Армянский музей Москвы продолжает знакомить вас с не только с армянской литературой, но и поэзия русских авторов, отчасти посвященных армянам. Сегодня стихи Светланы Чернышовой, посвященных Ивану Константиновичу Айвазовскому.

Светлана Чернышова -  медик, психолог. Публиковалась в журналах «Аврора», «Новая реальность», «Окна», альманахах «Цепеллины над Троицком», «Русский писатель».  Живет в Севастополе.

* * *

платье – новенькое, в полоску,
море, лета полдневный раж. 
к самому б Айвазовскому 
закатиться в пейзаж!

или в светлую повесть Грина
с кондачка, наобум. 

(В телефоне)
- Привет, Марина.
- Вы ошиблись

и хотел же папка назвать Мариной –
на Марин был в ту пору бум!

что теперь хороводь нездешней,
незаметной во тьме людей,
клюй раздавленную черешню,
кисловатую от дождей, 

смейся громче и спорь некстати,
вобчем, ягодка, веселись

эх, испорчено всё же платье
пьяной-пьяной черешней – вдрызг.

Огорченье да ведь не горе –
просто зряшная жизнь вещей.

Айвазовский, творите море
без меня.  Сотворите море,
не запятнанное ничем. 

* * *

Море беснуется. Лодки привязывают к причалам,
как сумасшедших – крепко-накрепко, 
чтобы тела не калечили. 
Пена разлетается клочьями по застиранной бязи.

Море набережную раскачивает, вспарывает брусчатку,
бетонные урны катает, 
вламывается в киоск сувениров.

Хохочет посмертная маска Софокла, когда 
репродукции картин Айвазовского, оживая,
светятся мертвенным цветом – чтоб насовсем исчезнуть,
не вспомнив оригиналы.

Море швыряет всклокоченным дочерям Афродиты 
панцири крабов, дешевый китайский жемчуг,
серьги с агатом, 
грубые серьги с агатом.

То-то будет трагедий, когда наутро к разграбленному киоску
прибудет частный предприниматель Марина Сергеевна. 
После шептаний, молений и воплей
она, раздевшись догола, зайдет в уже безмятежное море
десяти градусов тепла, чтоб отыскать свои сокровища.

И до прибытия психиатрической бригады успеет сочинить
первый и последний стишок в античном стиле:

сколько в жизни трагедий жизни трагедий 
сколько в жизни 
жизни трагедий
в жизни трагедий

Сколько

мало нужно для счастья:
утром найти на пляже
серьгу с агатом блестящим.

Безумным, влажным агатом.
[Триста рублей за пару]

* * *

Так тесен Крым и на пейзажи схож,
что всех, кого мечтаешь встретить слёзно,
де-факто встретишь – рано или поздно,
в том городе, в котором сам живешь.

Собрав, сплотив  (кто пьян, а кто тверёз) 
на мраморной береговой полоске
запечатлит фотограф Айвазовский,
не заморачиваясь вычурностью поз

и колером волны. Вот потому
не еду никуда, гуляю в парке.
Восьмерки пишет пудель Куприну,
пока не людно и нежарко. 

Дрянное пиво тянут Грин и Грей
на лавочке. Их диалог абстрактен:
О женщинах,  войне, о сопромате 
некачественных рей. 

Проходит Чехов. Не смыкая губ, 
закашливаясь, вспыхивает спичкой,
и Машенька с Набоковым бегут
к последней электричке.

Она, вдруг застывая, смотрит в даль
и руку нервную кладёт ему на пояс
«Володя, мы увидимся ещё раз?»

«Быстрее, Машенька!! 
Да, да
Конечно, да!» 

* * *

Среди маеты обозленной,  

Вцепившись в троллейбусный рым,

Увижу я вдруг просветленный

Другой, незапамятный Крым,

 

Где время еще не прогоркло,

Пейзаж винограден и бел, 

Где Чехов по чеховским горкам

Трясется в скрипучей арбе,

 

И незарифмовано с горем

На все лихолетья вперед,

Поёт Айвазовское море.

С Эвксинским, дуэтом поёт.