Сегодня, когда в Баку сносят  известное кафе "26 Lounge", доказывая связь его владельцев с армянами, Армянский музей Москвы расскажет вам об авторе поэты о 26 бакинских комиссарах, написанных азербайджанским поэтом Самедом Вургуном, о том, что 1939 году он принимал участие в пленуме, посвященном 1000- летию армянского народного эпоса «Давид Сасунский».

Безусловно, мы признаем, что многое из написанного нужно читать через призму идеологии и по прошествии большого периода времени. Но примечательно, что в 2011 году армянский эпос был переведен на турецкий язык. Перевод осуществил доцент университета “Килис” Мехмет Йилмаз. Свой труд он озаглавил "Турецкий вариант эпоса назван “Эпос “Давид Сасунский” и его связь с турецкой народной культурой”.

По мнению Йилмаза, армянский эпос имеет линии соприкосновения с турецкой, арабской и курдской культурами и дает еще одну возможность напомнить о культурных связях между народами, проживающими в этом регионе.

12 мая 1956 года в Баку в театре оперы и балета им. М.Ф. Ахундова сотни людей, не получивших места, стояли в проходах партера и балкона. Стол президиума был завален подарками: были и ковры, и шелковые халаты из Средней Азии, и серебряные кубки из Дагестана,  и книги, книги…

В зале сидели студенты, рабочие, интеллигенция, на сцену поднимались поэты со всего Советского Союза - русский Константин Симонов, узбек Гафур Гулям, грузин Георгий Леонидзе, туркмен Берды Кербабаев, армянин Наири Зарьян, аварец Расулд Гамзатов, украинец Платон Воронько.

Не присутствовал только сам юбиляр - прославленный поэт Самед Вургун, чье 50летие отмечалось так широко и празднично. Ослабленный, безмерно исхудавший, когда-то слывший красавцем, статным, ловким, с черной шапкой волос и всегда с неизменной сигаретой в руке, он угасал. Но в тот вечер Самед нашел в себе силы приблизиться к радиоприемнику, чтобы слышать все слова поздравлений в свой адрес. Через две недели Вургуна не стало. 

Еще недавно надежда на жизнь теплилась. Грузинский поэт Георгий Леонидзе в шутливо-печальном письме писал: «Милый Самед, мой лучший друг и брат! Очень хотел видеть тебя. Что с тобой? Разве тигр Ленкорани может болеть? Мужайся! Всё пройдет, и все будет благополучно, и твоя «песенная грудь» вновь запоёт еще с большей силой!»

Не получилось. Жизнь, в которую он был влюблен и даже выбрал себе псевдоним «влюбленный», чтобы закрепить в сознании читателей свое творческое кредо, оборвалась. Самед Юсиф-оглы Векилов ро- дился в 1906 году в селении Верхние Салахлы Казахского района Азербайджанской ССР, в бедной семье. Писатель Исмаил Шихлы позднее так описывал родину Вургуна: «Край величественных гор, голубых разливов Куры, целебного воздуха, настоянного на цветах и травах альпийских лугов, край замечательных поэтов и народных певцов – ашугов, где стих и песня звучали так же естественно и привычно, как обыденная речь».

С 1929 года жил в Баку, потом была учеба в Москве, в Педагогическом институте имени Ленина. Пять лет проучительствовал в родной сельской школе, в Гяндже и городке Кубе. Затем снова Баку, и он уже аспирант отдела языка и литературы при одном азербайджанском НИИ. А потом, по прошествии лет, и академик Академии наук Азербайджанской ССР.

В те годы уже были известны его стихи, в которых прочитывалось влияние народных песен, баяты и творчества лирика XVIII века Вагифа, который всю жизнь оставался его любимым поэтом. И героем пьесы «Вагиф», за которую Самед Вургун получил первую Сталинскую премию (вторую – за драму «Фархад и Ширин»).

Сборник стихов «Клятва поэта» был выпущен в 1930 году, когда молодому поэту исполнилось всего 24 года. Но это была очень зрелая и мудрая поэзия. Уже пять лет он публиковался в тифлисской и азербайджанской периодике.

«Лирика не должна быть подобна перелетной птице, – любил повторять Самед. – Она должна западать в душу человека и вить гнездо в его сердце и, как Жар-птица, согревать его».

Спустя два года вышел второй поэтический сборник – «Фонарь». Друг Самеда Вургуна, много переводивший его, поэт Павел Григорьевич Антокольский в своем очерке вспомнил один эпизод, очень ярко показывающий пылкую натуру Самеда.

Однажды при нем заговорили об одном молодом композиторе. Кто-то сказал, что тот формировался под влиянием музыки Баха и Мусоргского Самед перебил говорящего:

– Ты неверно говоришь, дорогой, ай как неверно! Ты не там ищешь, да? Он учился и у наших ашугов, и у Гаджибекова, да? Антокольский повторяет: Вургун прежде всего сын своего народа. «Вот откуда легкий пламень его стихотворной интонации, его изменчивый и гибкий ритм, на редкость слаженная строфика, общая музыкальность, мягкая и в то же время упругая, как непрерывно ускоряющаяся мелодия народ- ной пляски».

И только потом гражданин мира.

Хрестоматийными стали строчки поэтической отповеди Вургуна Черчиллю, с которым он встречался в 1946 году, когда ездил в Лондон в качестве члена парламентской делегации.

«Баку! Баку!» – он процедил сквозь зубы,

И дрогнула слегка седая бровь.

А у меня по жилам, как сквозь трубы,

Бьёт огненная нефтяная кровь!

Да, я, бакинец, на твоём пути!

Да, я – наследник двадцати шести!

Ты помнишь всё, конечно, старый дьявол!

Так пристальней, пожалуйста, гляди!

Мы разошлись – налево и направо.

Клокочет ярость у меня в груди.

Он никогда не культивировал в себе национального поэта. Хотя родная история его интересовала, как, например, вышеупомянутая личность Моллы Панаха Вагифа, поэта ХVIII века, государственного деятеля и талантливого дипломата своего времени.

Но его всегда интересовали мировые культурные перекрестки.

Любовь моя!

Чтоб лет моих не выдать,

Не говори, что я устал и стар.

Я видел меньше, чем хотел бы видеть!

Встань, обойдем земной летящий шар!

И если парус дум моих летучих

Нас бросит в океаны и моря, Не бойся!

Я дорог не знаю лучших,

Чем те, где не встают на якоря.

( «Я не спешу»)

Как единое пространство рассматривал он духовно-культурную жизнь Закавказья. В 1939 году поэт принимал участие в пленуме, посвященном 1000- летию армянского народного эпоса «Давид Сасунский». Он с гордостью произнес с трибуны: «Бесспорное сходство наших эпосов объясняется тем, что наши народы жили в одних и тех же исторических условиях, имели одинаковые страдания, одних врагов и друзей, что и психологические и творческие способности армянского и азербайджанского народов складывались в одинаковых исторических условиях феодального Кавказа».

Вургун не голословен: лучшие поэты и поэтессы Азербайджана Абдулла Фаруг, Мирварид Дильбази, Нигяр Рафибейли, Беюкага Гасымзаде переводили «Давида Сасунского», азербайджанский и армянский эпосы пели одни и те же ашуги (Гариб, Алескер, Саят- Нова), и в них много поговорок, пословиц, афоризмов, часто употребляющихся у народов Закавказья. Большой любовью Самеда стала поэзия Александра Сергеевича Пушкина. В 1949 году в статье «Наш учитель и друг» он рассказывает, что открыл для себя Пушкина в двенадцать лет, в своей сельской школе. В 1936 году, в преддверии 100-летней годовщины со дня смерти поэта, он переводит роман «Евгений Онегин». С виртуозной легкостью передает на родном языке иронию и лиризм оригинала, справившись и с четырнадцатистрочной строфой.

На страницах журнала «Дружба народов» писатель Чингиз Гусейнов вспоминал о том, как Вургун работал над переводом: «Впечатление, что роман создан на азербайджанском; с этого перевода, как с эталона, его переводили на другие тюркские языки.

Поэт поделился переводческой техникой: «…чтобы не отходить от национального духа… просил жену заводить патефон и ставить нашу музыку и под эту мелодию работал на балконе… Я боялся превратиться в русского человека, боялся, чтобы язык мой не отошел от азербайджанского».

И далее, говоря о национальных особенностях перевода: «…фраза Ленского: «Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни?» На азербайджанском не скажешь: «Куда, куда». «Хара, хара» – это грубый, деревенский язык. «Весны моей» – не скажешь. «Златые дни» – тоже не скажешь. Самые хорошие строчки не переведешь! В двух строчках трех фраз нет на азербайджанском языке. Значит, тут надо искать, творить.

«Весны моей» – надо сказать по-азербайджански «весны жизни».

Вместо «златые дни» сказать «дорогие дни».

По-русски эти дни тоже не из золота, а дорогие дни. Вместо «куда, куда» надо сказать «как быстро, как быстро вы удалились». Как и в русском тексте, это не вопрос куда – на север или юг, в горы или в до- лину вы удалились, а – почему я так скоро потерял вас. 

Думаю, что Пушкин, вероятно, согласился бы со мной». Пушкинский комитет наградил Самеда Вургуна медалью Пушкина. Недаром имя поэта Самеда Вургуна носит Азербайджанский государственный русский драматический театр.

Также в предвоенные годы он переводит стихи Тараса Шевченко, Ильи Чавчавадзе, Джамбула Джабаева, Владимира Маяковского, поэму Максима Горького «Девушка и Смерть».

За перевод части поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре» он награждается Почетной грамотой Грузинской ССР.

В 1939 году переводит с фарси средневековую поэму Низами Гянджеви «Лейли и Меджнун». Ширится в эти годы его поэтическая слава.

Листовки со стихотворением «Партизанам Украины» были сброшены с самолета в украинские леса для поддержки партизан.

В 1943 году в Америке, на конкурсе за лучшие антивоенные произведения, стихотворение «Напутствие матери» получило высокую оценку. И среди выделенных на конкурсе 20 лучших стихотворений мировой поэзии на военную тему было опубликовано в Нью-Йорке и распространено среди военнослужащих.

Это позже, в начале 50-х, стали сгущаться тучи над головой поэта, изменилось к нему отношение «хозяина республики» Багирова. Оно перекинулось даже на Павла Антокольского. Самед Юсиф-оглы в тот майский вечер, когда весь Баку зачитывался его стихами, не думал о том, как много он успел сказать миру. Когда на следующий день к нему смогли прорваться друзья, больше всего он боялся показать на своем лице безысходность и испугать тех, кого так любил.