Сегодня исполнилось бы 64 года армянскому и советскому дипломату Левону Григорьевичу Эйрамджянцу, преданному сыну армянского народа. Он ушел в 47 лет, успев очень много сделать для нашего народа. В этот день мы публикуем воспоминания об Эйрамджянце, написанные публицистом Карине Тер-Саакянц, которой тоже, увы нет в живых. 

Писать о человеке, о котором вспоминаешь каждый раз, когда нужно уточнить что-либо или просто поделиться своими, не всегда может «умными» рассуждениями всегда трудно. Особенно, если это касается человека, который помог мне найти себя. То, чем я сейчас являюсь – его заслуга.

Когда задумывалась эта статья, была идея поговорить с некоторыми людьми, которые его близко знали и могли что-либо рассказать. Но по зрелом размышлении пришла к выводу, что не стоит этого делать. И только Александр Искандарян, которому я доверяю, написал несколько строк. И я думаю, что лучше него никто этого не сделал бы.

«Для Левы Эйрамджанца и его поколения в конце восьмидесятых сбылось китайское проклятие: дай Бог тебе жить в эпоху перемен . Эта эпоха создала их, а они – ее. Устоявшийся и скучно размеренный мир Советского Союза обрушился на голову бетонной плитой, из под которой надо было выбираться наверх, в морозный воздух непонятной и страшной новой жизни. Землетрясение, война, блокада, коллапс экономики, энергетический кризис, голод, холод – сейчас принято вспоминать именно это. Но тогда просто выжить было бы невозможно, тогда нужно было создавать, очень многое и сразу, ждать-то было нельзя, да и чего ждать? А когда что-то создается наново, бывают нужны люди-универсалы. Нынешнему специалисту по квантовой электродинамике или экономике отдельной страны кажется странным, что Аристотель был и физиком, и философом, и политологом. Намек на это сохранился разве что в атавистических терминах типа «доктор философии» или «метафизика», но когда только создавалась наука, по-другому было невозможно. Первые президенты Соединенных Штатов писали религиозные трактаты, создавали теорию демократии и выращивали табак одновременно, иначе страны не было бы.

После горячки конца восьмидесятых прошло не так много времени, но нынешние молодые люди имеют смутные представления о том, что приходилось делать их отцам и дедам, и объяснить им это так же сложно, как и то, зачем Аристотель выходил за пределы своей специализации.

Нынешний армянский дипломат в страшном сне не увидит, что в перерывах между командировками он поедет на войну и пойдет в атаку. Нынешний солдат не станет писать аналитических эссе в перерывах между боями. Нынешний военачальник не станет создавать политической партии, разве что после отставки. Тогда не было отставок, это было время перемен.

Отставки пошли потом, когда сказались безумные годы. Пошли один за другим умирать еще довольно молодые люди. Они ведь прожили много жизней сразу. Начав жить с нуля в тридцать, они в сорок были уже патриархи. Леву в отряде называли «Усуцич», «учитель», хотя он был не старше многих. Наверное, это было как «доктор философии» – он был политологом, дипломатом, солдатом, партийным строителем, когда не было еще ни политологии, ни партий, ни армии, ни дипломатии. У него и таких, как он, не было другого выхода, он жил во время перемен. Наверное, для того, чтобы дипломаты сейчас не брали штурмом города и солдаты не читали лекций. Эта роскошь у них сейчас есть. Благодаря Леве в том числе.

Последний раз я встретил его на улице незадолго до его смерти. Минут сорок мы с ним простояли перекрестке, яростно споря не помню о чем. Помню только, что он кричал: «Дилетанты! Все погубят дилетанты!» Он и ему подобные создали мир и страшно переживали, что с ним будет дальше. О себе они как-то не очень беспокоились – наверное, поэтому их так легко и удобно оказалось забыть». Искандарян, на мой взгляд, очень точно и емко написал то, что иные пишут на десяти страницах.

10 лет прошло со дня смерти Левона Григорьевича Эйрамджянца, а я до сих пор помню этот день. Не помню, кто-то сказал, что Нару (старшая дочь) вызвали домой, что-то с папой. Сразу стало как-то не по себе: Левон уехал в Москву, не выдерживал уже в Ереване, не мог сталкиваться с тупостью. Через пару часов все выяснилось. Я пришла к ним, в один из самых уютных домов Еревана. Его еще не привезли, мы сидели на кухне, а я боялась войти в комнату, подойти к жене, боялась не выдержать. Только когда привезли Леву – да простится мне за такое обращение, но он для меня так и остался Левой, я поняла, что он действительно ушел.

А познакомились мы совершенно случайно: знакомая все рассказывала о нем, не жалея похвалы. Потом она перестала входить в число моих приятельниц, но это уже было после Левы. Первая встреча мне запомнилась тем, что когда мы, проболтав пару часов, уходили, он сказал мне: звони, у меня легкий номер: центр -черемушки- центр. Поймет это только ереванец. Самое смешное, что цифры я и не запоминала, просто автоматически набирала 53-39-53. А потом пошли встречи, долгие разговоры, прекрасный кофе, который варила Анаида, верный друг и жена, прекрасная и мужественная женщина. И еще в начале нашего общения Лева меня удивил: я попросила совета, что почитать по геополитике. Он, не говоря ни слова, подошел к полке, достал «Похождения бравого солдата Швейка» и дал мне. «Вот тут тебе вся геополитика, надо только внимательно читать, а не хихикать». И самое интересное, что он был прав. Впрочем, как всегда. Я и сейчас перечитываю Гашека.

Он был одним из основателей Республиканской партии Армении, соратником тоже ушедшего Ашота Навасардяна. Интересно, могли бы они предположить, во что превратится их партия. 1 августа 1993 года он приостановил свое членство в партии , потому что она примкнула к АОД. Не ушел, просто приостановил. Потом Эйрамджянц решил баллотироваться в депутаты парламента. Левон был независимым кандидатом, но его вроде АРФ Дашнакцутюн поддерживала. Именно, что вроде. В 1999 дашнаки не были той силой, которая могла бы провести человека в парламент. Честно говоря, и сейчас ей это удается с трудом. Такие люди как Левон Эйрамджянц, в парламенте не были нужны тогда, не нужны и сейчас, к сожалению. Мы поехали в его округ – сделать репортаж о фальсификациях. Был это 1999 год. Словом, поехали мы на этот участок. Доверенные лица Левона, вместе воевали вместе с ним, он был их командир, был для них Богом – бессильно сидели в маленькой комнатушке и ничего не могли сделать. Вернее, они сделали все возможное, но сила денег и стойкое нежелание видеть Левона Эйрамджянца в парламенте оказались сильнее.

Лева просто физически ненавидел дилетантов. А так как 99% армянской с позволения сказать, политической элиты, именно дилетанты, то можно понять его злость. Еще его очень раздражало, когда имярек пытался выдать свое мнение за истину в последней инстанции. «Нет и еще раз нет! У каждого свое мнение и они не обязательно должны совпадать», - сказал он как-то, упомянув некоего деятеля, который считал себя самым умным.

В 1998 году он стал членом совета по внешней политике при президенте Кочаряне. И помню, как нас, журналистов, позвали на очередное заседание совета и Левино шипение: кто вас позвал, тут же решаются вопросы, представляющие гостайну! И он все - таки настоял на своем, нас вывели и больше не приглашали. Кстати, в начале нашего знакомства он вдруг начинал говорить, а потом осекался, вроде не хотел говорить сверх того, что «можно». Но потом уже рассказывал разные вещи, о которых даже сейчас, по прошествии 10 лет, говорить нельзя. Он обладал удивительным даром распознавать фальшь. Мог часами говорить с водителем такси, продавцом – он ненавидел снобизм. Где бы Лева не появлялся, через некоторое время его знали все, а сам он предпочитал общение с людьми старше его на лет на 20 – он мог с ними сидеть часами.

О Левоне Эйрамджянце можно писать много и все равно будет мало, потому что это был действительно необходимый для армянского государства человек. Но как всегда оказалось, что такие не нужны, нужны посредственности, дилетанты, те, которых Левон Григорьевич так ненавидел.

Он очень любил джаз-рок и очень жалел, что бросил музыкальную школу. Мог часами играть на фортепиано и гитаре и даже организовал джаз-бэнд в университете. И еще он хотел стать иранистом, а не арабистом. По его мнению, Иран более изысканнее. Лева мог часами цитировать Омара Хайяма на фарси. Он мне рассказывал о диалектах арабского, о том, что арабский мир – это далеко неоднородное образование, это тысяча разных миров и диалектов. Благодаря ему я начала серьезно изучать Ближний Восток - спасибо ему.

Карине Тер-Саакян 2011