Не бывает коллективного покаяния - но бывает коллективная вина. В день, когда мы вспоминаем убийство семьи Аветисян, невольно хочется трагических сравнений. Не для того, чтобы придать этим горьким страницам привкус чужой крови, чужих драм, а для того, чтобы замерить уровень рефлексии в российском обществе на зверское убийство детей. 
Уже не раз говорила, повторюсь, что русскому человеку тема армянского геноцида безразлична. Безразлична была ему, по большому счету, гибель семьи Аветисян.

Гибель Сережи, заколотого, как ни крути, русским штыком - да, не воина, психопата, не вызвала в российском обществе глубокого соболезнования. 
Такие инциденты бывали в истории часто - когда бойцы воинского подразделения сидят где-нибудь на окраинах империи и ждут. Да, можно поддерживать какой-то импульс в затухающем интеллекте, ждущего команды. Когда нет возможности спустить курок в мыслимого врага, скрываемая агрессия идет внутрь того общества, которое должно защищать. Ситуация эта - парадоксальная, но таковы ее законы.

Лорд Байрон говорил о скоплении праздной военщины и голоде среди населения во времена, когда вторых луддитов вещали в его поместье. О том, что в стране царит междоусобица и армию натравливают на своих же граждан.

В 2010 году в России произошла трагедия в Кущевке. Убийство 12 человек, в том числе 4 детей, потрясло всю страну. Так почему гюмрийское дело не стало нашей национальной болью? Правы те, кто говорит, что сочувствовать нужно тогда, когда можно помочь. 
Сегодня есть стратегическое партнерство и объединенные группировки. Армянские танкисты побеждают на полигоне в Алабино. Только нет в наших обществах чувства плеча и братства. Ни один пакт, подписанный Вигеном Саркисяном и Сергеем Шойгу, не заставит целостно принять горе Арцаха, на границах которого гибнут солдаты, убиваемые в том числе и русским оружием, как свою коллективную, пусть и опосредованную вину. Пока не уйдет из русских СМИ тезис "Армения - подбрюшье России на Южном Кавказе". 

В этот день я хочу вспомнить рассказ Леонида Гурунца "Русский хлеб". 

Два отощавших мальчонки попросили у нас хлеба. Мы знали: Берлин голодает. Колченогий Геббельс обещал, уходя, так хлопнуть дверью, чтобы содрогнулся весь земной шар, вот он и хлопнул. Берлин без воды, без хлеба, без электричества. Он был бы стерт с лица земли, затоплен водами Шпрее, если бы не подоспели советские войска.

Товарищ, с которым я шагаю по Берлину, - будущий писатель Лазарь Карелин. Он - еврей. Я - армянин. Об армянах еще совсем недавно Геринг писал в листовках: "Учесть недружелюбность армян к немцам".
Память сохранила другие слова предшественника герингов Вильгельма Гогенцоллера, сказавшего о нашем народе: "Армян всех надо истреблять, оставить лишь одного для этнографического музея".
Еще не остыли печи Освенцима, где жгли детей и пленных, среди которых было немало армян и евреев.
Болью и ненавистью кипит сердце. Но советский воин не будет пачкать себя мелкой местью, он отмстит всей имперской Германии.
Мальчики, попросившие у нас хлеба, смущенно отводили глаза. Молча, не сговорившись, мы развязываем свои вещевые мешки, в которых лежал наш пайковой русский хлеб.