50 лет назад, 17 июня 1971 года, в автомобильной катастрофе погибли великий армянский поэт Паруйр Севак и его супруга Нелли Менагаришвили. Их сыновья-школьники Армен (1958 г. р.) и Корюн (1964 г. р.), к счастью, остались в живых. Катастрофа произошла в Араратской долине на ровном месте в солнечный день. Сама история этой трагедии, как незаживающая рана, постоянно будоражит народ, до сих пор вызывая множество противоречивых вопросов, о чем свидетельствуют многочисленные публикации в периодической печати.

«Волга», которой управлял Севак, двигалась из его родной деревни Чанахчи в Ереван. Автомобиль ему совсем недавно тайком подарили на день рождения мэр Еревана Григорий Иванович Асратян и его заместитель Вардгес Вачаганович Мартиросян, прекрасно образованные люди и преданные поклонники таланта поэта. Следует отметить, что дарители этого необычного подарка просили у поэта не афишировать данный факт, чтобы избежать разных сплетен.

Примерно в 12 часов дня неизвестный грузовик нанес сокрушительный удар в заднюю часть «Волги». От такого мощного удара машина была отброшена на несколько метров от трассы и перевернулась 2–3 раза, но каким-то чудом снова встала на свои колеса.

Произошло страшное преступление: убиты великий поэт и его супруга. После этой трагедии прошло 50 лет. Однако очень странно и удивительно, что руководители республики не организовали расследование и не возбудили уголовное дело. Ведь найти в маленькой Армении грузовик с водителем, который утром 17 июня находился в Араратской долине и имел видимые следы после удара, можно было в течение 2–3 дней. Согласно мнению экспертов, по всей республике в 1971 году могло быть около 3000 грузовиков.

Один из главных аргументов всех поклонников поэта заключался в следующем: удар по «Волге» был осуществлен сзади, что говорит об организованном убийстве. Однако выдвигалось и более аргументированное обвинительное заключение: если руководители не возбуждают уголовное дело, следовательно, у них рыльце в пуху, значит, они виновны в организации этого тяжкого преступления.

В связи с этим я хотел бы вспомнить видного писателя и публициста Вардгеса Петросяна, председателя Союза писателей Армении, одного из ближайших друзей Севака, который мне лично с горечью рассказывал, что в 1977–1978 годах он предпринял попытку добиться возбуждения уголовного дела, однако, ему ответили, что «прошло семь лет после преступления».

До сих пор на страницах газет и журналов неоднократно пишут об обстоятельствах гибели поэта. Среди этих публикаций заслуживает особого внимания двухтомник Сергея Галояна «Чисто советское убийство. Паруйр Севак» (Ереван, 2006–2007).

Трагическая гибель Севака для всего армянского народа, в том числе и для меня, это невосполнимая потеря и вечная боль. Однако к этому необходимо добавить и мою личную трагедию: потерю любимого учителя, ставшего ближайшим другом. Именно Паруйр Севак определил тему моей будущей диссертации, подготовил меня и содействовал поступлению в аспирантуру университета. Фактически он сыграл судьбоносную роль в моей жизни. Поэтому Севак — моя вечная и горькая любовь. Я ведь очень часто по ночам во сне беседую и советуюсь с ним, хочется узнать его мнение о том или ином вопросе.

*     *     *

Поэт Паруйр Севак прошел сложнейший путь литературно-творческих поисков. Осваивая многовековые национальные традиции, а также важнейшие достижения всемирной поэзии, он создал свой богатый и неповторимый художественный мир и завоевал свое достойное место среди классиков армянской литературы.

Паруйр Рафаелович Казарян (настоящее имя поэта) родился в 1924 году в глухой, Богом забытой деревне Чанахчи, которая после смерти поэта была переименована в Зангакатун, по названию его знаменитой поэмы. Родители Паруйра не имели даже начального образования, но их сын так рано обнаружил свои выдающиеся способности, что уже с восьмого класса составлял конспекты для учителей, по которым они вели занятия. И так чудо-мальчик Паруйр начал творить чудеса. Естественно, он с отличием окончил школу, а следом и Ереванский госуниверситет.

Важно подчеркнуть, что в Ереване в 1942 году в жизни молодого поэта произошло важнейшее событие: на страницах журнала «Советакан граканутюн» («Советская литература») впервые была опубликована солидная подборка стихотворений под именем Паруйр Севак. А через несколько лет был издан его первый сборник стихотворений «Бессмертные повелевают» (Ереван, 1948), который показал, что в армянскую литературу пришел талантливый и самобытный поэт.

В 1945 году сразу после окончания университета Севак поступил в аспирантуру и завершил в срок диссертационную работу, которая была одобрена ученым советом к защите. Однако, по непонятным причинам, защита не состоялась и тем самым молодому писателю и ученому был нанесен серьезный морально-психологический удар.

Оскорбленный и расстроенный Севак фактически убегает из Еревана. В 1951 году он поступил в Литературный институт имени А.М. Горького, который также окончил с отличием. Более того, руководство Литинститута сразу назначило вчерашнего студента старшим преподавателем, что было редчайшим, даже уникальным случаем. Конкретные факты показали, что в Москве, в отличие от Еревана, смогли по-настоящему оценить талант Севака. Он, конечно, с радостью принял предложение института и в течение 1957–1959 годов вел активную преподавательскую и общественную работу.

С тех пор всё в жизни писателя начинает стремительно развиваться. Так, изданная в ноябре 1959 года поэма «Неумолкаемая колокольня» сразу и безоговорочно завоевала умы и сердца всего армянского народа. По единому мнению лучших специалистов Армении, ее признали первым шедевром поэта. (О поэме «Неумолкаемая колокольня» речь пойдет в статье отдельно.)

В начале 1960 года состоялось триумфальное возвращение Севака в Ереван. И здесь начинается новый этап в его литературно-научной и общественной деятельности — бурной, плодовитой и богатой.

В 1963 году был издан новый сборник стихов и поэм поэта «Человек на ладони», вызвавший бурное обсуждение в обществе и, по общему мнению специалистов, поднявший армянскую поэзию на новый уровень. Этот сборник стал вторым шедевром Севака.

В 1967 году за представленную к защите кандидатскую диссертацию Севаку сразу была присуждена степень доктора филологических наук. Это первый подобный факт в истории Советской Армении и, возможно, всего СССР. Научная монография Паруйра Севака, открывшая новую страницу в армянской филологической науке, посвящена творчеству великого поэта XVIII века Саят-Новы.

Тираж изданного Севаком в 1969 году сборника «Да будет свет» был арестован, но, несмотря на это, опальная книга стала новым выдающимся событием в истории армянской поэзии. Фактически, этот сборник со своей трагической судьбой и вопреки яростным козням, которые устраивали все доносчики и завистники, был признан шедевром армянской литературы. При удобном случае мы постараемся, по мере возможности, показать некоторые перипетии и действия этих доносчиков, которые постоянно преследовали гениального поэта Паруйра Севака.

На русском языке в Москве дважды было издано «Избранное» поэта. Необходимо подчеркнуть, Севак очень любил русскую литературу и поэтому вполне логично, что он перевел на армянский язык многие произведения Пушкина, Лермонтова, Есенина, Маяковского и других классиков и современников.

*     *     *

За годы наших братских взаимоотношений с Севаком, естественно, произошло множество разных встреч и событий, в которых мы участвовали, и почти все они отразились в моей памяти. Среди этих встреч и событий, на мой взгляд, были и веселые, и радостные, и забавные, а иногда даже грустные.

Незабываемый случай в гостинице «Россия»

Это произошло в гостинице «Россия» в номере Севака на втором этаже в начале октября 1969 года. Севак заранее предупредил меня, что предстоит встреча с Анаит Макинцян, редактором книги, которая давно готовится к изданию в «Художественной литературе». Севак хотел, чтобы я также присутствовал во время встречи. И вот мы вместе ждали Анаит Макинцян.

В условленное время раздается стук в дверь. На пороге у входа вместе с Макинцян стоит еще какой-то мужчина.

Когда все заняли свои места в передней комнате, я сразу почувствовал по взгляду Севака что-то неладное, неприятное. Царившую напряженную тишину нарушила Анаит Макинцян.

— Дорогой Севак, в первую очередь я хочу представить вам моего друга, журналиста Константина Серебрякова, который очень хотел бы познакомиться с вами и взять интервью у вас. Но, о главном вопросе, о подготовке издания вашей книги «Избранное», я, конечно, подробно расскажу.

— Дорогая Анаит, — отвечал ей Севак, — с вашего позволения, я начну со второго вопроса. Я, конечно, надеюсь, что когда-нибудь увижу уже напечатанную мою книгу «Избранное». Давайте договоримся с вами окончательно. По всем связанным с моей книгой вопросам, которые возникнут у вас, пожалуйста, обращайтесь к моему другу Альберту Оганяну. Я полностью доверяю ему. Теперь о вашем первом вопросе, о вашем друге. Мы с вами не обсуждали его просьбу. А что касается интервью со мной, то для начала он должен убедить меня, что заслужил право на интервью своим честным трудом.

Таким образом, мы завершили нашу встречу. Гости очень быстро сообразили и, не солоно хлебавши, покинули гостиничный номер без всяких рукопожатий.

Севак без конца курил, наверное, он нервничал. А я вовсе замолк и ждал, пока сам Севак расскажет об этих, как мне показалось, не очень воспитанных людях. Долго не пришлось ждать, и Севак начал комментировать.

— Ты видишь, дорогой брат, сколько подлецов шныряют вокруг нас. Ты когда-нибудь видел этого мужика? Ты знаешь, кого она привела ко мне? Он небезызвестный доносчик и мерзавец Серебряков. Обрати внимание, кажется, у него русская фамилия и под ней он скрывается, а на самом деле он стопроцентный армянин. Фактически, она решила мне свинью подложить, ты понял? Ее муж был крупным виноделом. Вместо того чтобы сохранить добрую память мужа и заняться внуками, она расхаживает с этим подлецом. Я прошу тебя, будь подальше от этих непорядочных, коварных и подлых людей.

— Дорогой Паруйр, получается, что сегодня какой-то неприятный, но памятный день. Тебе устроили личную встречу с доносчиком. Как ты хладнокровно их выгнал из номера. Об этом они долго не забудут.

Однако история мерзких похождений и поступков Серебрякова, связанных с поэтом Севаком, к сожалению, не закончилась. Прошли годы. Поэта, к сожалению, уже нет, но рукопись его книги осталась в издательстве «Художественная литература», и я постоянно стремлюсь узнать и раздобыть информацию о ее дальнейшей судьбе.

Я звонил Макинцян в конце каждого месяца, чтобы узнать о включении рукописи в производственный процесс. В начале 1975 года, то есть почти через шесть лет после нашей встречи в гостинице, рукопись наконец отправили в типографию для набора. А это означает, что книга за пару месяцев должна быть готова. Начиная с 1 октября 1975 года, по договоренности с Макинцян, я звонил в редакцию издательства каждый вторник, чтобы узнать, когда появятся сигнальные экземпляры.

Наконец 15 ноября я с красивым букетом роз и шоколадной коробкой мчусь в редакцию издательства, чтобы получить один экземпляр книги «Избранное» Севака, впервые изданную на русском языке. Я сразу вошел в кабинет Макинцян и вручил ей все сувениры, от всей души поблагодарил за книгу и быстренько попрощался с ней.

За пару часов я написал рецензию, которую назвал «Золотая россыпь». Я, воодушевленный и взволнованный, беспрерывно читал, дорабатывал текст и получил одобрение близких друзей. Знакомая машинистка напечатала рецензию, и после этого я сразу направился в редакцию «Литературной газеты». Завотделом литературы меня приняла тепло, сразу ознакомилась с рецензией. По внутреннему телефону пригласила своего сотрудника и попросила также прочесть рецензию.

Через несколько минут завотделом дала предварительную положительную оценку и попросила меня через три дня позвонить, чтобы узнать окончательное решение руководства редакции.

Через три дня я звоню завотделом литературы. Она сразу берет трубку и приятным голосом отвечает: «Ваша рецензия утверждена на заседании редколлегии, руководством редакции. Ровно через неделю газета выйдет. Можете приехать к нам и забрать столько экземпляров, сколько вы захотите. Так что звоните, приходите, мы всегда будем рады новой встрече с вами».

«Спасибо, спасибо. Благодарен вам», — несколько раз повторял я, обрадованный решением редакции газеты.

Вечером я позвонил Анаит Макинцян и решил сообщить радостную весть о том, что в «Литературной газете» будет напечатана моя рецензия на «Избранное» Паруйра Севака. Как выяснилось, я допустил глупую ошибку.

Ровно через неделю, рано утром я пришел в редакцию. На первом этаже взял экземпляр «Литературной газеты». Открываю восьмую страницу и хочу найти мою рецензию, а ее там нет. На всякий случай просматриваю и другие страницы газеты. Рецензии нет. Я, конечно, шокирован, но стараюсь как-то успокоить себя.

Я сразу поднялся на пару этажей и в коридоре с нетерпением стал ждать завотделом. Мне повезло, она сама подошла ко мне и пригласила к себе в кабинет.

Завотделом, во-первых, извинилась передо мной за эту абсурдную историю и начала успокаивать меня. «Главред решил временно отложить публикацию вашей рецензии до выяснения некоторых политических аспектов. Естественно, я должна была докопаться, в чем причина временного откладывания ее публикации. Оказывается, в понедельник утром рано пришел один товарищ к главному редактору и яростно доказывал, что Паруйр Севак — антисоветский поэт. Фамилия этого товарища — Константин Серебряков, который с помощью стихов на армянском языке пытался доказать, что их автор антисоветский поэт. Я вас прошу, все это между нами. У нас с вами добрые отношения и, главное, я верю, мы с вами докажем нашу правоту», — рассказала она. Я от души поблагодарил завотделом за доверие и настоящее человеческое отношение. Относительно К. Серебрякова я объяснил ей, что в Армении он не пользуется уважением у настоящих писателей и все считают его доносчиком.

Я попрощался с завотделом и вышел на улицу. Закурил сигарету и медленно направился в сторону метро. Первая мысль, что пришла мне в голову: «И Макинцян, и, особенно, Серебряков мерзкие люди. Что же выясняется? Я-то наивно полагал, что она, как-никак редактор (хотя ни в Ереване, ни в Москве она нигде не была замечена своими рецензиями или статьями), должна радоваться, что печатается рецензия на книгу, где указана также ее фамилия. Именно она сообщила Серебрякову о готовящейся публикации рецензии. Конечно, это я виноват». Два-три дня я очень тяжело переживал, что не в состоянии наказать их.

Я посоветовался с моими друзьями, и через пару дней мне предложили отнести рецензию в редакцию «Литературной России», где она была опубликована под заглавием «Золотая россыпь» и приобрела успех (см. «Литературная Россия», 1976, № 14). Даже из Еревана мне позвонили и поздравили с удачной публикацией. Рецензию перепечатали и в ереванских газетах. Да простит меня читатель за нескромность, рецензия «Золотая россыпь», на мой взгляд, одна из лучших моих публикаций о творчестве Севака. Я недавно посчитал, у меня уже 10 публикаций (рецензии, статьи, рассказы, очерки, стихотворения) о творчестве Севака.

Прошли годы. Я уже работал советником в аппарате Союза писателей СССР. Вдруг, совершенно неожиданно пришел ко мне в кабинет К. Серебряков. Да, именно тот доносчик. Он был уже в глубоком возрасте, весь дряхлый и с трудом ходил с тростью.

— Я пришел поздравить вас от имени старых коммунистов, в связи с назначением вас на очень ответственную должность в аппарате Союза писателей СССР.

Я был шокирован и ужасно удивлен. Ну, какой же он наглец…

— Вы пришли ко мне по какому-то вопросу или как старый коммунист пришли покаяться в своих грехах, какие грязные доносы писали о Севаке и других писателях. Константин Багратович, прошу вас, признайтесь честно, кто-то вам уже говорил, что вы похожи на Павлика Морозова? Наверное, вы пришли устроить провокацию против меня? Пожалуйста, освободите мой кабинет, я очень занят, у меня неотложные дела.

Грубое искажение в оценке творчества Паруйра Севака допустила и Бурастан Зулумян. О ее книге «Творчество Паруйра Севака в контексте армянской поэзии» (Москва, 2002) еще в 2005 году в «Литературной газете» (см. № 10) я опубликовал объемную рецензию под заглавием «Искореженный портрет», где подробно рассмотрены и проанализированы все грубейшие ошибки и недостатки данного исследования. Ровно половина книжного текста, как и диссертационной работы, то есть 80 из 156 страниц, не имеют прямого отношения к главной теме — к творчеству Паруйра Севака. В целом Зулумян издала компилятивный сборник статей об армянской литературе. В своей книге, а также в диссертации, она допускает грубейшую и непростительную ошибку, подчеркивая, якобы Севак написал поэму «И некий муж Маштоц». А у Севака нет такого произведения, и не могло быть.

Под небом Москвы третий специалист, который искажал и даже фальсифицировал творчество Севака, был переводчик Ашот Сагратян. Обо всех важнейших его переводческих попытках вкратце я изложил в той части статьи, где речь пойдет о знаменитой поэме Севака «Неумолкаемая колокольня».

Вполне объяснимо, что количество недоброжелателей, доносчиков и противников творчества Севака в Ереване составляло в несколько раз больше, чем, например, в Москве. Я полагаю, что ереванские доносчики и недобросовестные специалисты получат достойный отпор от своих же местных писателей и ученых. Так, в советские годы в Ереване Хикар Барсегян, доктор исторических наук (по истории КПСС), был в определенных кругах известным общественно-политическим деятелем. Дело в том, что именно он был генеральным директором республиканского издательства «Айастан» и он же стал одним из главных организаторов ареста тиража книги Паруйра Севака «Да будет свет». Спустя почти 25 лет Хикар Барсегян издал книгу под названием «Одиссея „Да будет свет“ Паруйра Севака и не только» (Ереван, 1992), в которой всячески пытается оправдать арест тиража книги Севака. Оказывается, он всегда любил творчество Севака и стремился оказать поддержку, но вышестоящие руководители не давали ему спокойно работать. Его слова, что во всем виновны руководители компартии Армении, вряд ли можно воспринимать серьезно. Он тщетно пытается оградить себя и доказать, якобы он ни в чем не виновен.

Теперь о другом великом фарисее и доносчике, которого сам Севак называл «Мышиной мочой». По мнению самого Севака, самым образованным и опасным среди всех доносчиков был именно он. «Мышиная моча» сыграл важнейшую роль в деле организации ареста всего готового тиража сборника «Да будет свет», о котором уже было отмечено в начале статьи, когда речь шла о перипетиях трагической судьбы поэтической книги, об уникальном факте в истории не только Советской Армении, но и всего армянского народа.

У меня огромное желание скорее бы найти хоть один экземпляр сборника «Да будет свет», на полях которого пестрят записи, сделанные предательской рукой «Мышиной мочи». Следует подчеркнуть, что сборник, с его клеветническими записями однажды показали Севаку в кабинете одного из высших руководителей республики. Севак, конечно, сразу узнал знакомый почерк…

Как-то у меня возник вопрос, почему Севак назвал его «Мышиной мочой». Он мне объяснил, что пятно от мышиной мочи не проходит, не стирается. Так написано в древних рукописях Матенадарана. 

Севак с обидой и горечью вспоминал «Мышиную мочу» и его доносы, и, конечно, я догадался, что именно он главный враг моего руководителя.

«Мышиной моче», по моему глубокому убеждению, не давала покоя постоянно возрастающая поэтическая слава и единоличное лидерство Севака в современной армянской поэзии. Я долго думал о том, чтобы придумать еще одно «достойное» имя для «Мышиной мочи». Однажды в удобный момент я обратился к Севаку и выразил свое мнение: «Паруйр джан, с твоего разрешения, можно ли иногда „Мышиную мочу“ называть Григор Эгин». Прошу учесть, что в армянской лексике фамилия Эгин до сих пор не существовала. «Ты знаешь, брат мой, придуманная тобой фамилия Эгин, конечно, с подтекстом и даже язвительная. Так что, я полагаю, она имеет право на существование», — ответил на мое предложение Севак.

Новый Завет

Об истории личного участия Паруйра Севака в подготовке к печати Нового Завета на восточноармянском языке я пишу впервые. Это редчайший и красивый факт не только для биографии поэта, который внес серьезный вклад в то, чтобы издание увидело свет. Без сомнения, он также представляет научный интерес и для истории армянской церкви, и для всей армянской литературы.

А ведь прошло 50 лет, и об этом факте могу написать только я, так как другим неизвестна эта история. Кстати, должен признаться, у меня в запаснике еще много интересных фактов, о которых следует рассказать читателям, так как они, на мой взгляд, будут содействовать лучшему восприятию человеческого образа писателя и ученого Севака.

В 1968 году католикос всех армян Вазген I попросил Паруйра Севака отредактировать рукопись Нового Завета, которую перевели с западноармянского языка на восточноармянский под руководством Артуна Атитяна, главного редактора журнала «Эчмиадзин».

15 января 1969 года я встретил Севака в аэропорту Домодедово, и мы сразу поехали в гостиницу «Россия». После обеда, в гостиничном номере Севак ознакомил меня со своими ближайшими планами. «Дорогой брат, завтра-послезавтра, по всей вероятности, я должен посвятить Высшей аттестационной комиссии СССР, — сказал Севак. — Раз они пригласили меня к себе, значит, что-то будет: или они снова экзамен устроят, или выдадут мне докторский диплом? Ну, давай подождем, что они задумали, одному Богу известно. Ты знаешь, у меня возникла новая сложная проблема. Дело в том, что в конце декабря Вазген I пригласил меня в Эчмиадзин на дружеское чаепитие и неожиданно предложил мне отредактировать рукопись Нового Завета, то есть текст перевода на восточноармянский язык. Естественно, я согласился, и вот сейчас я прошу твоей помощи. Чтобы я смог нормально работать, мне нужны хотя бы две книги: Библия на русском и Библия на армянском. Эти книги, конечно, имеются в библиотеке, а нам требуется найти среди наших знакомых тех великих ученых, которые имеют право пользоваться персональным абонементом и которым разрешается взять книги домой. Дорогой брат, я прошу тебя, в ближайшие два-три дня заняться этим вопросом».

Я даже представить себе не мог, что удастся так легко выполнить просьбу моего руководителя. В этот день я решил пораньше покинуть гостиницу, чтобы немедленно приступить к поискам. Вернулся домой и сразу стал перелистывать свой телефонный блокнот. Легко нашел телефон профессора Хачика Григорьевича Гуланяна. Надо отметить, что Гуланян пользовался добрым авторитетом в научных кругах Москвы и как завкафедрой политэкономии одного из столичных вузов был в списке ученых, имеющих право на персональное обслуживание в главной библиотеке СССР. Мой телефонный звонок профессор Гуланян воспринял нормально. Выслушав мою просьбу, он радостным голосом заявил: «Паруйру Севаку я всегда готов оказать любую помощь, все, что от меня зависит. Мы с тобой обо всем договорились: завтра в 12 часов у главного входа библиотеки, жду тебя. Не забудь паспорт и читательский билет».

Когда все вопросы были улажены и точно было известно, что после трех часов получится с нужными книгами поехать в гостиницу, я позвонил из библиотеки Севаку и предупредил, что через час буду у него и мы будем, наверное, вместе танцевать от радости.

После того как я получил книги и поместил их в портфеле, мои радостные чувства всецело захватили меня. Я подумал, что, видимо, сегодня один из самых счастливых дней в моей жизни. Дело в том, что еще вчера я не имел никакой уверенности, что так легко удастся решить эту сверхсложную проблему и получится создать нормальные условия для работы Севака.

Я вошел в номер, весь сияющий поздоровался с Севаком и молча положил на стол Библию на русском и Библию на армянском языках. Обрадованный Севак, кажется, не поверил своим глазам и сразу взял по отдельности книги, внимательно изучая их. И вдруг он несколько раз громко стал хвалить меня, что я чудотворец и гениальный организатор.

Севак попросил меня, чтобы я позвонил вечером профессору Гуланяну и от всей души поблагодарил его за братскую помощь. «Не забудь особенно отметить, что я внимательно читал его талантливую монографию „Очерки по истории армянской экономической мысли“, изданную в Ереване, и, конечно, ты должен пригласить его к нам, когда ему будет удобно», — добавил он.

Вскоре стало известно, что где-то в середине февраля президиум ВАК СССР уже принял решение присвоить Паруйру Севаку степень доктора филологических наук. Я кричал от радости, обнимал и целовал моего гениального учителя и брата Севака, новоиспеченного доктора наук. Эту величайшую радость надо ведь отметить, сам Бог велел, подумал я. Это ведь грандиозное историческое событие! «Дорогой брат, я скоро вернусь, не волнуйся, мы должны отметить!»

Я направился к себе домой, где у меня были отложены кое-какие деликатесы: две маленькие банки черной и красной икры, и, конечно, самый дорогой наш коньяк «Наири». Все это я аккуратно поместил в свой объемный портфель. По дороге кое-что прихватил из рыбных деликатесов, чтобы наш стол был красивым и щедрым, как в лучших ресторанах Москвы и Европы. Весь вечер Севак и я радовались. А телефон в гостиничном номере гудел без конца.

Севак сразу приступил к своим редакторским обязанностям. Он работал каждый божий день, не менее 10–12 часов, иногда выходил из гостиницы и пешком вокруг здания делал несколько кругов почета. Так, более чем за три месяца непрерывной и напряженной работы над рукописью Севаком были доработаны и отредактированы практически все страницы текста, а множество страниц по необходимости заново были перепечатаны на машинке, естественно, с армянским шрифтом. Конечно, я старался помочь. Рукопись была окончательно отредактирована Севаком к майским праздникам.

Новый Завет был напечатан отдельной книгой в Эчмиадзине в ноябре 1969 года. Так сложились обстоятельства, что я оказался снова в Ереване в начале ноября, устроился в гостинице, и, естественно, сразу позвонил Севаку. Неожиданно трубку взял сам Севак: «Я, конечно, рад тебя приветствовать, брат мой, но почему ты из Москвы до Еревана за два дня добираешься, это мы еще выясним. Есть неотложное задание. Я прошу тебя, завтра Атитян ждет встречи с тобой. Уже готовы сигнальные экземпляры Нового Завета. Утром за тобой приедет автомашина, и ты поедешь в Эчмиадзин. Ты ведь один из важных организаторов издания этой книги, поэтому сам Бог велел, чтобы ты получил сигнальные экземпляры этой божественной книги».

Я выполнил поручение и с книгами приехал к Севаку. Мы вместе пообедали, и после этого я попросил у него подписать одну книгу, которую я заслужил, а он мне спокойно ответил: «Эту книгу, которую ты действительно заслужил, тебе подпишет только Католикос, только он имеет право на это. Католикос очень хорошо знает тебя. И о тебе спрашивал. Я надеюсь, тебе известно, что наш Католикос видный литературовед. Поэтому он интересовался, какими темами ты занимаешься. Я полагаю, он обязательно тебе подарит книгу и подпишет». Я так и поступил, и дома у меня хранится экземпляр с очень теплой и красивой дарственной надписью от католикоса Вазгена I.

В итоге книга «Новый Завет» была издана, но нигде в выходных данных или в предисловии не указано имя Севака. И ничего в этом удивительного, так как сам Севак категорически отказался, чтобы его фамилию указали бы в каком-либо качестве — редактора или руководителя группы переводчиков.

В один прекрасный день я задал своему научному руководителю вопросы, которые вызывали у меня непонятные и противоречивые чувства.

— Ты проработал несколько месяцев над рукописью Нового Завета, я видел все своими глазами, — говорил я. — Ты перелопатил все страницы рукописи, и множество страниц заново перепечатали с твоими правками. Я просто убежден, как очевидец всего творческого процесса, что главным редактором книги Нового Завета являешься ты, это стопроцентная правда. При этом, получается так, что фактически ты отказался от проделанной своей огромной работы и несправедливо скрываешь свое участие в издании этой важной и сакральной книги. И главное, проделанную серьезную работу ты решил добровольно подарить архимандриту Атитяну. Возникает вопрос: почему?

— Дорогой брат, ты сразу поставил передо мной несколько вопросов, — очень спокойно начал мне объяснять Севак и начал издалека. — Скажи, пожалуйста, ты, вообще, имеешь конкретное представление, как живут архимандрит Атитян и его коллеги в Эчмиадзине? Во-первых, надо отметить, что Атитян и все священнослужители — это фанатично преданные церкви люди. Живут они в основном в кельях, и большинство из них не имеет своих семей. Во-вторых, они ведь фактически, живут в добровольном заточении. Вот мы с тобой почти свободные люди. Сегодня можем пойти в ресторан, а завтра на футбол, а послезавтра на концерт. А они лишены всего этого, у них все строго расписано, согласно церковным канонам и требованиям. А сейчас, почти неожиданно им представилась возможность осуществить перевод книги с западноармянского на восточноармянский язык. Вдруг появляется писатель Севак, который хочет забрать, прикарманить солидную долю их трудовой славы. Я не хочу, чтобы они так подумали обо мне, это ведь, как мне кажется, не совсем по-христиански, и кроме того, к ним я отношусь с пониманием и большой симпатией. И прошу учесть, что я свою работу подарил армянской церкви, а не Атитяну.

Проходили годы после трагической гибели Севака, и я часто задумывался о том, почему духовные лидеры армянской церкви и католикос Вазген I не предпринимают никаких шагов, чтобы увековечить имя великого поэта и ученого. Я искал новой встречи с Вазгеном I, чтобы в удобный момент поговорить об этом важном вопросе. Наконец такая встреча состоялась в гостинице «Украина». Католикос внимательно выслушал мою просьбу и обещал все продумать, посоветоваться с членами Синода церкви.

Однако вскоре произошли чудовищные события в жизни армянского народа. Я имею в виду геноцид армян в Сумгаите в феврале 1988 года, организованный высшим руководством Азербайджана. Затем последовало Спитакское землетрясение в Армении, унесшее более 25 тысяч жизней. К сожалению, вскоре ушел из жизни и Вазген I, один из талантливых сыновей армянского народа.

А сейчас, пользуясь случаем, я хочу обратиться к католикосу всех армян Гарегину II с просьбой рассмотреть важнейший вопрос об увековечивании памяти Паруйра Севака. Своим творчеством великий поэт и ученый, на мой взгляд, давно доказал, что он отвечает всем требованиям и заслуживает быть причисленным к лику святых. Я предлагаю также руководству армянской церкви установить бюст Севака в Эчмиадзине, рядом с бюстом писателя Рафаэла Патканяна. Наверное, целесообразно также рассмотреть и по достоинству оценить роль героической личности — великого поэта Саят-Новы, который погиб в конце XVIII века с мечом в руках прямо у входа армянской церкви. Его необходимо также причислить к лику святых.

Пару лет назад Папа Римский установил в Ватикане скульптурный памятник великому классику армянской литературы Григору Нарекаци. А почему мы не в состоянии по достоинству оценить наших деятелей культуры?

Первая охота

В начале ноября 1970 года я снова прилетел в Ереван по приглашению редакции «Арменпресса». В каждый приезд в Ереван я стремился сделать хоть что-то приятное и для моего научного руководителя Севака. На этот раз я принес небольшие пакетики с семенами, предназначенными для его цветочного сада в Чанахчи, который за последние годы заметно расширился и становился все более симпатичным. Я точно знал, что даже маленький пакетик с семенами для Севака это огромная радость.

4 ноября я навестил Севака в квартире на улице Касьяна. После встречи на пороге я сразу заявил: все московские конфеты для Нелли и детей, а пакетики с семенами для Севака. Как всегда, Нелли, великолепная домохозяйка, нас всех угостила вкусным обедом. А Севак сразу начал внимательно изучать пакетики и что-то записывать в свой блокнот.

Беседовали мы долго и о разных вопросах, начиная от моих аспирантских дел и заканчивая последними литературными новинками. А перед прощанием Севак сказал мне, что 6 ноября рано утром мы едем в Чанахчи на несколько дней. «За тобой приедет кто-то из наших друзей», — предупредил он.

Гостиница «Армения», где я проживал, находится на главной площади Еревана. Согласно договоренности, 6 ноября рано утром я уже ждал на первом этаже. А на площади стояло большое количество танков и броневиков и, по всей видимости, шла подготовка к параду в честь годовщины Октябрьской революции.

Ровно в девять часов меня пригласил молодой парень-водитель. Через пару минут я оказался в машине, в которой находился сам хозяин, Вардгес Вачаганович Мартиросян, со своей симпатичной супругой Еленой. Мне было приятно снова встретиться с ними, потому что мы уже однажды вместе отмечали день рождения Севака. И они оставили приятное впечатление как скромные и интеллигентные люди.

Трасса в Араратской долине, видимо, наилучшая в Армении, поэтому «Волга» стремительно мчалась. Совершенно незаметно пролетело время в беседе с приятными людьми. Самая трудная часть дороги — примерно последние 8–10 километров с крутыми серпантинами между горами.

В Чанахчи у особняка Севака нас встретили с громкими возгласами и радостными приветствиями главные организаторы: поэт и его обаятельная супруга Нелли, Вардгес Бабаян — один из ближайших родственников Севака, Джим Торосян — выдающийся архитектор, которому, единственному во всей Армении, недавно было присвоено почетное звание Народного архитектора СССР, важно также подчеркнуть, что он автор проекта красивого трехэтажного особняка Севака. Среди встретивших нас был и Альберт Аристакесян — двоюродный брат поэта, один из видных литературоведов республики и один из первых читателей рукописей поэта, мнением которого он очень дорожил.

После того как мы тепло и радостно поприветствовали друг друга, Вардгес Вачаганович обратился ко всем присутствующим. «Прошу вас срочно освободить салон и багажник „Волги“ от всех пакетов и коробок, — сказал он, немедленно открыв двери и багажник, который был заполнен под завязку. — Прошу вас также быть очень аккуратными с драгоценными бутылками».

Все присутствующие мужчины сразу откликнулись и за несколько минут освободили машину от всех пакетов и коробок с вкусностями, ящиков со знаменитыми «Джермуками», армянскими коньяками и, конечно, с отборной русской водкой. Я обратил внимание, что в салоне машины было четыре двуствольных охотничьих ружья…

Севак пригласил всех на чашку кофе за длинный стол, который находился почти рядом со входом в особняк.

Вдруг слово взял Вардгес Вачаганович и обратился к нам: «Дорогие мои братья, не обижайтесь на меня, что купил на черном рынке всего два экземпляра книги „Да будет свет“. Я надеюсь, что вы все никого не будете клеймить позором, так как похищенную книгу Севака из государственного издательства я подарю автору. Вы можете представить, что за два экземпляра я заплатил 200 рублей. При этом они мне объяснили, что так дешево дают мне в порядке исключения как одному из руководителей мэрии. Дело в том, что сейчас на рынке самая дорогая книга за 200 рублей это Библия на армянском языке, напечатанная за рубежом. То есть книга Севака и Библия продаются по одной цене, за один экземпляр 200 рублей».

Когда все собрались и заняли свои места у стола, Севак обратился к нам: «Дорогие мои братья, хочу поделиться с вами и посоветоваться. Я предлагаю хотя бы чуточку оказать внимание нашему цветочному саду до похода на охоту. Там около 20 мешков чернозема и надо все аккуратно распределить на участке. Одновременно следует рассыпать также все пакеты с удобрениями».

Севак был в хорошем расположении духа, он часто шутил, рассказывал смешные истории.

Вскоре все намеченное было выполнено и после обеда наши автомобили двинулись в направлении гор. Из пяти машин две отличались своими дополнительными особыми фарами, которые включают только во время охоты. Очень быстро мы проехали около 5–6 км и остановились на большой поляне, которая стала местом базирования.

Все собрались в круг и решили обсудить план действий. Снова Севак обратился ко всем присутствующим: «Дорогие братья! Сегодня у нас особый день, так как в нашей группе охотников впервые принимает участие мой московский братик — Альберт. Я подумал об этом и хотел бы, чтобы сегодняшний день остался у него в памяти. Я предлагаю Альберту передать новую двустволку, десять патронов и огромное ущелье, которое рядом. Пусть там походит и испытает свое охотничье счастье. Главное, там безопасно. Ну, а если там не будет никакой дичи, пусть погуляет пару часов, а под конец пусть стреляет по кустам, и напуганные зайцы и лисицы, возможно, прибегут на нашу поляну…».

Мне вручили двустволку и проводили до тропинки, ведущей вниз в ущелье. Когда я спустился вниз, там я обнаружил небольшой маловодный ручеек, а по берегам кругом росли небольшие деревья и кустарники. Я внимательно рассматриваю и изучаю окружавшую меня природу. Мне интересно, ведь я впервые нахожусь в такой ситуации. На всякий случай, двустволку держу наготове. Хотя мне объяснили, что здесь в основном водятся зайцы и лисицы, ну, мало ли что, а вдруг какой-то случайно заблудший волк гуляет здесь в ущелье…

Примерно в течение одного часа, как мне кажется, я смог окончательно освоиться. По узкой каменистой дорожке у ручейка я прошел несколько раз примерно два километра вперед-назад, и главным ориентиром стало место, где берет начало тропинка, ведущая наверх. Я начал более пристально разглядывать деревья и кустарники, решил замедлить свой шаг. Неужели здесь нет никакой живности, ведь ручеек хоть маловодный течет, какие-то фруктовые деревья и ягодные кустарники растут. Вот такие возникли мысли и начали обуревать меня.

И вдруг, глазам своим не верю, на ветке дерева с поднятой головкой гордо восседает красивая птица, с разноцветными перьями, наверное, чуть крупнее голубя. Я, конечно, растерялся и, видимо, начал успокаивать себя, но быстро пришел в себя и прицелился. Птица находилась на расстоянии около 4 метров, нажал на курок и успел заметить, что птица упала. Одновременно, от сильного удара в плечо прикладом, я также оказался на земле. От неожиданности и возбуждения я, видимо, забыл, что необходимо крепко прижать приклад к плечу. Я быстро встал на ноги и начал искать птицу, которую в итоге легко нашел. Куропатку, уже лежавшую на земле, я поднял обеими руками и, нежно обняв, слегка прижал к груди. Ведь это первая охота в моей жизни.

Взволнованный такой удачей, я продолжаю свой путь и опять медленно двигаюсь в сторону тропинки, ведущей наверх. Возможно, я прошел не более 500 метров. Вижу, опять на ветке сидит куропатка и прямо смотрит на меня. Я, конечно, очень удивился, но воспринял спокойно и на этот раз не растерялся, сразу прицелился и нажал на курок. Куропатка, камнем упала на землю. Хотите верьте, хотите не верьте, однако чудеса все же бывают. Я пришел к выводу, что на первый раз достаточно. Но перед прощанием, как меня просили, я несколько раз выстрелил по кустарникам, чтобы напугать и изгнать спрятавшихся там зайцев и лисиц на верхнюю поляну.

Я с радостным настроением легко преодолел крутой подъем ущелья и направился к нашим машинам. Первым подошел ко мне Севак: «Дорогой братик, ты уже новоиспеченный охотник, ну, расскажи, понравилось тебе ущелье?». А я достаю из карманов пиджака две куропатки и, улыбаясь, показываю Севаку и всем присутствующим. Особенно на Севака, как мне показалось, мои трофейные куропатки оказали сильнейшее воздействие. Вдруг неожиданно Севак громко и радостно взорвался: «Дорогие братья, это же фантастика, сегодня произошло событие, которое заслуживает быть зафиксированным, надо все это сфотографировать и написать документальный рассказ. Нам надо понимать и осознать, что сегодня в нашем ущелье произошло настоящее чудо. Значит, чудеса действительно бывают. Ведь почти невозможно представить, что новоиспеченный охотник, первый раз вышел на охоту и в течение одного часа смог раздобыть две куропатки. Наш Альберт, конечно, родился в рубашке. Я от всей души поздравляю тебя с этим незабываемым успехом».

Охотничий день для всей нашей группы, как мне кажется, оказался не таким уж плохим. Они смогли раздобыть четырех зайцев и двух лисиц. У всех было хорошее, приподнятое настроение.

Домохозяйка Нелли и ее помощницы встретили нас шикарным ужином. Нелли после ужина обработала куропаток и поместила в холодильник. Она мне сообщила о совместном с Паруйром решении: «Куропатки ты возьмешь с собой в гостиницу, там, в ресторане, пожарите и отметите вместе с друзьями». Я был смущен, взволнован и бесконечно благодарен этой божественной, обаятельной, внимательной и гостеприимной домохозяйке.

На память о первой охоте я взял с собой несколько разноцветных, красивых перьев куропатки, которые до сих пор хранятся как бесценные сувениры у меня на даче в Переделкино.

Графоман Какамян

25 июня 1976 года я прилетел в отпуск к родителям в Тбилиси, ровно на месяц. 25 июля мне нужно было вернуться в Москву. Ведь как старший преподаватель кафедры советской литературы Московского педагогического института им. Ленина я участвовал в работе приемной комиссии института и принимал вступительные экзамены абитуриентов.

На следующий день после прилета я пришел в редакцию республиканской армянской газеты «Советакан Врастан» («Советская Грузия»). Эта редакция для меня была родным домом, и все мои первые шаги журналиста и литератора, конечно, связаны с ней. Я медленно поднимаюсь по лестнице, а перед глазами мелькают картинки студенческих лет, связанные с редакцией. Здесь, в редакции, я познакомился со многими знаменитыми деятелями культуры, которые произвели на меня неизгладимое впечатление. Я никогда не забуду, что именно здесь Беник Сейранян в своем кабинете познакомил меня с великим художником и скульптором Ервандом Кочаром, автором знаменитой скульптуры Давида Сасунского, ставшего одним из главных символов армянского народа.

В редакции я близко знаком почти со всеми сотрудниками, начиная от главного редактора и до секретаря редакции. Однако самые теплые и дружеские отношения у меня сложились с Беником Сейраняном, завотделом литературы и искусства, председателем Союза армянских писателей Грузии, и Норайром Ертевцяном, завотделом писем и жалоб, моим однокурсником.

Я поднялся на 3 этаж, и, как обычно, прямиком — в кабинет Норайра Ертевцяна. Хозяин кабинета встретил меня тепло, по-братски и сразу, как всегда, уступил свой письменный стол.

— Я же знаю, все равно ты сейчас будешь всем звонить, а я сяду у окна, ты видишь, как жарко сегодня, — так сумел аргументировать свое решение Норайр.

— Дорогой брат, прошу тебя, если возможно, мне невтерпеж, давай скорее, покажи мне этот коллективный сборник «Камурдж» («Мост», издательство «Мерани», 1974), на страницах которого наш графоман Какамян в своих воспоминаниях пишет, что «Севак похож на настоящего негра».

Норайр сразу достал из сейфа книгу и передал мне.

— Вот, этот сборник, но Альберт джан, я тебя прошу как младшего брата, надо спокойно к нему относиться. Ему далеко за 70.

Я только успел открыть нужную страницу сборника, и вдруг дверь кабинета открывается, а на пороге собственной персоной — Какамян. Здесь необходимо объяснить, что настоящая его фамилия Карамян. Но как это часто бывает, какой-то умник заменил всего одну букву «р» на «к» и он стал Какамян.

Я не смог больше ждать и сразу задал ему самый главный вопрос.

— Скажите, пожалуйста, почему вы так грубо оскорбляете великого классика армянской литературы, Паруйра Севака, якобы он похож на настоящего негра?

В момент разгоревшегося с ним спора в кабинет вошел Беник Сейранян, талантливый прозаик и симпатичный человек. Я встал, и мы тепло поздоровались.

Беник Никитич сразу взял бразды правления в свои руки и обратился к нам.

— Почему такой шум-гам? Дорогие друзья, что случилось, что вы не поделили?

Карамян решил сразу оправдаться и просить помощи у Беника Никитича.

— Дорогой Беник, вот этот невоспитанный молодой человек ни за что оскорбляет меня, старого коммуниста, ветерана войны, капитана нашей советской непобедимой армии, и обозвал меня лилипутом, горшком и Какамяном.

— Дорогой Мартин Карамян, Альберта Оганяна я знаю с тех пор, когда он был еще школьником и аккуратно принимал участие в деятельности объединения молодых литераторов при Союзе писателей Грузии. Кстати, я был руководителем этого объединения и могу уверенно сказать, что Альберт один из моих лучших воспитанников, и я его знаю почти как родного сына. Дорогой Мартин, прошу честно признаться: за что тебя оскорбили?

— Дорогой Беник, вот как раз твой воспитанник необоснованно обвиняет меня, почему в сборнике «Камурдж» я написал: «Севак похож на настоящего негра». Я же ведь ничего не придумал?

— Дорогой Мартин, ну, так же нельзя! Разве тебе неизвестно, что особенно после трагической гибели Севак стал иконой, святой личностью для всех армян. Но кроме этого, Севак ведь великий классик армянской литературы. А ты оскорбляешь великого классика. Почему? Я тебе советую прочитать статьи видных писателей, которые пишут о Севаке. Общее мнение: Севак был смуглолицым. Мартин, ты, наверное, помнишь старую пословицу: хотя Платон мне друг, но истина дороже. В общем, ты допустил серьезную ошибку и сам должен исправить свою ошибку, извиниться перед читателем. Альберт Оганян прав, ты не должен оскорблять память классика.

— Дорогой Беник, все равно я напишу жалобу и в тбилисские, и в московские партийные организации, жалобу о поведении твоего воспитанника Альберта Оганяна, который в присутствии журналистов и писателей нашей редакции оскорбил меня — старого коммуниста и офицера Советской Армии.

— Уважаемый Мартин, прошу угомониться, и прошу прекратить всякие несерьезные заявления и угрозы. Ты запомни, если вдруг ты сделаешь опрометчивый шаг против моего воспитанника, то я и весь коллектив нашей редакции выступят против тебя! Все! Точка! Мы закончили наш дружеский спор!

После этого вердикта Сейраняна Карамян немного поворчал и ушел из кабинета.

Беник Сейранян, который как председатель Союза писателей привык ко всяким писательским спорам и склокам, тем не менее, был удивлен поступком старого графомана.

Все-таки первый день моего отпуска, в родных пенатах, завершился на мажорной ноте благодаря усилиям Беника Никитича, который всегда проявлял себя и как заботливый наставник, и как старший друг. Вот и на этот раз он решил проявить инициативу, пригласив меня и Норайра в ближайшее кафе-хинкальную, во-первых, отметить нашу встречу после годичного перерыва, и, во-вторых, по всей вероятности, как мне кажется, чтобы каким-то образом сгладить неприятный скандальный инцидент с Карамяном.

Вскоре через пару дней я поехал в Ереван и большую часть отпуска провел в Цахкадзоре, в пансионате Союза писателей. После 20 июля вернулся в Тбилиси, а 24 июля вечерним рейсом я прилетел в Москву, чтобы в 11 часов утра быть в институте.

Прошли годы. Ровно через 10 лет я уже работал советником в аппарате Союза писателей СССР и был куратором всех кавказских республик.  Однажды в обычный рабочий день меня предупредили, что будут звонить из Тбилиси. Через несколько минут действительно зазвонил телефон, и помощник председателя Союза писателей Грузии попросил, чтобы я помог устроить в нашей московской писательской больнице одного писателя-ветерана, участника Великой Отечественной войны, старого коммуниста, для проведения хирургической операции. У помощника председателя я прошу назвать имя этого писателя, а в трубке звучит четко: Карамян Мартин Хачатурович. Я, конечно, пообещал сделать все возможное, чтобы писатель-ветеран остался бы довольным.

Я положил трубку и не мог поверить своим ушам. Я был в шоке, надо же такому случиться, ирония судьбы, ровно 10 лет назад мы с ним жестоко поругались и беспощадно оскорбили друг друга. Но сейчас все это уже давно забыто, и я обязан помочь тяжелобольному писателю-ветерану.

На следующий день снова звонок из Тбилиси, но на этот раз сам Мартин Карамян, который несколько раз извинился за свою ошибку и неоднократно благодарил за помощь в решении вопроса госпитализации. А я в свою очередь несколько раз повторил, что для них уже оформлена заявка — двухместная палата со всеми удобствами, в нашей больнице. Супруги Карамяны звонили еще три раза и без конца благодарили меня.

Через месяц после операции счастливые супруги Карамяны обратно улетели в Тбилиси. 

Поэма «Неумолкаемая колокольня» Паруйра Севака

Судьба поэмы «Неумолкаемая колокольня» представляет огромный интерес. О ней написано достаточно много, но я обязан хотя бы вкратце обосновать и раскрыть некоторые причины, почему это произведение по праву заняло свое достойное место среди шедевров армянской литературы — одной из древнейших в мире.

Прослеживая весь путь армянской поэзии (более шестнадцати веков), я пришел к выводу, что после поэмы Григора Нарекаци «Книга скорбных песнопений» (X век) второй необходимо назвать именно поэму Паруйра Севака «Неумолкаемая колокольня» как самое крупное и выдающееся произведение, своего рода энциклопедию жизни армянского народа, ярче и объемнее других отобразившую его роль в истории человечества.

Материалы для поэмы Севак собирал много лет, но само произведение писал в 1957–1958 годах и, в основном, в Москве. Представляет, безусловно, интерес также поиск создания привлекательного и достойного заглавия поэмы, о котором днем и ночью мечтал поэт. Однажды рано утром Севак оказался у церкви недалеко от Кремля. Вдруг зазвенели ее колокола — очень мощно, величаво и красиво. Он был потрясен и пришел в восторг, чувства радости и ликования охватили его. Он стоял у церкви как пригвожденный и долго находился под воздействием волшебных и чарующих звонов мощных колоколов русской церкви. «О, Боже мой, колокольня! — чуть не воскликнул поэт от радости. — Вот заглавие моей поэмы, которое уже родилось, и которое я так долго и мучительно искал».

«Колокольня, конечно, колокольня!» Он вслух повторял это слово, неоднократно. А спустя несколько минут поэт пришел к выводу, что слово «колокольня», оставаясь доминантным в заглавии, должно иметь рядом еще одно слово, содержащее сильный взрывающий заряд, а именно — «Неумолкаемая колокольня».

Прошли годы, однако я часто вспоминаю слова моего наставника о важности заглавия в художественном произведении. В связи с поэмой «Неумолкаемая колокольня» он объяснил мне, как он смог достичь своей цели. Действительно удивительная находка и логика, какая удача! Само заглавие поэмы, название частей (трезвоны), глав (звоны) — все перекликается с церковью. Общеизвестно, ведь главный герой поэмы Комитас — архимандрит армянской церкви. Следовательно, читатель легко убеждается: здесь все связано и перекликается с церковью, и поэтому в совокупности отражается вся суть сочинения.

Поэма «Неумолкаемая колокольня» посвящена жизни и творчеству великого армянского композитора Комитаса, однако в ней очень талантливо сплавляются в единое целое и победные, светлые дни армянского народа, и вся трагедия геноцида, и другие важнейшие события. Все это в поэме раскрывается через образ Комитаса. Даже Маштоц — создатель армянской письменности (V век) — становится рядом с ним.

Изданная впервые в Ереване в 1959 году с существенными сокращениями поэма «Неумолкаемая колокольня» состоит из шести трезвонов (частей), в которых 46 звонов (глав). Второе переработанное, дополненное издание с замечательными иллюстрациями народного художника СССР Григора Ханджяна увидело свет в 1966 году, его общий объем более 8500 строк. Следует заметить, что второе издание — самое роскошное среди всех когда-либо изданных книг Севака. И мне посчастливилось получить экземпляр этого красивого издания от автора с дарственной надписью на титульном листе: «Моему очень любимому Альберту — человеку с дивным сердцем. С искренней любовью П. Севак. 26 декабря 1968 года».

После выхода поэмы в свет популярность Севака росла в геометрической прогрессии и достигла такого уровня, что в дневные часы он просто не мог свободно пройти по улицам Еревана пешком — тут же к нему устремлялись и стар, и млад, просили автографы… Я неоднократно был рядом с поэтом, и приятно было наблюдать подобные сцены: мощное проявление искренней всенародной любви.

Среди множества восторженных отзывов о поэме в память особенно врезалось мнение великого русского поэта Андрея Вознесенского, кстати, также глубоко верующего человека, который в 1971 году написал о своем собрате по перу: «В гулкой поэме „Неумолкаемая колокольня“ он раскачал колокол познания по страшной амплитуде от Комитаса до наших дней».

После гибели Севака, как было отмечено, прошло уже более 50 лет. И у меня возник вполне логичный и закономерный вопрос: какая дальнейшая судьба была предначертана поэме «Неумолкаемая колокольня» — одному из шедевров армянской литературы.

Давным-давно мудрыми деятелями армянской культуры было убедительно доказано, что лучшие творения армянской мысли становятся достоянием русской, да и всей мировой цивилизации, главным образом благодаря великому и могучему русскому языку. Ради Бога, я хочу сразу искренне заметить, что ко всем языкам и культурам я отношусь с глубоким уважением, однако русский язык для армян, безусловно, является стратегическим.

Лично для меня первостепенное значение имеют переводы произведений армянских писателей на русский язык. Именно с этих позиций я попытаюсь рассмотреть поэму «Неумолкаемая колокольня», как специалист и заинтересованный человек.

Бурное развитие севаковедения, начиная с 1974 года, безусловно, затронуло и поэму «Неумолкаемая колокольня». По моим примерным подсчетам за последние 50 лет издано более 60 отдельных книг на армянском, русском, грузинском и других языках, в которых охвачены как сами произведения Севака, так и исследования о них. К этому следует также добавить, что за этот же период по произведениям Севака защищены 5 докторских и 10 кандидатских диссертаций, и среди них по хронологии последним защищал кандидатскую диссертацию Севак Казарян — внук великого поэта.

Однако, прежде чем я перейду непосредственно к переводам поэмы на русский язык, хотел бы отметить, отдельную монографию, посвященную только поэме и изданную на русском языке в далеком городе Новосибирске в 2002 году, — Малумян Г. О поэме Паруйра Севака «Неумолкаемая колокольня». Как я хотел бы прочитать отмеченную монографию!

Итак, после смерти Севака за последние 50 лет было осуществлено всего три перевода на русский язык, два из них — в Москве, один — в Ереване.

Первым переводчиком поэмы «Неумолкаемая колокольня» на русский язык стал известный московский поэт Гарольд Регистан, заведующий отделом редакции поэзии. Он из армянской семьи, с армянскими корнями. Отец был известным писателем, соавтором гимна СССР.

Итак, свершилось чудо! Впервые поэма Паруйра Севака «Неумолкаемая колокольня» (перевод Гарольда Регистана, издательство «Советский писатель») издана в 1982 году в Москве тиражом 50 000 экземпляров.

Я вынужден объяснить нашим современникам, во-первых, почему это чудо, и, во-вторых, кто смог сотворить подобное чудо в советских условиях.

Включение рукописи писателя из национальной республики в список московского всесоюзного издательства было сверхсложной задачей. Нет возможности раскрыть все преграды, аспекты, сложности, но каждая республика боролась за своих писателей упорно и настойчиво.

Забегая вперед, я хочу подчеркнуть: поэма Паруйра Севака была издана во всесоюзном издательстве благодаря личным стараниям писателя Вардгеса Петросяна, председателя Союза писателей Армении. Конечно, Петросяна поддерживали его друзья-единомышленники, в частности, профессор Левон Мкртчян, секретарь Союза писателей Армении, а в Москве — Юрий Верченко, секретарь Союза писателей СССР. О Петросяне, который был одним из самых ближайших друзей Севака, я как очевидец и участник множества событий, могу рассказать много интересных фактов, подтверждающих их взаимную преданность.

Хочется отметить еще один важнейший факт, который, как мне кажется, имел судьбоносное значение для младшего сына Паруйра Севака — Корюна. В 1981 году он успешно оканчивал среднюю школу и очень хотел поступить в медицинский институт. В те годы поступить в Ереванский мединститут было задачей не из легких. Вардгес Петросян, чуткий и внимательный к памяти Севака, стремился постоянно оказывать необходимую помощь его сыновьям.

Так сложились приятные обстоятельства, что весной 1981 года в республиканском издательстве Армении напечатали мою монографию «Публицистика Рафаэля Патканяна», и поэтому в конце апреля я оказался в Ереване. Как всегда, Вардгес Петросян оказывал мне братское внимание, за что я искренне благодарен ему, и постоянно меня приглашал вместе с ним принять участие во всех встречах, которые были запланированы у него, при этом независимо от характера и содержания.

На сей раз важное место отводилось встрече с одним из самых популярных деятелей Армении 1970–1980 годов, с видным ученым профессором Эмилем Самсоновичем Габриеляном. Вардгес Амазаспович заранее меня предупредил: «Завтра ведь суббота, едем ко мне на дачу в Аштарак. Я пригласил Эмиля Габриеляна. В 10 часов утра будь готов. Мой водитель приедет за тобой».

Поездка удалась. Красивая дача Петросяна находится в ущелье реки. Все было организовано на высшем уровне. Однако, я могу откровенно признать, что вся встреча была посвящена Севаку и его младшему сыну Корюну, который должен был поступить в Ереванский мединститут. Не буду томить читателя, Вардгес Петросян и его друг детства министр здравоохранения Армении Эмиль Габриелян достойно выполнили задачу.

Итак, возвращаясь к переводу поэмы Севака. Свершился уникальный и отрадный факт. Впервые русский читатель получил перевод поэмы-шедевра «Неумолкаемая колокольня». В общем и целом положительно оценивая проделанную огромную работу Гарольда Регистана, к сожалению, я не могу заявить, что это равноценный и полноценный перевод и переводчику удалось донести основные художественные достоинства оригинала до русского читателя.

Один из главных недостатков переводчика, на мой взгляд, заключается в том, что он из 46 глав перевел 45, то есть одну главу — «Звон бдения» — отказался переводить. Почему он не захотел ее переводить? На этот вопрос уже никто не сможет ответить. Здесь напрашивается простой вывод: переводчик не до конца проявил уважение к оригиналу текста, нарушив этикет и права самого поэта Севака!

Так или иначе, несмотря на то, что перевод Регистана является неполноценным из-за отсутствия одной главы и других незначительных недостатков, тем не менее, на мой взгляд, как первая попытка, как неплохой вариант перевода поэмы, имеет полное право на самостоятельную жизнь.

Вторую попытку перевода поэмы Севака в Москве предпринял переводчик Ашот Сагратян. В 2008 году в Москве, в издательстве «ЮниПресс СК», была издана книга Паруйра Севака «Бессонного набата колокольня» (Поэма. Авторский перевод с армянского Ашота Сагратяна).

Давайте начнем с заглавия поэмы «Неумолкаемая колокольня», которое известно всем начиная с первого издания (1959). Это заглавие уже давно полюбили миллионы читателей, а вот Ашоту Сагратяну оно не понравилось. Он взял свое название «Бессонного набата колокольня», не имеющего отношения к оригиналу.

Следует подчеркнуть, что Ашот Сагратян выступает не в роли переводчика, соблюдающего законы художественного перевода, а в роли свободного сочинителя. Сагратян решил отредактировать Паруйра Севака. Он придумал от себя свои названия всех 6 частей и 45 глав поэмы, которые, естественно не имеют никакого отношения к оригиналу поэта Севака. Весьма забавно, что все главы (звоны) поэмы у Сагратяна начинаются словом «перегуд». Например, «Перегуд благовеста», «Перегуд сиротства». Я хочу напомнить, да простит меня читатель, что слово «перегуд» означает длительный грохот. Поэтому мне нетрудно сделать вывод, что переводчику постоянно слышался непрерывный перегуд. А иначе как можно объяснить, если на титульном листе напечатано: авторский перевод с армянского Ашота Сагратяна. «Авторский перевод с армянского» имеет право написать только сам Паруйр Севак.

В Ереване в 2009 году, почти одновременно с московским изданием, появился новый вариант перевода поэмы «Неумолкаемая колокольня» на русский язык (Паруйр Севак. «Несмолкаемая колокольня». Составление, перевод, примечания Рафаеля Папаяна. Ереван, издательство «Айастан», 2009). Переводчик данного издания — армянский диссидент Рафаел Папаян.

Рафаел Папаян — автор всего одного маленького сборника стихов на русском языке, который не привлек никакого внимания специалистов и не удостоился положительных откликов писателей. На мой взгляд, многим специалистам показалось парадоксальным, что Папаян взялся за непосильную ношу, за перевод на русский язык одной из лучших поэм армянской литературы. Более того, переводчику Папаяну за счет госбюджета удалось организовать издание книги, которую он, к сожалению, ошибочно озаглавил «Несмолкаемая колокольня».

Я хотел бы еще раз напомнить, что поэма Севака, изданная в 1982 году под заглавием «Неумолкаемая колокольня», поставила точку в споре и больше ни у кого не вызывала сомнения. Но проходит 40 лет — и вот Рафаел Папаян публикует ошибочный вариант заглавия. Необходимо подчеркнуть, что кроме ошибочного заглавия сам текст перевода Папаяна отличается многочисленными грамматическими и стилистическими ошибками.

К великому сожалению, я вынужден констатировать, что попытки переводов Ашота Сагратяна и Рафаела Папаяна, изобилующие грубыми ошибками, не отвечают элементарным требованиям художественного перевода. Пока не везет поэме с переводчиками и, конечно, надо искать выход. А я верю — кто ищет, тот находит.

Завершая свои горькие и порой неприятные мысли о поэме, ужасно расстроенный и разочарованный, особенно переводами Сагратяна и Папаяна, я решил обратиться ко всем моим друзьям и знакомым, и незнакомым, ко всем заинтересованным лицам, поклонникам армянской литературы. Прошу вас, помогите, и мы с вами вместе организуем новое издание шедевра армянской литературы поэмы «Неумолкаемая колокольня» и сделаем достоянием русского читателя.

Новое издание поэмы, конечно, будет достойным, равноценным и полноценным. А я вам обещаю для осуществления этой сакральной цели сделать все возможное, что в моих силах. Я вам гарантирую подготовить качественный подстрочный перевод поэмы, со всеми необходимыми комментариями, найти талантливого русского поэта, который под моим руководством осуществит достойный перевод.

Вот сейчас неожиданно у меня в голове возник благородный образ врача Геворга Ахвердяна, который в середине XIX века в Москве впервые издал сборник стихов великого поэта Саят-Новы. С тех пор его имя золотыми буквами вписано на страницах истории армянского народа.

Я очень надеюсь и глубоко верю, что новое издание будет достойно представлять поэму «Неумолкаемая колокольня» на великом русском языке, станет заметным явлением в культурной жизни России и Армении.

Альберт Оганян, академик РАЕН, Секретарь Союза писателей России, специально для Армянского музея Москвы