Может ли архитектура существовать без архитектора? Да, когда речь идет о вернакуляре ― застройке, главная особенность которой в том, что она выполнена обычными людьми, которые не являются профессиональными архитекторами. Феномену вернакуляра посвящена книга урбаниста Андрея Иванова «Архитектура без архитектора. Вернакулярные районы городов мира». Армянский музей Москвы взял у него интервью.

Где если ты строитель — значит, зодчий
«В Армении». Валерий Хаит

― В самом начале вашей книги есть фраза «вернакуляр как антиимперская культура». Что это значит?

― Вернакуляр ― это культура «снизу», которую люди создают согласно своему представлению об удобном и прекрасном. Очень многие старые города строились именно так, без участия государства. Имперская культура ― это, наоборот, культура «сверху». В ее рамках создается среда, удобная государству. Это совершенно другая культура, и нельзя сказать, что она однозначно плохая, а вернакулярная — однозначно хорошая. Однако, когда они сталкиваются и между ними возникает противоречие, то государство, как правило, оказывается сильнее. Высшим проявлением государства является империя. Довольно долго империей являлась Россия, Армения в древности (так называемая Великая Армения) тоже обладала признаками империи, а затем находилась в составе других империй. Имперские (и, соответственно, колониальные) черты продолжают наблюдаться в культуре многих постсоветских стран. Так что без этого термина нам не обойтись. В книге я рассматриваю вернакуляр как альтернативу сильной империи и ее реликтам, которые пытаются подавить живые и свободные вернакулярные практики.

― Вы также пишите: «Постсоветская, но пока не постимперская Армения». Как бы в этом контексте вы оценили современную архитектуру Армении?

― Армения очень архитектурно богатая страна. Думаю, что архитектура ― одна из наиболее важных и самостоятельных частей армянской культуры, потому что именно она зримо сохраняет традиции. Даже в советский период, в отличие от других республик, армянские архитекторы разрабатывали свой собственный национальный язык, взяв за основу язык традиционный. Пример — всеми любимый «розовый Ереван» Александра Таманяна. При этом стиль Таманяна не свободен от имперских влияний. Он учился в Петербурге и работал в классическом стиле ампир ― стиле империи. Эту культуру он привез в Армению и сумел сплавить с древними армянскими традициями.

Однако следующие поколения архитекторов и градостроителей постепенно упростили эту сложную органику до такой степени, что новая армянская архитектура (за редкими исключениями) уже не обладает теми качествами, которые были у Таманяна. Я бы назвал этот процесс словом «самоколонизация». Современные армянские архитекторы легко, но как-то поверхностно перенимают внешние влияния, добавляют к ним псевдоисторические, якобы национальные клише, но при этом пренебрежительно относятся к своему подлинному наследию, поступают с ним так, как колонизаторы поступают с колонизируемыми. Они не видят никакой ценности в том же вернакуляре, считают, что его можно убрать, а на этом месте построить что-то новое, гораздо большее по масштабу. Но их амбициозные творения уже не имеют отношения к живым национальным, в том числе таманяновским, традициям.

― Вы часто в своей книге используете такие слова, как «империя», «пропаганда», «колониализм». Вы вкладываете какой-то политический аспект в феномен вернакуляра?

― Только в том смысле, что вернакуляр очень часто — вольно или невольно — противостоит государству. Сам вернакулярный мастер не является политическим субъектом. Он — субъект, если так можно сказать, культурно-строительный, и создает то, что нужно ему и его заказчику, исходя из местных традиций и представлений о красоте, развивая и обновляя их. И обычно ему не до политики.

Но иногда результаты работы таких мастеров, при взгляде извне, приобретают и политическую окраску. Так, я думаю, что исторический Гюмри в ходе своей саморевитализации (горожане реставрируют унаследованные дома, строят новые малоэтажные здания в местном стиле, открывают в них гостиницы, музеи, рестораны) противостоит сейчас ереванской колонизации. К счастью, туда пока что не приходят бульдозеры и высотки, как в центр Еревана.

― В Гюмри сложно представить высотки.

― Но агрессивные по отношению к среде примеры там уже есть. Так, при создании центра TUMO был отреставрирован старый театр, который пострадал от землетрясения, и над ним выполнена большая надстройка ярко-красного цвета, высотой, наверное, с пятиэтажный дом. Само по себе это довольно яркое и интересное с архитектурной точки зрения сооружение, но в концепт города, на мой взгляд, оно совершенно не вписывается, потому что старый Гюмри ― город двух-трехэтажный. Такое здание прекрасно бы смотрелось в новых районах города, но в историческом центре оно неуместно.

― Я вам задам вопрос типичного чиновника. Зачем вообще эти вернакуляры старые нужны? Мы лучше что-нибудь новое построим на их месте, и люди будут жить в лучших условиях.

― Как зачем? Это чьи-то собственные родовые дома, там люди живут поколениями, они сами их построили. Если не нужен вернакуляр, то получается, что и эти люди не нужны. Давайте их выгоним, дома снесем, и поселим новых «хороших» жителей, которые заплатят за это большие деньги.

Именно так относятся к вернакуляру чиновники и девелоперы: «Он занимает место и не дает зарабатывать деньги». Ведь главная причина строительства на его месте новых высоток — вовсе не благое обеспечение людей жильем, а получение банальной прибыли. Это та самая колониальная логика, о которой я говорю. К сожалению, в Ереване этот процесс идет полным ходом. В центре города почти не осталось вернакуляра. Каким-то чудом еще сохраняется Конд, но район Фирдус ― я о нем тоже пишу в книге ― на наших глазах исчезает, несмотря на попытки общественности его спасти.

― Какое культурное значение имеют вернакуляры?

― «Вернакуляр» ― новое слово в русском языке, пришедшее из английского. Раньше его переводили как «народная культура», но при такой трактовке вымывается точный смысл. Народная культура ― слишком широкое понятие, оно не учитывает тонких региональных, местных различий. Даже маленькая Армения совершенно разная: и Ереван, но и Лори, и Сюник, и Ширак.

Лично для меня в архитектурной культуре вернакуляра важны ее живые носители ― люди, которые жили в конкретном месте, выработали к нему свое отношение и каким-то образом его осваивают, застраивают, украшают, то есть превращают природу в культуру — такую, какая может быть только там.

― Когда я читала цитаты главного архитектора Москвы, которые вы приводите в книге, то самая первая мысль, которая у меня возникла, ― хрущевки. Являются ли хрущевки вернакуляром?

― Конечно, нет. Мы же помним про определение «архитектура без архитектора». Но по ходу обживания в течение десятилетий районы хрущевок все больше становятся похожи на вернакулярную среду. Да, эти дома спроектировали архитекторы, но благоустройством дворов, а иногда, на юге, и достройкой зданий занимаются жители самостоятельно. К таким обжитым хрущовкам я отношусь очень тепло. Это такой невернакуляр, ставший вернакулярной средой.

― В книге вы говорите о вернакуляре как о каком-то субъекте. Может ли в вернакуляре как-то отражаться личность?

― Действительно, вернакуляр ― очень личностная архитектура. В нем проявляется индивидуальность того человека, который его создал в соответствии со своими представлениями о красоте.

Недавно я был в Гюмри, гулял по городу и недалеко от церкви Сурб Ншан заметил новый черно-туфовый жилой дом. На нем была резьба в виде армянских букв и крест. Я стал это все фотографировать, и тут вышел священник в рясе и говорит: «Интересуетесь моим домом?». Он рассказал, что построил его из собственноручно собранных и отесанных старых камней сам, без помощи архитектора. Потом с явной гордостью сделанным пригласил меня внутрь, интерьер он тоже своими руками создал. Вот это живая, продолжающаяся вернакулярная культура.

― Вы пишите о контрасте между новым «розовым», таманяновским, спланированном Ереваном и «самодельным» Кондом. Как вы относитесь к этому контрасту?

― Этот выразительный контраст ― огромное достоинство Еревана. Правда, сейчас его уничтожают, нивелируют. Столица заросла высотками, в них уже начинают теряться спланированные ансамбли четырех-пятиэтажных зданий с красивыми площадями и зелеными бульварами.

Конд, слава богу, пока существует, но он под постоянной угрозой ― его «обкусывают» по краям, строят те же стандартизированные высотки, поэтому когда-нибудь этот контраст может исчезнуть. Конд необходимо сохранить, правильным образом его ревитализировать, при участии жителей и с помощью профессионалов. Он может обрести новую жизнь в своей старой форме. Шансы на это еще есть, но их становится все меньше.

― Вы очень критичны к планированным городам и планированной архитектуре и очень симпатизируете вернакулярам. Мне показалось, что вы бы хотели, чтобы все города были исключительно из вернакуляров. Так ли это?

― Такие маленькие, полностью вернакулярные старые города есть во многих странах Европы. И мне в них очень хорошо. Но это не значит, что мне плохо на спланированных бульварах Парижа. И как я могу однозначно негативно относиться к спланированным городам — я же сам архитектор. Однако одно дело, когда это делается на новом месте и ничего не разрушено. Вот поэтому великого зодчего Таманяна можно подвергнуть критике как градостроителя. Он же переделал весь старый город. И при том, что его план новой столицы Армении очень красив, мы должны помнить и об утратах, которые повлекла его реализация. Ереван, будучи очень древним городом, практически полностью потерял свой старый центр.

Так что жестко разделять спланированное и вернакулярное не стоит. Бывают хорошо спланированные города, в которых вернакуляр тоже находит свое место, бывают и вернакулярные города с тактично встроенными спланированными элементами. Вот в этом и есть искусство градоустройства: обеспечить городу современное развитие и не потерять при этом его вернакулярного наследия.

Беседовала Ангелина Асатрян, Армянский музей Москвы

Фото: Александр Мощаков