Армянский музей продолжает публиковать очерк Рачья Арзуманяна о Костане Заряне. Сегодня вторая часть "Странника", опубликованного журналом "АНИВ" в  26.12.2006 №4 (7).

Попытки вписать в западную систему понятий то особое мировосприятие, которое мы здесь называем миром армянской духовной Традиции, до сих пор оказывались неубедительными. Во всех подобных системах и теориях возникали серьезные противоречия. При этом глубокие исследователи не могли не понимать что такое “сопротивление материала” есть косвенный признак формирования Армянским миром и Армянским Нагорьем некоей иной, самобытной реальности. Попытки Тойнби найти место Армении в системе цивилизаций закончились созданием отдельной “реликтовой” армянской цивилизации. Армянский мир не хотел соответствовать критериям той ли иной культуры, вводимой Шпенглером, чье творчество было хорошо известно Заряну. Рассуждая об ограниченности шпенглеровской системы культур, Зарян говорит об отдельной армянской культуре и человеке, которого он называет Араякан (Arayakan) или Арменакан (Armenakan) — человеке, обладающим уникальным духовным опытом, своими методами познания макрокосма и микрокосма. 

“По-моему, понятие магического искусства у Шпенглера достаточно сумбурно, — писал Зарян. — Шпенглер похож на путешественников, которые впервые посещают Японию или Китай, и для них все лица похожи друг на друга. Армянский случай. Это особый подход к жизни и космосу. Он совершенно отличен и от византийского, и от арабского, и от еврейского. Не “пещерный”, но Араякан. Треугольник пирамиды хочет быть заметным из любого края пустыни, чтобы продемонстрировать присутствие мумии, полет готического купола направлен к беспредельному, а византийского, как справедливо замечает Стржиговский, обратно внутрь, кровля греко-римского здания есть просто укрытие. Храм с армянским восьмигранным куполом воплощает символ уравновешенной, умиротворенной армянской души, принявшей форму человеческого тела, — соединив над головой две руки, оно вонзается в беспредельность, составляя с ней одно целое...” 

Согласно Заряну, одним из основополагающих принципов Армянского мира является стремление к поддержанию равновесия и гармонии между миром духовного и материального. Они не противопоставляются и не соподчиняются, но взаимодействуют и взаимовлияют друг на друга, что придает понятиям времени и развития несколько другой смысл и предполагает особые отношения со временем. Армянский мир и армянский человек — Араякан или Арменакан, “не замеченные шпенглерами”, отличны от вводимых немецким философом типов, — классического, готического и магического. 

“Если аполлонический — это · , готический это — а, магический — украшение и маска, то Араякан, — яркая поза уравновешенного человека, скрестившего руки на груди. 

Армянский храм синтезирует небесное и земное (в нашем языке эти термины отличаются только одной буквой). Это не место для собраний, это капище, где человек встречается с божеством. 

Он пускает в дело дугу, арку, опирающуюся на колонны, соединяя в целостность свой строительный замес. Он не мучает камни, как готический собор, чтобы придать им динамику, но своим гармоничным, кругообразным, восьмигранным строением выражает сосредоточенную в центре тяжесть мира, — строится на холме или на склоне горы, чтобы символ единства всегда был перед глазами”. 

Осознание неповторимости Армянского мира и армянской духовной Традиции позволяет объяснить неизбежные сложности при переводе на другие языки основополагающих понятий, на основе которых возводится все здание армянской цивилизации и культуры. Например, понятие Tsegh, часто используемое Заряном, переводят на русский язык как “род”. Однако понятие “род” русского языка покрывает лишь небольшую часть того смыслового поля, которое в армянском покрывает понятие Tsegh. 

Попытки использовать термины “народ”, “нация” также трудно назвать удачным решением. Относительно молодые, они совершенно не подходят для “называния” и “именования” той реальности, которая в армянском языке именуется “Tsegh”. В западном и в меньшей степени русском сознании эта реальность оказывается расщепленной и разделенной на несколько родственных понятий — род, племя, народ, нация, — что в некоторой степени отражает факт расщепления и раздробленности соответствующих миров. 

“Род — наша подлинность. Та глубина, где накапливаются все созидательные возможности, все источники изначальных сил, все пласты ценностей. 

Род — наша безграничность. Способ бытия, путь становления и существования. Главный корень, способный впитать и удержать в себе все нежные соки родной земли. Дерево, которое, даже при пересадке сохраняет свой способ пить тепло солнца и свежесть дождей, свой шелест бесед с ветрами и трепет ветвей, омываемых лунным светом. 

Род — таинственный, веками формировавшийся способ бытия, с чьей помощью воспринимается и упорядочивается сегодняшний Космос. 

История вспахивает поверхность земли, сотрясает и терзает тело народа, мчится, исчезает в клубах пыли, но род остается. Он — вместительная пещера, где до сих пор обитало и всегда будет обитать героическое мужество. 

И еще род есть дух. Внутреннее солнце, освещающее мир. Мощь, которая участвует в строительстве Вселенной”. 

Итак, в армянском мире Tsegh обозначает реальность, несводимую к истории, судьбам, воле его представителей. Это не есть в той или иной степени искусственное проектирование нового социума (нации) на основе факторов крови, территории, религии и пр. В отличии от традиционных социумов, легитимность которых опиралась на легендарное прошлое и сферу божественного, новые общества выстраивали и выстраивают свою легитимность в целом на основе взаимного признания друг друга. Тем самым задача создания нового общества перестает быть прерогативой божественного промысла и провидения и становится делом рук человека, — его разума и воли.

Костан Зарян
Не укорененные в истории или почве новые общности могли при надобности формироваться достаточно произвольно. Народам с тысячелетней историей и культурой удавалось приспособиться к изменившимся временам через болезненные трансформации (революции). Армянский мир последовал по третьему пути, — пути адаптации, когда за проявленными формами современной нации или государства продолжает жить и развиваться другая, более высокая и глубокая реальность. 

Качественная сложность и многообразие Армянского мира, позволяют воспроизвести все необходимые атрибуты новой эпохи. Причем речь идет не о мимикрии, когда изменения касаются лишь внешних форм, но адаптации, когда изменяются и приводятся в соответствие со временем все стороны жизни армянского мира, включая и такие основополагающие как язык. Способность к такой адаптации обеспечивает уникальную гибкость и практически неисчерпаемые возможности развиваться и соответствовать новым временам без потери уникальных черт армянского бытия. Изменяются язык, обычаи и обряды, отживают свое религиозные системы и боги, но остается Армянский мир, такой же многообразный и узнаваемый, как и тысячелетия назад, поскольку остаются неизменными основы армянского бытия, его стиль и форма самовыражения. И уже неважно, где звучит музыка Хачатуряна, чему посвящает свои кинополотна Параджанов, о чем поет Шарль Азнавур — есть общность взгляда на мир, которую, как звучание дудука или вкус граната, невозможно перепутать ни с чем другим. 

“Только искусство великих культур, которое перестало быть исключительно искусством, а превратилось в реальное воплощение и выражение глубокой идеи, может иметь стиль. Может, поскольку его внутреннее и внешнее строение изначально заждется на устойчивых отношениях, его миссия, начиная с кладки первых камней, очевидна и абсолютна”. 

Стоит согласиться с Заряном, что такой мир в состоянии жить и развиваться лишь через непрерывное созидание и творчество, связывающие и преобразующие два Космоса, — микрокосм и макрокосм. Армянин и его мир живы постольку, поскольку жив его творческий созидательной гений, ответственный за гармонию и внутреннее равновесие. 

“Однако в то время как материальный мир всегда подчиняется разрушению, духовный мир скрывает и сохраняет в себе некую невидимую упорядоченность. Именно в ней и живет художник, — как аист в своем высоком гнезде. 

Пусть будет известно, что мы несем в себе нашу Армению, как космос, как судьбу. Это связанная с народом изначальная духовность — она размещается в складках нашего бытия, ею вдохновляется наш творческий полет. 

И сколько бы растленные львы не рычали хриплым голосом, тираня и мучая завоеванную страну, они не в состоянии погасить ее Дух. 

Дух в высшей степени мифичен и эпичен. В искусстве и поэзии он упорядочивает основные устремления души и наши взаимоотношения с космосом. Это он раскапывает глубины человеческой личности, выявляя ее высшие способности и возводя на пьедестал завещанной миссии. 

Принципу производства и обладания он противопоставляет принципы бытия, творения, созидания”. 

Продолжение следует