Зачастую мифы и легенды говорят о национальной истории больше, чем сухое перечисление дат. В этом случае гений Ованеса Туманяна раскрыл не только собирательный образ армянского народа в лице Храброго Назара, но еще и «психологическую историю» Армении через трагическую судьбу невинных дев, которые, на первый взгляд, оказались лишь жертвами обстоятельств и чудовищного проклятия, но на самом деле именно они стали неким двигателем психологического развития народа.

Прежде чем перейти к анализу трех известных баллад Туманяна – «Парвана», «Ахтамар», «Сердце девы», – важно подчеркнуть, что женский образ занимает ключевое место в мировосприятии армянского народа. Женщина наравне с мужчиной носит на своих хрупких плечах «вселенский груз». Но это подразумевает не бытовую загруженность, а ту трансформирующую силу, которую в себе заключает каждая женщина. Не случайно в мифах и сказках женщины обычно становятся путеводной звездой храбрых героев (Ариадна, которая дала Тесею клубок из нити, чтобы он смог выбраться из лабиринта Минотавра) или беспощадными испытательницами сил персонажа в образе ведьм и соблазнительниц (античная колдунья Цирцея, славянская Баба-яга). Если мужчина – форма и цель, то женщина – содержание и направление пути. Поэтому, несмотря на патриархальность армянского общества, женский образ кристаллизирует в себе все мечтания, грезы, цели мужчин и является «передатчиком», зеркалом их психологической зрелости.

Итак, в первой балладе под названием «Парвана» Туманян излагает историю злосчастной девы, которая из-за охватившего ее горя так и не смогла дождаться своего витязя и утонула в собственных слезах. Главные действующие лица произведения – принцесса, ее отец и плеяда храбрых воинов, которые жаждут любви прекрасной девы. Отец принцессы, чтобы облегчить процесс выбора жениха для дочери, предлагает вполне благоразумный план – устроить состязание, где каждый из рыцарей должен показать свои способности. Но мудрая дева отказывается от этого, предъявляя собственное «беспощадное» требование:

Не нужно мне от милого
Ни крупных жемчугов,
Ни серебра, ни золота,
Ни звезд из облаков.

Огня неугасимого
Пускай достанет он,
С огнем вернувшись, будет он
Мне мужем наречен.

Девушка не зря так жаждет священного огня, поскольку все то, что бросилось бы в глаза во время состязания, связано с внешним миром. И поскольку этот мир довольно хрупок и изменчив, мудрая дева не намерена быть ослепленной внешними успехами рыцарей. Главное для нее – «огонь сердца», внутренний потенциал, сила, готовность к сердечному переживанию. Упоминание стихии огня не случайно. Пламя обладает очистительной силой и символизирует творческую энергию. Но у этой стихии есть одна особенность в виде дуальной опасности: избыток огня грозит смертью, а недостаток – внутренней пустотой.

Принцесса таким образом испытывает своих героев, пытаясь разглядеть в них умение балансировать: отсутствие внутреннего огня грозит опустошением и бессодержательностью земной жизни, а избыток – расплатой за эту самую жизнь. Получается, в первом случае отсутствие пламени приводит к инертному, бесцельному существованию, а во втором – к угрозе быть заживо сожженным своими импульсивными стремлениями. Поэтому мудрая принцесса мыслит в рамках рационального, обращая больше внимания на внутренний мир и творческий потенциал героя, чем на внешние успехи, которые эфемерны и зависят от жизненных обстоятельств. Но принцесса не учла одного обстоятельства: готовы ли витязи на такой смелый шаг – идти против своих страхов, встретиться лицом к лицу со своим «Я», найти в себе «огонь к жизни». На самом деле последнее невозможно обрести в один день, как мудро замечает отец принцессы, успокаивая свою дочь:

Не бойся, дочь любимая,
Они найдут огонь,
Но полон путь искателей
Сражений и погонь.

И черный мир им встретится,
И черная вода,
И с дэвами жестокими
Им предстоит вражда.

Обретение огня подразумевает не только гарантию блаженного соединения с прекрасноликой красавицей, но и встречу со своим «неразобранным» внутренним миром. Это черные воды бессознательного, беспощадные дэвы, которые стоят на пути психологического развития героя. Но напрасно принцесса ждет своего витязя, потому что, как показала история, никто из них не был готов к достижению внутренних успехов вместо внешних. Таким образом, героиня, столкнувшись с жестокой действительностью, дает волю своему горю:

Отчаявшись — заплакала,
Так много слез пролив,
Что слезы слились в озеро,
Весь замок затопив.

Она исчезла в озере,
Проплакавши глаза;
С тех пор стоит там озеро,
Прозрачно, как слеза.

Озеро символизирует застревание, «леденение» пространственно-временных измерений. В случае пространства – это бездна, отсутствие опоры, хаос, а в случае времени – его остановка, безвременность, где нет ни начала, ни конца. Таким образом, парванская принцесса своими слезами останавливает время, хороня там и себя, и всю Парвану. А в конце баллады коротко объясняется причина безвременного опоздания храбрых воинов:

Едва в ночи засветятся
Повсюду огоньки —
Безумьем одержимые,
Запляшут мотыльки.

Они сгорают в пламени,
И люди говорят
Про них, что это витязи
Парванские горят.

Принявши в долгих странствиях
Обличье мотылька,
Они, огонь завидевши,
Летят издалека.

И силятся приблизиться,
Чтоб, овладеть огнем,
И вечно приближаются,
И вечно гибнут в нем.

Метафора «мотылек» выбрана неспроста, ведь продолжительность их жизни коротка. И так как психологической зрелости сразу достичь невозможно, а в результате безрассудной попытки «перешагнуть» свою собственную историю и достичь быстрого результата человек просто не выдерживает этого испытания, оно, в виде пожирающего огня, беспощадно поглощает своего владельца.

Две следующие баллады напрямую связаны с судьбой безутешной парванской принцессы. Все поколение следующих принцев, будучи в погоне за обманчивым миражем соединения с прекрасной девой, обречено на вечное страдание. Озеро, состоящее из человеческих слез, стало неким щитом, который разделяет процесс развития будущих поколений. Это область бессознательного, «непереваренных» чувств, а в случае народа – непрожитые исторические события, итоги которых должны были быть уже давно осмыслены. Но народ, сопротивляясь, эти негативные эмоции заживо хоронит в себе, этим делая практически невозможным дальнейшее «продвижение» нового поколения в дебрях этнического самоопределения.

В случае баллады «Ахтамар» – это незакрытый гештальт: герой пытается преодолеть громадную историю бессознательного, но так и не добивается своей цели, вечно перед собой держа образ блаженного соединения с возлюбленной. Что касается третьей баллады «Сердце девы», то и там все завершается безрадостно: это уже конец вечных, безустанных стараний и обратный сценарий свойств «огня», потенциал которого при его избытке поглощает самого человека. Именно это злосчасное пламя сжигает дотла и башню, и заключенную в ней деву. Парванская девица, скорее всего, держала перед собой два этих пагубных для героев сценария, которые по сути раскрывают метафору огня. Во всех трех балладах речь идет о соблюдении баланса этого внутреннего пламени и переосмысления исторических событий.  И вместо того чтобы стать путеводителем для храбрых героев, героини Туманяна начинают горевать из-за их неготовности, а две из их и вовсе расплачиваются собственной жизнью.

Именно эти три благородные девы несут на своих плечах нерадостную «внутрипсхилогоическую» историю армянского народа. Но их альтруистичные побуждения, способствуя развитию и «созреванию» народа, так и не дали свои плоды.

Искусствовед Рузанна Лазарян (Ереван) специально для Армянского музея Москвы

Обложка: Анжела Саргсян. Парвана, 1969. Из коллекции Национальной галереи Армении