Вписывая на армянские скрижали даты, имена, судьбы, помещая порой даже полулегендарных героев в точный, легко узнаваемый и сегодня географический антураж, сам Мовсес Хоренаци оказался вечно ускользающим и неподвластным абсолютным расчетам. Многое в его жизни описано с помощью неисторических слов – «около», «приблизительно», и многое в его трудах идет с пометкой «анахронизм».

Жан-Поль Сартр писал, что великий человек только выигрывает, когда память о нем обрастает неточностями, недосказанностями, гипотезами. С этой точки зрения Мовсес Хоренаци, или Моисей Хоренский, как его еще называли, с легкостью встает в один ряд с Гомером, Шекспиром.

Смог ли бы он быть только историком? Вряд ли. Ведь свою «Историю Армении», написанную по заказу мецената Саака Багратуни, погибшего в битве с персами в 482 году и ставшего героем ее последней главы, он начал с тех времен, когда сознание людей было мифологическим и только. Но не будем относиться снисходительно к мифологии древних цивилизаций, ведь именно она стала первоосновой не только для исторической науки, но и для национальных литератур Греции, Китая, Египта, Израиля и Армении, конечно.

В «Истории Армении» Мовсеса Хоренаци находится место для упоминания об «Адаме богозданном», чьи потомки меньше ста пятидесяти лет не жили на свете, о строительстве Вавилонской башни, о Ное, о парфянине Аршаке Великом и брате его Вагаршаке, царе Армении, и о высокомудром, красноречивом Тигране Великом, о войне Шамирам, царицы Ассирии, с армянским вождем Ара Прекрасным, в трактовке образа которого сказались черты древнеармянского божества умирания и воскрешения природы, проросшие из мифов Древнего Египта. Где-то Мовсес даже восклицает: «Ложь или правда в этих преданиях – нам до этого дела нет». Пусть и современному читателю летописи Мовсеса не будет по большому счету дела до того, когда он родился: около 410 года или несколькими столетиями позже, как утверждают некоторые серьезные исследователи. Потому что эпос, сказка часто и являются «вечным двигателем» жизни человеческого духа.

Конечно, сам Мовсес Хоренаци – личность многоприродная. В его труде видно стремление автора быть рационалистом, отбирать для «Истории Армении» по возможности все важное и достоверное, а с другой стороны, с нами говорит поэт, вставляющий в эту цветастую, но созданную с великолепной графически прочерченной композицией мозаику сны, легенды, предания.

Хоренаци – не ангажированный высокообразованный подрядчик. Он действует как мессия, дождавшийся своего часа. В начале своего повествования Мовсес, что естественно, поприветствует по-восточному витиевато своего заказчика, но остальные страницы напишет, как истинный гражданин, а не слагатель панегириков. Потому что любить свой народ – значит видеть по возможности реалии без помощи кривых окуляров. Столько времени прошло с тех пор, как началась сама история Армении, а ведь впервые он, Багратуни, осознал необходимость не только творить великую историю, но и описывать ее величественно. Хоренаци упрекает предков, которые много воевали и даже в перерывах между битвами не находили времени для создания значительных исторических книг. Он заключает со всей категоричностью и болью: «И представляется мне, что как у нынешних, так и у древних армян не было влечения к наукам и к сбору мудрых песен».

И тут великого историка поддерживает несколько исподволь Микаэл Налбандян в своем критическом разборе романа Хачатура Абовяна «Раны Армении»: «Мы не средневековая нация. В средние века мы пали. В средние века мы потеряли свое богатство. Не может быть ничего относящегося к средним векам, что было бы для нас полезно и принесло бы нам спасение. Мы не обязаны сохранять осевшую на нас в средние века ржавчину… Что могут нам напомнить средние века? – разрушение, плен, резня, кровь, огонь, голод, мрак и смерть… Под тяжестью всего этого сегодня гнутся армяне. Мы античная нация».

Мовсес Хоренаци, конечно, не может оправдать своей личностью всего вышесказанного, все же он заканчивал свою жизнь, когда средние века вотвот начинались. Но он и его учитель Месроп Маштоц предвосхищали средневековье, и без их света это время могло бы выглядеть куда трагичнее.

Духовной родиной Мовсеса было не только христианство, но и мощный культурный слой Древней Греции – «матери и кормилицы наук». Тут дело даже не в желании цитировать греческих историков. Мовсес античен еще и потому, что диалогичен. В его труде почти нет привкуса дидактизма – черты, которую находила в тех же армянских сказках Мариэтта Шагинян. Мовсес пишет, окруженный древними историками – Беросом, Полигистором, Абиденом, то отклоняясь от их мнений, то приближаясь к ним. Поэтому он никогда бы не смог создать и некоего армянского экстракта, пусть с примесями, не по причине того, что варягов было полно не только на Руси, но и на Кавказе, а потому, что Мовсес видит подлинную ценность и величие своей страны только в контексте мировой истории. С уважением он говорит о греках и халдеях, переводивших друг друга.

В 2007 году российская богословская общественность горячо приветствовала появление сборника «Теологические сочинения» Мовсеса из Хорена, впервые переведенных с древнеармянского на современный язык коротких поэм по благословению Католикоса всех армян Гарегина II благодаря меценатству супругов Саро и Рафи Марукянов. Несмотря на то, что Мовсес Хоренаци знал, что велик и имя его принадлежит будущему, он писал свои произведения не для того, чтобы «тленья избежать», но для потомков. Мовсес прожил еще очень мало – всего шестнадцать жизней. И каждый век берет из его работ созвучное себе. Лучший ученик Месропа Маштоца сам встал вровень со своим учителем, оказав влияние не только на армянскую историографию и литературу, но и став одной из личностей-квинтэссенций мировой культуры.