Московский танцор Алексей Нарутто (род. 1989) неоднократно выступал на ереванских сценах. Уроженец Красноярска, он получил профессию хореографа в PART Academy (Академия театрального искусства для взрослых) в Москве.  Его творческая биография богата множеством интересных проектов и активной деятельностью. В 2013-2022 годах Алексей работал в труппе театра «Балет Москва», сотрудничал с хореографами из разных стран. Он преподавал в центрах современного танца «Цех», GOGOL-school, PART Academy, ГИТИС, школы-студии МХАТ. Алексей также занимается независимой творческой деятельностью, соавтор компании современного танца NARUSHENKI, совместно с женой, танцовщицей Ольгой Тимошенко, их постановки были представлены на разных фестивалях. Танцоры сотрудничали с Третьяковской галереей и фондом V-A-C, с галереей фотографии им. братьев Люмьер. Их спектакли неоднократно выдвигали на соискание российской национальной театральной премии «Золотая маска» в разных номинациях. Алексей создал множество спектаклей, перформансов, кино-танцев, постановок для драматических спектаклей.

Алексей, полагаю, Нарутто — это сценическое имя. Ты любитель манги?

На самом деле это моя реальная фамилия, которую я унаследовал от моего прапрадеда. Он был сосланным в Сибирь поляком или литовцем, точно не знаем.

Интересно! Я впервые увидел тебя два года назад, в рамках ереванского международного фестиваля современного танца «Саммит», где вы с Ольгой исполняли дует «Сорок». Помню, постановка была тяжеловатая, но завораживающая. С тех пор часто видим тебя на ереванских сценах. Как началось твое сотрудничество с Арменией?

Я впервые приехал на предыдущий, первый «Саммит», в 2021 году, в составе труппы «Балет Москва» со спектаклем «Все пути ведут в Север». С тех пор это уже моя восьмая поездка в Армению. Мне здесь очень нравится, классное место, интересно наблюдать за культурой, за людьми, за антуражем. Я большой любитель моря, так что, если бы здесь было море, я переехал бы навсегда! (смеется).

Полагаю, ты уже знаком с армянской современной хореографией.

Мне кажется, я ее знаю частично, но могу сказать, что у армянской современной хореографии интересный путь, так как этот интерес навязан самой национальности и самости. Армяне, по-моему, это смесь гибкости, адаптивности телесной, как бы сочетание мягкости с огнем. У меня были студенты из колледжа искусств, мне показалось, если брать стихийно, это сочетание противоположностей — смесь огня с водой. Если они не потеряются и вместе вырастут, это будет потрясающий стиль. Что касается хореографов, я точно не могу сказать по именам, но могу вспоминать Римму Пипоян и Валерию Каспарову.

В том же 2022 в Доме-музее Мартироса Сарьяна ты представил перформанс «Завет» посвящённый поэту Егише Чаренцу. Твоя ли была идея и почему именно Чаренц?

Это было во время книжного фестиваля. Поставить перформанс на основе этого известного концептуального стихотворения Чаренца предложил один продюсер. Идея стихотворения, где кодирован призыв, завет объединения армянам, меня очень вдохновила; я начал искать информацию по поводу самого Чаренца и анализа его творчества. Меня поразило, что есть сходство с Мандельштамом и то, как в разных странах повторяются судьбы людей, которые как-то борются за свободу, искусство и жизнь, и как власти начинают их давить и уничтожать. Интересно было поработать с такой фигурой, как Чаренц.

Второй момент, который был интересен для меня, это армянский алфавит. Если посмотреть на него, он очень пластичный, так что мы занимались как раз протанцовыванием этого стиха. То, что было написано четверостишием, мы изображали телом. Концептуально мы сквозь тело создавали этот стих в пространстве, который появлялся и исчезал в последствии. И что было еще очень интересно, у нас был смешанный каст, два русскоговорящих парня и две армянки, которые понимали, что точно происходит, а парни частично сознавали, о чем говорится. Для меня было интересным осознанием, что для кого-то это был очень близкий и трогательный текст, а для других существовало какое-то расстояние. Думаю, что работа оказалась интересной: двигаясь по музею Сарьяна в разных комнатах были разные четверостишия, и все это заканчивалась в части музея, где были вещи художника. Для меня сводилась история, что стих — одно объединение, он окладывается вместе, где человек как бы оставил свои вещи, и туда ходят люди, чтобы сами объединиться с этим местом.

Хореографически как вы осмыслили послание Чаренца? Единственное спасение армянского народа в его единой силе?

Мы его собирали как бы иллюстративно. Это было последнее соло, исполняемое девочкой-армянкой, и в конце все исполнители очень медленно подходили к ней и обнимали ее, создавая как бы купол и некое единство. Потом она выходила и смотрела на купол и дом со стороны. Вообще в постановке важное место занимает символ дома. Армянам часто приходилось покидать свой дом, но не только у них: у меня сейчас чувство, что мы часто теряем наш дом и находим и снова он растворяется или убегает от нас. Когда девочка выходит из этой композиции, садится сбоку, она как бы запускает новый виток, на котором снова надо создать свой дом, не разрушая его, но в том смысле, что дом как бы растворяется. Мне кажется, что наша жизнь — это постоянное пересоздание нашего дома.

В том же 2022 году ты участвовал в проекте очень интересного мыслителя и режиссера, проживающего ныне в Ереване Петра Немого.

Название этого проекта «Это происходит». Мы отсылались к культуре хепенингов и таких событий, перформансов, у которых нет плана. Но есть люди, которые живьем создают то, что происходит на сцене, как бы из своей самости, проживая это время со зрителями. Нас было пятеро, и мы импровизировали, все, что происходило, было случайностью.

У меня было впечатление, что девушка на сцене была вне спектакля, а ты как будто исполнял заранее придуманную и хореографически осмысленную роль.

Это просто след опыта, потому что в импровизированных перформансах я люблю участвовать и это очень важный жанр, где ты просто создаешь что-то здесь и сейчас, находясь в каком-то потоке. Это проявление тебя как артиста, из твоего сценического и жизненного опыта, из твоей какой-то сути, потому что чем ты руководствуешься, ты принимаешь решение и основываясь на них начинаешь действовать, то есть, как бы в этом ты играешь в жизнь. В жизни ты смотришь на обстоятельства и решаешь, что делать. То же самое происходит на сцене. Это вот такое мимолетное, ускользающее, но важное искусство.

Вспомнил твое другое выступление в Бочках, в центре «Ай Арт», это тоже импровизация?

Нет, это был эко-перформанс «Черное небо». Это документальный театр на экологическую тему, синтетический перформанс, где много свободы. Это кажется импровизационным, потому что работа выполнена на основе какого-то инструментария, там есть структура, но не зафиксировано – какие точно движения, в какой момент. В сюжете лежат воспоминания о Красноярске, откуда я родом, и экологическая катастрофа, которая там происходит — загазованность и плотный смог. Мы делали интервью с жителями города, как они переживают это на своем теле, и на их основе вместе с драматургом Андреем Жигановым сделали аудио-пьесу, которое я превратил в телесное высказывание, выходящего из этого текста и из моих каких-то личных переживаний, связанное с экологией родного города. 

Каким было твое сотрудничество с ереванской «Novents-school»?

Руководитель «Novents-school», Мариам Казанчян, пригласила мне провести тренинг по физическому театру вместе с коллегой. Мы создали театральную лабораторию, где были и эмигранты из России, и местные. Исследовали опять же тему дома. Следуя этой теме, мы приложили его с «Ромео и Джульеттой», как бы в контексте конфликтов двух домов. Из этой истории мы вычленяли мнения самых артистов, через физические и текстовые высказывания, о том, как они смотрят на этот миф веронских влюбленных. Постановку мы показывали на сцене ереванского театра музыкальной комедии имени Пароняна, получилось довольно интересный спектакль «Ромео и Джульетта. Свидетели», с текстом и хореографии, тоже очень важная для меня.

Ты являлся хореографом церемонии открытия и закрытия Чемпионата Мира по самбо, который состоялся в прошлом году в Ереване. В спорте и современном искусстве есть точки соприкосновения, верно? Особенно если вспомнить слова Винче Ломбарди: «Танцы — контактный вид спорта».

Согласен! Перформативность близка и хореографии, и спорту. Рудольф Нуриев как-то рассказал, что когда он встретился с космонавтом, он сказал танцору: «То, что ты делаешь на сцене, это примерно то, что со мной происходит, когда я летаю в космос». Действительно, телесная перегрузка артиста балета напоминает на высокий спорт, космонавтику, это на гране возможностей человеческого тела. Современный танец, контактная импровизация — вещи, которые очень сильно вдохновляются спортом, особенно единоборства. Два человека, два тела сталкиваются, это как-то опасно, для такого столкновения надо иметь определенную смелость, навыки и мужество. Поэтому спорт близок к танцу, и это два сопутствующих мира, которые дополняют друг другу. Кстати, в постановке для чемпионата мне вдохновил армянский военный танец ярхушта, по его мотивам мы создавали какие-то части. В России народные танцы никогда меня не вдохновляли, но после моего опыта в Армении я начал интересоваться ими с антропологической точки зрения, я начал иначе смотреть на них, как на некоего человеческого кода, который через пластику создает характер, историю и символизм народа и местности.

Есть ли у тебя другие проекты, связанные с Арменией?

Я приехал работать над новым проектом — хореографией для постановки по мотивам «Три товарища» по Ремарку на сцене Ереванского драматического театра. Там будет и современный танец, и текст. И надеюсь, что это мой не последний проект в Армении, я буду приезжать и создавать здесь на стыке культур и видения. Меня очень вдохновляет то, что не понимая языка, многое от меня ускользает, но мое видение и мои предложения, все, что я ставлю, создаю на армянской почве как-то по-своему вырастает, преломляется, изменяется и модифицируется. Это супер-важная вещь, создающую эту синергию двух разных людей. Ведь очень интересно наблюдать, как сталкиваются, встречаются, женятся опыты людей с разной подготовкой, происхождением и находят новый выход и новые точки соприкосновения.

Беседовал кандидат филологических наук, арменовед, киновед, историк Арцви Бахчинян, специально для Армянского музея Москвы