В эти дни как никогда остро возникает потребность в стратегии, которая бы позволила соxранить нашу национальную культуру, быт, музыку. Своим мнением поделился исполнитель и руководитель народного ансамбля песни и танца «Сасун» диакон Андраник Манукян. С музыкантом побеседовала корреспондент Армянского музея Москвы Арминэ Агаронян.

Арминэ Агаронян: Андраник, здравствуйте. Первый вопрос: насколько важно человеку заниматься именно любимым делом?

Андраник Манукян: Очень важно. Главное, нужно разделять понятие профессии и понятие дара, данного свыше. Дар — это миссия, с которой человек отправляется на землю. Желательно, чтобы миссией человек жил. Поэтому самая большая  задача человека — найти в себе этот дар и развить его. Тогда он будет счастлив.

А.А.: Вы считаете, что нашли его?

А.М.: Конечно. Народная музыка, танцы, игры, обычаи, быт — все это для меня не только профессия, но и образ жизни, впитанный с молоком матери. Я не представляю себя в другом. Только занимаясь этим и живя всем этим, я удовлетворен. Я знаю, что никого не обманываю — живу и зарабатываю на жизнь тем даром, который у меня свыше. Для меня искусство — самый великий идеал в жизни человека. В искусстве имеется строгая градация такта, за рамки которого не принято выходить. Ведь даже если смотреть с точки зрения музыки, когда что-то неправильно звучит, то говорят, что человек фальшивит и все, что он делает, — неискренне.

А.А.: Когда мы говорим «национальный костюм» и «фолк», то подразумеваем Западную Армению. Есть ли элементы, свойственные Восточной Армении?

А.М.: Подобно многообразию диалектов, одежда и традиции в обоих регионах также несут в себе отличия, обусловленные местными особенностями культуры и быта. Но для меня намного важнее соблюдать послания и заповеди, заложенные в традициях, иначе мы рискуем оторваться от естественной жизни. Иногда говорят, что армянские обычаи устарели, но это не так. Наши традиции — это ценности, которые у нас есть. Мы ими должны дорожить, а для этого, конечно, нужно знать свой родной язык и культуру во всем его многообразии.

А.А.: Вы говорили, что очень важно сохранять свои национальные традиции. Учитывая, что армянская диаспора довольно обширна, где, на ваш взгляд, лучше удается это делать?

А.М.: Как я сказал выше, где бы человек ни жил, в первую очередь, он должен сохранять свой язык. Дети, рожденные за пределами Армении, должны учить армянский язык, и через него познать быт и культуру своего народа. Остальное, к сожалению, мы, скорее всего, постепенно потеряем.

А.А.: С какого возраста можно начинать приучать ребенка слушать народную музыку?

А.М.: С самого рождения. Ведь когда в семье появляется ребенок, мама ему поет колыбельные, а эти песни являются основой народного творчества, они творят мир в душе ребенка. Музыка и искусство в целом несут в себе космогоническое начало. Искусство не любит вражду, оно не терпит войн. Безусловно, есть патриотические песни, в которых воспевается борьба, победа, но в музыке никого не убивают. Мы же говорим о высоких ценностях. Если человек осознает, что у его ребенка есть хорошие данные, то он должен обеспечить ему соответствующую среду общения.

А.А.: Но ведь ребенок существует в своем детском пространстве, его среда отличается от взрослой среды, не так ли?

А.М.: Мы должны сами диктовать среде, какой ей быть. Необходимо искать способы объяснения детям такиx понятий, как национальный костюм, песня, патриотизм. Ещё один важный запрос детства: что значит быть армянином. Я, диакон Андраник Манукян, всегда придерживаюсь своих взглядов и жизненных принципов. Куда бы я ни пошел, всегда говорю то, что хочу сказать.

А.А.: Есть ли критерии, по которым можно отличить армянскую фольклорную музыку?

А.М.: Люди часто говорят, будто наша музыка так перемешана с музыкальными традициями других стран, что трудно выделить в ней типично армянское звучание. На это я всегда отвечаю следующим образом: «А вы живете по-армянски? Если да, то сможете отличить арабские мелизмы и турецкий мугам от истинно армянской музыки». У армянской музыки и «цвет» иной. Да, ноты везде одинаковы, но мы, армяне, знаем хазагитутюн [ноты. — Прим. авт.], присущий нашему голосу. Мне очень больно осознавать, что великий Комитас не успел воссоздать ключ прочтения хазов (армянских нот), присущий армянскому средневековому нотному писанию. 

А.А.: Как вам кажется, насколько сейчас в Армении популярна фольклорная музыка и воспринимает ли её общество?

А.М.: К сожалению, сегодня редко встречаются исполнители и группы, которые не только исполняют армянскую народную музыку, но и распространяют её. С горечью признаю, что ответственность за это — на капиталистической системе, в которой мы живем, когда всех интересует в первую очередь прибыль. Я не против денег — они являются важной частью нашей жизни, но когда искусство превращается всего лишь в инструмент заработка, оно теряет своё «естество» и это всегда чувствуется. Ты не получаешь ту энергетику, которую должен испытывать от музыки. Плохое исполнение, по сути, является неправильным подходом, отсутствием понимания сути предмета и это ставит под сомнение искренность исполнителя. Приведу в качестве примера церковные ритуалы: когда люди не понимают, какой смысл заложен в шараканы, то церковные песнопения их не затронут глубоко. Тоже самое — в песне, в таинстве танца, обряда. Для человека, который не понимает смысл, всё это носит внешний, чисто демонстративный характер. Отсутствие понимания народных традиций современными людьми ведет к гибели смысла, заложенного во всем этом.

А.А.: Как изменилось восприятие народной музыки в наше время?

А.М.: Народная музыка — это сама жизнь. Нельзя заниматься музыкой и не жить ею, не быть вовлеченным. Точнее можно, но это не будет искренне — в общении с людьми я это чувствую. Моя бабушка Ором всегда рассказывала: «Знаешь, лао, какая у нас страна была? Xорошая, древняя, другая». [На сасна диалекте слово «лао» означает «сын» — Прим. ред.]. А я не понимал, о чем она говорит, и всегда отвечал, что камни и горы те же, в чем разница? А она отвечала, что энергетика была иная, сильная. Все свои знания я получил от бабушки. Это она научила меня петь, приучила к армянскому быту и традициям. В 2009 году мне с группой из 26 человек посчастливилось посетить Западную Армению. Это были дни, когда на церковь Ахтамар на острове Ван должны были водрузить крест, чему противились власти. Мы сняли небольшой фильм, где исполняли народные песни и танцы в городе Муш в национальных костюмах этой области. Там состоялось мое выступление с  местным ансамблем «Муш». Бабушка  руководителя ансамбля была армянкой, а дедушка — курдом. В процессе общения руководитель убеждал меня, что исполненные им музыка и танец курдские, а я объяснял, что одна часть, действительно, курдская, а другая — армянская. В конце нашей встречи я сказал, что мои корни отсюда. Что мои предки родились на земле, на которой он живет. Вернувшись в Ереван, я выяснил что руководитель ансамбля прежде работал в Министерстве культуры Турции. Этот человек пытался объяснить турецким чиновникам, что исполняемые им танцы являются армянскими, за что вскоре был уволен.

А.А.: Сегодня исполнители часто экспериментируют, добавляют ритмичность музыке. Это часто встречается в том числе и в фольклоре. Вы делаете это?

А.М.: Сейчас мы общаемся с помощью техники, а раньше люди чувствовали душой — тоже самое происходит и в музыке. Есть много песен, которые я исполняю а капелла, и никто их не слушает, но стоит мне добавить в ниx ритмику, как исполнение привлекает внимание. Если песню модернизировать, она становится большим новым миром. Поэтому нам приходится идти на этот шаг, доступным способом передавать современному поколению наше наследие, так как молодежь воспринимает музыку, в большей степени, благодаря ритмам. Взять, к примеру, песню «Тотик» [«Ножки» — Прим. ред.]. После того как мы с Гариком наложили на классическое исполнение ритмическую аранжировку, песня «нашла себя». Теперь, в какой дом мы бы не зашли и где бы не выступали, везде под неё танцуют.

А.А.: Есть ли грань, которую не стоит переступать в работе с аранжировками фольклорных песен? Песни ведь могут обесцениваться, не так ли?

А.М.: Да, конечно. Это может произойти, когда добавляешь отсебятину, в результате чего теряется изюминка, послание произведения. Есть риск превратить произведение в шоу, хочешь ты этого или нет. Сегодня «попсовую» армянскую музыку часто называют рабизом, потому что в этой музыке настолько всё перемешано, что люди уже не хотят её слушать. Рабиз чужд им, но при этом, полностью от него они не хотят отказываться. Комитас написал «Крунк». Как это можно забыть? Иногда говорят: хватит скорбеть по погибшим в 1915 году и жить этой скорбью. Я всегда отвечаю, что жить этим — одно, скорбеть — совершенно иное. Ты можешь переживать, но не нельзя становиться рабом этой скорби. Вслед за умершим человеком его близкие не умирают. Они — скорбят, но при этом они не должны себе боль причинять, так? На одном из своих последних концертов вместе с Gata Band я обратился к зрителям. Я сказал, что последние сто лет наш народ воет, кричит и требует признать Геноцид армян в Османской империи и это правильно. Но не лучше ли нам, как в старину, рожать больше детей, чем просить что-то у других. Эти дети, став взрослыми, уже смогут не кричать, а говорить о Геноциде и диктовать свои требования. Это они, продолжатели жизни, должны говорить!

А.А.: Вы сказали, что петь вас научила бабушка. Как получилось, что все эти традиции сохранились в вашей семье?

А.М.: Когда мои предки были вынуждены покинуть свои дома в Западной Армении, первым городом, куда они поехали, был Эчмиадзин, но там им не удалось остаться. Затем была попытка обосноваться сперва в Уджане, а после в Аруче. В итоге, они осели в регионе Арагацотн, в деревне Неркин Базмаберд, где раньше жили турки. Во время вынужденного переселения многие семьи, и наша не исключение, брали с собой все, что могли увезти. На новом месте они пытались воссоздать тот быт, к которому привыкли. Пока Ленин подписывал договор, чтобы отдать наши земли и сдать туркам нас, армян, мы всего лишь оставались носителями своей культуры. Моих дедов Сталин сослал в Сибирь за свободомыслие, за то, что они пели народную музыку. Я не обвиняю ни Сталина, ни Ленина. Виноваты мы сами. Самый большой враг живет в нас самих. Мы не ценим, что имеем, не сохраняем, не дорожим этим. В те годы в нашей деревне были так называемые «стукачи» — все хорошо знали, кто они. И когда люди хотели танцевать или петь свои народные песни, двое из деревенских молодых парней следили за дорогой, чтобы посторонние не прошли. 
В 1975 году, в возрасте 8 лет, я  снялся в фильме «Горани». Это была первая показанная на Армянском Общественном ТВ картина, в которой звучали народные патриотические песни. В начале восьмидесятых годов в Политехническом институте состоялся долгожданный фестиваль народной музыки — мне тогда было 12 лет и я впервые принял в нём участие. Это было грандиозное событие. Две недели с шести вечера и до полуночи проходили выступления народных ансамблей со всей Армении. Выступило не менее 128 групп. Жаль, что многие записи, сделанные телевидением, были утеряны. А было бы классно оцифровать и показать иx. В советские времена были свои ограничения, но пришло время, когда они больше не смогли препятствовать нам.

А.А.: Сколько групп у вас сейчас?

А.М.: Три. Первую группу народных песен «Сасун» я создал еще в 1988 году. В период служения диаконом в Ошакане в 2005 году я в свободное от литургий время создал вокальный ансамбль «Ошакан». Параллельно с этим в Ереване мною была создана еще одна группа — «Сасун» — на этот раз детская. Когда дети становятся постарше, они переходят во взрослую группу. Что же касается пубертатного возраста, то так как у нас ансамбль песни и пляски, то в это время подростки не поют, но продолжают танцевать. Ещё одна группа «Данкнер» — для малышей. И, наконец, ансамбль Gata Band. Он был создан в 2013 году вместе с Гарегином Аракеляном. Хотя с Гариком мы работаем уже 15 лет. Наше первое исполнение было снято на телефон, мы пели колыбельную. 

А.А.: Вы миксуете в своих композициях инструменты разных народов мира или инструменты оркестра?

А.М.: Миксуем, конечно. Кроме того, Гарик постоянно следит за техническими новинками и новыми инструментами разных народов. Он приобретает самые лучшие инструменты и потом с их помощью обогащает нашу звуковую палитру. 

А.А.: Можно ли исполнять народную армянскую музыку, используя народные инструменты других народов?

А.М.: Струна всегда остается струной, нота — нотой, но, как я уже говорил, у нас есть хазы [хазы — особые знаки нотописания в Армении, известные с VII века. — Прим. ред.]. Ты, конечно, работаешь над тем, чтобы это было похоже на армянское звучание. Возможно, ты даже получишь сходство, но сколько бы не старался, ты не сможешь быть «итальянцем». Это похоже на то, когда человек переезжает в другую страну и делает все, чтобы максимально интегрироваться, но на 100% не может этого добиться.

А.А.: Что делать, чтобы национальное искусство вышло на новый уровень?

А.М.: Есть разница между искусством и ремеслом. Сцена — это искусство. Значит, я, как музыкант, не должен опускаться до уровня ремесла. Наоборот, ремесло должно стремиться стать искусством. Насколько получится — это уже другой вопрос. Искусство — единственный мир, который идеален. Ремесло обычно доступно всем, но мало кто может перейти через период ремесленничества, не работая усиленно. Без упорного труда ремесленника нет сценического искусства. Да, сегодня люди, имеющие деньги, могут позволить себе снять клип, но это не будет искусством. Многие национальные ансамбли поняли, что движущей силой мира являются деньги и забыли о главном. Я очень хочу, чтобы армяне продолжали жить по-армянски.

А.А.: Что для вас значит жить по-армянски?

А.М.: Это значит не стесняться быть тем, кем я являюсь. Я родом из Сасуна [регион в Западной Армении. — Прим. ред.], и у меня дома принято говорить на диалекте. Есть национальные блюда, которые я с радостью готовлю. Есть национальные костюмы, которые я ношу. Я всё это делаю с полным осознанием того, кем я являюсь, и не чураюсь этого. И у меня есть страна, к которой я стараюсь правильно относиться.

Беседовала журналист Арминэ Агаронян (Ереван)
специально для Армянского музея Москвы

Фото обложки: из архива Андраника Манукяна