Армянский музей Москвы продолжает вам представлять творчество финалистов второго всеармянского литературного конкурса короткого рассказа. Конкурс учрежден в 2016 году кафедрой мировой литературы и культуры РАУ и проектом Apricot Kernel и призван содействовать начинающим армянским писателям. В нем могут участвовать все желающие, без возрастных ограничений. 

АРАМ САФАРЯН. СИГАРЕТА

Не сбывается то, что ты верным считал,
И нежданному боги находят пути;
Таково пережитое нами.
«Медея». Еврипид

Прямо на берегу Батумского порта, буквально через дорогу от моря, уютно разместилось трехстороннее здание в несколько этажей с большими окнами и незамысловатыми балкончиками, прозванное за свой неизменно белый цвет «Белый дом». Одной стороной он смотрит на маленькую площадь, на которой круглый день курсируют коптящие воздух пригородные автобусы, а другой, которая за углом, на пристань, на покрытый бурной растительностью мыс с живописным белым маяком вдали. Прямо перед домом под стройным рядом кипарисов, между цветущими магнолиями стоят скамейки с видом на море, для вечерних посиделок жителей двора.

У углового подъезда сидит старая женщина, высокая и статная, с серебристыми волосами и в толстых роговых очках. Лицо удлиненное, с большим количеством морщинок вокруг утомленных глаз. Это Нуарт. Она такой же постоянный атрибут прибрежной стороны дома, как лозы недозрелого винограда, растущие по его стенам и большой плакат «Храните деньги в Сберкассе» над ее головой. В ее руках сигарета, которую она раскуривает медленно, со знанием заядлого курильщика. По тем временам курящая женщина в Батуми редкость, поэтому многие прохожие обращают на нее внимание. Она обычно сидит, поддавшись вперед, согнув спину и опершись локтями на колени. Взгляд ее охватывает набережную с любителями рыбалки, скользит с мерно покачивающихся рыболовецких судов на портовые краны, маленький утес покрытый мхом, мыс, маяк, и где-то у горизонта рассеивается в собственных воспоминаниях.
Она практически никогда не разговаривает, просто смотрит на детишек, играющих возле дома. Лишь изредка можно услышать глубокий, словно из запечатанной гортани голос, которым она делает замечание какой-нибудь мамаше.
– Ахчи, отгони этого ребенка от улицы, не видишь, как эти сумасшедшие ездят.
Напротив дома, на берегу, через дорогу расположились открытые кофейни. Чуть подальше ряд забегаловок. Если после рабочего дня кого-то не находили во дворе, либо перед зданием, то он обязательно сидел в кофейне за чашкой кофе со стаканом холодной воды, либо обсуждал последние новости в одной из забегаловок.
Кафе и забегаловок в Батуми было много. Каждое имело свою публику. Некоторые принимали усталых моряков с долгих рейсов, в других кормились рыбаки и служащие. Иностранные моряки предпочитали рестораны и бары. Особенной популярностью у них пользовался расположенный прямо у моря, ресторан «Волна» с небольшим оркестром, игравшим популярные мелодии. Когда появлялись финны или норвежцы, все оживлялись, потому что потомки викингов обычно пропивали все, что у них было, и за хорошую бутыль готовы были отдать многое, вплоть до джинсов, которые были тогда в большой цене. Так, порой, в подъезд какого–либо дома входил модный иностранец, а выходил служащий дома быта.
В забегаловках у рынка собирался простой люд, грузчики, ремесленники, продавцы с рынка, разнорабочие.

Одна из забегаловок была излюбленным местом армян. Открыли заведение приезжие из Турции, которые переехали в Батуми задолго до Егерна. После большой резни стали прибывать те, кому удалось вырваться из турецкой удавки, привозя с собой истории о бесчисленных потерях и редких случаях спасения, которые иначе как чудом назвать не могли. Иногда люди находили в этой забегаловке помощь и работу, кто умел готовить – поваром, кто грузчиком, или официантом. Нашлось место и для живописной тройки музыкантов – полный усатый дед, самозабвенно игравший на таре, худощавый парень на дооле, и высокий светлоглазый мужчина, которому сам Бог вложил в руки дудук.
Днем они играли на потребу публике, но поздно вечером, когда угасал день, наполненный запахами моря, узорами теней, и обрывками воспоминаний, и в заведении оставались только завсегдатаи, они снова брали в руки инструменты и в шумном, постоянно галдящем заведении наступала тишина. С первых же нот, рождалось всепоглощающее чувство скорби: необратимость потерь мучила, жестокость изгнания разрушала.

Под звуки дудука ты не говоришь – он играет для одного тебя, чтобы ты, даже смотря на внешний мир вокруг, ощущал, будто закрыл лицо руками и слушаешь себя.
Мастер, сделавший первый дудук и извлекший из него первые звуки, как осознал и предсказал ты участь целого народа? Привиделась ли она тебе во сне или наяву? Ты сотворил из небольшого куска абрикосового дерева судьбу своего племени, которая будет писаться не только рисованными буквами в больших фолиантах, но и глухими звуками пронзительных мелодий.

Я детской душой своей понял ее глубинный незамутненный лад. Он беспокоил меня, угнетал и ранил. Я отворачивался от него, отрицал и закрывался. Его глубокое, обволакивающее звучание вторгалось в мое подсознание и поднимало чувства и образы, с которыми я справиться не мог. С годами я принял звук родного дудука, его мягкое гудение, заполняющее пространство до самых укромных уголков, научился слышать каждую ноту, нюанс и фрагмент сыгранный музыкантом, и в неизменной тишине отпускать мелодию последним вздохом умиротворения.
_____________

Был конец мая, когда в Батуми цветет акация, когда в забегаловку зашел Левон. Никого это не удивило. За эти года многие терялись и находились. Каждый вновь прибывший давал еще крупицу информации о ком-то: добрую или дурную весть.
От него-то и узнали завсегдатаи заведения, что сын Нуарт – Баграт, жив и находится все эти годы в Америке. Левон стал рассказывать подробности, как и откуда он узнал об этом. Среди присутствующих были и такие, кто помнил Баграта, большеглазого, яркого мальчика, ведь многие были из одних и тех же мест. Его любили все, а дед Маркар души не чаял, ежедневно рассказывая на мануфактуре, что нового сделал или сказал смышленый мальчуган.
____________

Завсегдатаи забегаловки сначала думали послать служку-подростка, чтобы как можно быстрее сообщить Нуарт. Отрядили наиболее степенного и рассудительного – сапожника Маргара. Маргар, еще немного постояв в раздумье перед дверью в забегаловку, заложил руки за спину и направился к Белому дому. По дороге он вспоминал, как Нуарт один за другим узнавала ужасные новости о своих близких. Сначала об отце и муже, которые погибли во время защиты Вана от регулярной турецкой армии, о сестрах, бежавших через Мушскую долину и в ней же сгинувших, о брате, который возвращался с обучения в Софии, чтобы спасти родных и пропал, едва сойдя с корабля. Последней надеждой был ее сын, трехлетний любимец всего рода Баграт, которого пересадили вместе с остальными детьми на единственную повозку с лошадьми во время налета банды курдов. Она была почти уверена, что курды не заметили скрывшуюся за поворотом повозку…И вот теперь, он несет ей благую весть.
Так, улыбаясь своим мыслям, Маргар дошел до дома, где сидела Нуарт. Только завидев ее, Маргар забыл все предосторожности и издали закричал во весь голос:
-Нуарт, ай Нуарт, ачкт луйс! Твой сын, твой сын жив! Живой он, живой! Он в Америке, в Нью Йорке. Левон говорит, что тебя ищет.
-Вай, Аствац!!,- только смогла вымолвить Нуарт.
Через час о случившемся знал уже весь двор. Сбежались все. «Ачкт луйс, Нуарт!» слышалось отовсюду. Царило радостное возбуждение. Обсуждали: как получить разрешение на выезд, как она будет общаться за границей, она же кроме армянского и языков-то не знает. Ачкт луйс Нуарт, ачкт луйс! Ни слез, ни суеты, только деловые сборы. Ведь путешествие трудное, языка не знает. Но она была уверена, что среди цивилизованных людей, что спасли ее сына, она будет чувствовать себя хорошо.
Вечерами Нурат подходила к окну и возносила светлую молитву Богу, благодаря и прося такой же радости для всех матерей. И казалось ей, что плывущие облака на минуту задерживались у ее окна, а звезды сверкали приветливо и празднично, как в рождественскую ночь. А когда наступало время дудука, он звучал мягко, торжественно, отодвигая все тревоги и принося покой и надежду. Ведь даже в дождливом Батуми, нет-нет, да и выглянет нежданное солнце.

Спустя месяц весь двор провожал ее в дальнее плаванье-ремесленники, рыбаки, старая и новая интеллигенция, те, кто только вернулись с моря или только спустились с гор, словом дошли, доехали, доплыли до этого города и жили вместе в горе и в радости, пока Бог, либо государство не решит их разлучить. Были даже представители органов и дворового криминала. Мария Павловна, из бывших, пыталась научить Нуарт напоследок нескольким нужным фразам на английском, но это было большое испытание для Нуарт , которая с трудом изъяснялась даже на русском.
Нуарт стояла на палубе длинного белого лайнера с интересным названием «Марсель»; смотрела сначала на удаляющийся город, который приютил ее, а потом на горизонт, куда стремились душа. И с того момента, как она поднялась на корабль, ей казалось, что она сама его двигает, но почему-то делает это недостаточно быстро и, хотя знала, что путь еще не близок, искала взглядом землю на горизонте. Вечерами, гуляя по палубе, она часто беседовала с сыном. Рассказывала ему про землю, где он родился, про сцены счастливой жизни на родине: как весной они вывешивали ковры, и их живописные узоры образовывали красочные видения, как ужинали летом всей семьей на открытом воздухе, а Баграту доставалось все самое вкусное, как любил он раскладывать косточки от персиков в ряд на балконе. И мерещились ей оставшиеся в дали скальпированные горы: без людей, без смеха, без счастья, без любви, там, где расстались с душами те, кого уничтожили и потеряли ее навсегда те, кто сотворил это зло и взирал равнодушно. Там остались потерянные навсегда ремесла, наречия, музыка, мастерство, богатство, храмы и рукописи. Но сын ее был жив! Он не умер на дороге, пронзенный грязным штыком. Он спасся! И ему, и тысячам таким как он, предстоит собирать, возрождать, строить и любить, на забывая о том, кто они и откуда.
К Нуарт все обращались с почтением. В ней было природное спокойствие и достоинство. Она была как стройный и раскидистый дуб на холме. Высокая, сильная, с правильными чертами и ясными глазами. Нуарт всегда стояла в передней части корабля и смотрела на горизонт, пока не становилось совсем темно. И однажды, когда солнце, залившись розовато-лиловым сиянием, уходило за горизонт, она запела, благодаря небо. Громко и радостно, не обращая внимания на публику. Пела спокойно, обращаясь к морю, которое везло ее к сыну, к небесным силам, которые расчистили небо, и даже к ветру который помогал ей быстрее добраться.
После того, как она закончила, к ней подошла пара – молодая женщина и мужчина средних лет. Их очень растрогала песня, и они захотели узнать о чем она. Это были потомки первой волны российских эмигрантов во Франции, который взошли на корабль во время остановки в Марселе. Они ехали в Нью-Йорк к родственникам. Хотя Нуарт очень мало знала русский, и общего языка для общения не было, но ей удалось жестами и мимикой передать свою историю. Сара и Алексей также рассказали перипетии их семейной истории; империя, революция, крах, расстрелы, эмиграция, бедность, выживание и борьба. Так начинался век.
Сара обещала помочь на пропускном пункте в Нью Йорке, а Алексей всеми силами пытался скрасить ожидание интересными рассказами про Францию и Америку, где не раз бывал. Вместе загадывали, кем стал Баграт и как он встретит мать. Именно Алексей первый заметил землю на горизонте и поспешил к Нуарт, сказать ей об этом.
_____________

Прием мигрантов происходил на маленьком острове рядом с городом, где проходила проверка документов и медицинский осмотр. Сара провела Нуарт на проверку документов, как могла объясняла все вопросы и помогла записать свои данные в большую расчерченную книгу. Дальше в отдельном кабинете проходил медицинский осмотр. Врач обстоятельно и спокойно проводил осмотр, но когда заглянул в глаза Нуарт, нахмурился. Он долго рассматривал оба ее глаза через рефлектор и, тяжело вздохнув, сказал.
– I’m sorry, mаm, you have eye problems.
Нуарт улыбнулась доктору и сказала.
– Да, да, сынок, глаза уже не те. Сейчас Сара подойдет и все объяснит.
Подошли Сара и Алексей, которые уже прошли осмотр и попросили позволить им помочь бабушке. Врач отвел их в сторону и начал пояснять, в чем дело. У Нуарт была глаукома, а с этой болезнью въезд в США был запрещен. Еще около получаса Сара и Алексей пытались уговорить миграционные службы США, рассказывали историю, просили хотя бы позволить ей сойти на берег повидать сына, но ничего не получалось, они наталкивались на непреклонный ответ. Уже изрядно смущенные представители таможни и врачи только повторяли.
– Sorry, we cannot do anything.
Сара и Алексей вернулись к кабинету врача, где их ждала Нуарт. Задержавшись у двери, они смотрели, как Нуарт улыбается в окно кабинета, откуда виделись высокие здания города. Сара обернулась к Алексею, и прошептала:
– Я не смогу сказать, скажи ты, пожалуйста, прошу тебя….
Алексей тихо подошел сзади и еще некоторое время стоял в нерешительности, не рискуя нарушить чувство счастья, давая ему еще минуту или две, оттягивая миг неизбежного.
Корабль простоял в порту еще пару дней. Нуарт знала, что сын ее близко и пытается ее найти. Уже взойдя на палубу, она еще долго стояла и смотрела в сторону отдаляющегося, растворяющегося, медленно скрывающегося из виду исполина.
Она не плакала и не отчаивалась, время от времени повторяя «Но он жив! Жив!»
_____________
Голова начала болеть на третий день. Однажды, когда Нуарт стояла держась за голову, к ней подошел корабельный врач и спросил, чем может помочь. Бабушка показала на голову, на глаза, потом на горизонт и сказала «son». Американец замер на несколько секунд, а потом произнес «Oh, that’s you». Врач, как мог, рассказал Hуарт, что работники таможни, а также порта уже знали ее сына, который все эти два дня просил, умолял, угрожал, но никак не смог пробиться сквозь бюрократическую систему. Чуть подумав, врач достал пачку сигарет, отдал бабушке и сказал:
– Have a smoke, it will help.
Нуарт закурила сигарету, закашлялась, но боль немного отпустила.
______________

После возврата Нуарт произошло много изменений. Из страны уже не выпускали, и всякие контакты с заграницей были прекращены. Через неделю ее вызвали, расспрашивая с кем и почему общалась на корабле, а еще через месяц выслали с группой троцкистов, которые толком и не знали, кто такой этот Троцкий. Провела она в Сибири шесть долгих лет. Морозы переносила спокойно, даже помогала соседям с хозяйством, их выслали всей семьей – пару и пятеро детей. Говорила она мало, лишь изредка загадывала, кем мог стать Баграт, как ему там живется, сколько детей. Привычку курить она так и не бросила.
После возврата в Батуми, ей вернули одну комнату в ее же квартире на углу первого этажа. С тех пор, каждый вечер она сидела на берегу с неизменной сигаретой, слушая глухие звуки дудука, доносящиеся из забегаловки за углом.
______________

Звуки дудука ведут через страсти, надежду и скорбь, к принятию неизбежного, смирению и осознанию того, что непростой путь выбрал бог для этого народа, и путь этот виден сквозь прозрачную ткань завораживающих звуков, уходящим в горы.

Ахчи – Обращение к девушке, женщине (разг.)
Ачкт луйс – форма поздравления, дословно «Свет глазам твоим»
Вай, Аствац – О, Господи!
I’m sorry, mаm, you have eye problems – Извините, у вас проблемы с глазами