острове Сан-Ладзаро-дельи-Армени в Венеции и вот уже 40 лет живёт во Флоренции, где состоялась наша встреча.

— Артур, расскажите о своей семье, на истории которой основан сюжет вашей книги «Ребёнок и ветры Армении»?

Мои отец и мать родились на территории современной Турции, в городе Бандырма на южном побережье Мраморного моря. В то неблагополучное время турецкие власти уже вели политику порабощения армян, которая впоследствии вылилась в трагедию, разделившую историю армянского народа на до и после. В 1915 году в Стамбуле была арестована и уничтожена вся армянская интеллигенция, в восточной части Турции началось истребление армянского населения. Западную же часть, где находился город Бандырма, Геноцид фактически не затронул, но с 1915 по 1922 год там шла греко-турецкая война, которая также привела к массовым убийствам армян и греков. Когда угроза стала очевидной, мои бабушка и мама бежали сначала в Стамбул, где им помогли укрыться священники, а затем в Венецию к моему дяде. Брат мамы был священником-мхитаристом на острове Сан-Ладзаро в Венеции, где моя мама оказалась в возрасте 16 лет.

Примерно в то же время мой отец служил в турецкой армии. Получая приказы, которые ему не позволяла исполнять совесть, он находился в страшном смятении и вынужден был бежать в Стамбул. Расправы с христианским населением были в самом разгаре. Солдаты оттоманской армии поджигали дома один за одним, и первыми были ограблены и разрушены армянские кварталы. Турецкие солдаты начали убивать своих сослуживцев-армян. Какое-то время мой отец находился в Стамбуле, где освоил мастерство сапожника, а затем бежал в Болгарию и в 22-м году причалил к берегам Марселя. Моих родителей сосватали через письма их родственники. Прожив в Венеции 6 лет, в августе 1928 года мама вышла замуж за моего отца и перебралась во Францию. Вскоре отец открыл магазин обуви в Лионе. В 30-м году родилась моя сестра, которой, к сожалению, уже нет с нами, в 34-м – другая сестра, а в 42-м в Гренобле родился я. Шла война, и мой отец был солдатом.

«История — это вращающееся колесо: вчера оно раздавило вас, а сегодня наша очередь. Принося с собой смерть и разрушения, оно окружило пустыней меня и мою юность — выжженную и безвозвратно утерянную» (из книги А. Алексаняна «Ребёнок и ветры Армении»).

— А в каком возрасте вы оказались в Венеции и почему решили остаться в Италии?

Я поехал к своему дяде-священнику на остров Сан-Ладзаро в возрасте 11 лет — отправляя меня туда, мама хотела привить мне армянство. Во время учёбы домой к родителям я приезжал раз в год. А закончив армянский колледж, вернулся в Гренобль и поступил в университет, но очень скоро мне пришла повестка явиться на военную медкомиссию в Лионе. Я боялся попасть в армию из-за того, что тогда шла война в Алжире, и снова уехал в Венецию к дяде. Оттуда меня отправили в Рим, где я поступил на факультет промышленной химии в университете Sapienza. Я был дезертиром несколько лет и не возвращался во Францию, пока война в Алжире не закончилась. В 62 году я получил диплом в Болонье и уехал в США, задумав остаться там жить. Ещё через 2-3 месяца поехал в Канаду, после чего со стыдом вернулся в Италию, ничего не рассказав родителям.

Через какое-то время мне предложили работу (кто бы мог подумать!) в Алжире. Я прожил там 2,5 года, работая на крупную американскую компанию. Оттуда меня хотели отправить в Иран, но я отказался и поехал в Геную работать в маленькой компании, которая занималась проблемами загрязнения окружающей среды. Там я зарабатывал в 4 раза меньше, но занимался тем, что мне было интересно. В Генуе я жил 4 года, и всё это время меня ждала невеста в Болонье. Не знаю, почему, но вместо того, чтобы вернуться за ней, я поехал во Флоренцию и на свои скромные средства открыл там лабораторию химических анализов окружающей среды. Сначала работал один, потом у меня появился секретарь. Сейчас это крупная лаборатория с 40-летней историей. Женился я на эмигрантке подстать себе — в конце 40-х её семья уехала из Италии в Аргентину, а в 70-х бежала от военной диктатуры и вернулась на родину.

— Вы родились во Франции и живёте в Италии, а что для вас Армения?

Часто задаю себе этот вопрос, но ответить на него нелегко. Я с детства говорил на французском и поначалу не знал армянского. Писать и читать, свободно говорить по-армянски я научился на острове Сан-Ладзаро. Но это армянство было навязанным — я был заточён в колледже и абсолютно лишён каких-либо связей, корней, с 11 лет почти не видел родителей. Результатом такой изоляции стало то, что после окончания университета у меня появилось сильнейшее желание путешествовать и открывать мир. И можно сказать, что в потоке этой новой жизни моё армянство растворилось. Только в тот момент, когда я почувствовал себя в Италии законным, таким же, как итальянцы, я смог позволить себе быть армянином. Я понял, что армянство может быть и шёлковой нитью, и цепью.

— Были ли вы в Армении и на родине своих предков в Турции?

Да, я впервые побывал в Армении в 1997 году. Внутри у меня было некое чувство, которое я должен был конкретизировать. Моя поездка состоялась благодаря тогдашнему послу Армении в Италии Гагику Багдасаряну. Я знал его ещё с 80-х годов, когда он был кибернетиком и проходил стажировку во Флоренции. Решил, что если когда-нибудь поеду в Армению, то только с ним. Не знаю, почему, но в Армении я почувствовал себя невероятно хорошо и с духовной и с физической точки зрения, ощутил сильную связь с этими людьми. Как будто все они мои братья и сёстры! Особенное впечатление на меня произвели глаза армянских детей — за ними скрывается нечто очень глубокое. Я увидел множество красивых вещей, меня везде хорошо принимали.

А 2001 году я впервые отправился в Турцию, на родину своих предков. Мне хотелось побороть страх перед этими местами. Ведь страницу истории, связанную с великим злодеянием, «Мец егерн», как мы это называем, не закроешь — есть что-то, что генетически передаётся следующим поколениям. После первой поездки я приезжал ещё много раз.

«Бродя по улицам Еревана, я спрашивал себя, почему испытываю такое родное чувство по отношению к этим местам и людям» (из книги А. Алексаняна «Ребёнок и ветры Армении»).

— В какой момент вы начали писать и почему?

Я решил написать об истории своей семьи всего несколько лет назад. После первой книги выпустил ещё две — сборник стихов и роман. Теперь меня считают писателем, хотя это немного странно — я ведь всё ещё занимаюсь химией и продолжаю работу в лаборатории.

Однажды в жизни наступает такой момент, когда прошлое становится особенно важным. Изучая его через документы и фотографии, ты прочерчиваешь свой путь в настоящем. Умерла моя жена, дочь жила в другой стране, и сын тоже собирался уезжать. Я оставил дом в центре Флоренции, где мы жили все вместе, и переехал в небольшую квартиру. Банально начал смотреть старые фото и перечитывать письма. Меня охватило странное чувство… Но это было не одиночество — у меня есть друзья, мне часто звонят, меня ищут, поэтому не могу назвать себя одиноким человеком. Нашёл письма, которые отец отправлял мне в колледж. А ведь до этого я даже не помнил, что он вообще мне писал. Было и письмо моей собаке Бижу. После смерти бабушки в 53-м году, которая, кажется, умерла в один день со Сталиным, отец подарил маме померанского шпица, девочку, к которой я очень привязался. Это письмо сохранилось каким-то чудом — священники рвали мои письма Бижу и говорили, что писать собаке нельзя, дисциплина в колледже была жёсткая. Вдумайся, насколько одинок ребёнок, если он пишет собаке? Я оставил всё и жил лишь долгом и послушанием. Родители никогда не проявляли ко мне нежности. И не имея такого примера перед глазами, я сам учился этому, когда родилась моя дочь.

«Воспоминания — это не просто возвращение в прошлое, а неотъемлемая часть нашей идентичности» (из книги А. Алексаняна «Ребёнок и ветры Армении»).

— Важна ли для человека национальная самоидентификация?

Самоидентификация фундаментальна для каждого человека. Раньше мы жили согласно идеологиям, а теперь нет ни марксизма, ни ленинизма, но людям всегда нужно что-то, в чём выражалась бы их идентичность. И это может быть национальность, но для национальной самоидентификации обязательно должен быть контекст. Если ты от него оторван, то осознать свою идентичность крайне сложно. Дети моей сестры создали семьи с армянами. Уже четвёртое поколение нашей семьи живёт во Франции, и удивительно, что внуки моей сестры пишут о бабушке, которую никогда не видели. Они не говорят по-армянски, но армянство в них сильно чувствуется. Я всю жизнь ощущал, что мне чего-то не хватает, хотя и закончил лучший в мире армянский колледж, в совершенстве овладел языком. А мой сын не знает армянского, но чувствует себя армянином. Почему? Дома мы говорили только по-итальянски, и я не сделал ничего для того, чтобы передать своим детям армянство. Хотя в этом смысле большую роль сыграла моя книга — никогда не рассказывал детям многих вещей, и в ней их ждало много сюрпризов. Я очень рад тому, что они интересуются армянской культурой. Моя дочь Аманда живёт в Барселоне, а сын Микаэль — в Сан-Франциско. В прошлом году я впервые отвёз дочь в Ереван, сын в Армении пока не был. Сейчас я чувствую себя более спокойным и счастливым. Не из-за книги, а из-за ветров Армении, которые у меня внутри. Потому что понял, что мы должны жить эмоциями и хранить нашу идентичность.

«Родина — место, с которым тебя связывает любовь, язык и культура. Но я не имел ни малейшего представления о том, каково это — иметь её. В моей жизни такого места не было» (из книги А. Алексаняна «Ребёнок и ветры Армении»).

— Нравится ли вам армянская кухня, музыка? Или с культурной точки зрения вам ближе итальянское, французское, европейское?

Я ценю всё, что мне нравится. Следя за футбольным матчем между Арменией и Францией, болею за Армению. Если слушаю армянскую музыку, у меня наворачиваются слёзы. Но я взволнован и при звуках Марсельезы. Моя жизнь — это цепь случайностей. Так вышло, что я особенно не принимал решений: в армянский колледж меня отправили родители; на факультет промышленной химии я задумал поступать, увидев в списке две армянские фамилии; поехал в США, просто потому, что хотел сбежать; случайно оказался в Алжире; случайно стал жить во Флоренции.

— Есть ли армянские традиции у вас дома?

Я готовлю долму и другую армянскую еду. Но моё любимое блюдо — манты по рецепту тех мест, откуда родом наша семья. Мама готовила их без мяса. Не ел такие с детства.

— Армяне — какие они? Похожи ли они на итальянцев?

Армяне талантливы в разных направлениях искусства — среди них много художников, актёров, писателей и поэтов. Они реагируют на красоту, особенно, красоту прошлого, умеют чувствовать её и вдохновляться ею. Мне кажется, армяне и итальянцы похожи. Нас роднит и история — уже к XII веку в Италии сформировалась армянская община. Армяне жили в Генуе, Равенне, Неаполе, Ливорно, Таранто, Венеции.

— О чём вы мечтаете?

Я бы хотел выпустить четвёртую книгу и не терять ни минуты времени на тех, с кем мне нечего разделить. Встречи в нашей жизни фундаментальны, и наше сердце должно биться для других. Если оно бьётся для нас самих — это несчастье. А ещё я никогда не был в России, хотя объехал почти весь мир. Хотел бы там побывать. Русский мир мне знаком плохо, он для меня странный и непонятный, но почему-то всегда меня очаровывал.

Беседовала Татьяна Тростникова,
журналист, медиа-менеджер, блогер и путешественник,
специально для Армянского музея Москвы