Армянский музей Москвы предлагает подборку стихотворений поэта Сергея Арутюнова. 

Родился в 1972 году в Красноярске, в 1999 году окончил Литературный институт им. А. М. Горького.

Первая публикация стихов — 1994 года в журнале «Новая Юность».

Регулярные публикации рецензий в широком круге изданий — «Знамя», «Октябрь», «Вопросы литературы», «Футурум-Арт», «Дети Ра», «Книжное обозрение», «Литературная Россия», «Литературная газета», «День поэзии», «НГ-экслибрис», «Дружба народов». С 2005 года ведет творческий семинар в Литературном институте им. Горького.

"На самом деле писать полезно во всех смыслах: координаты действительности вырисовываются чётче, тренируется воля, сознание. Если при этом душа движется в свету, то это белая магия, созидающая. Адептам чёрной магии не завидую: слово мстит им за показную, а порой и заказную небрежность", - говорит Сергей Арутюнов. 

 

 

Армянская бригада в Залесье

Полсезона ходить в хавроньях,

Отбиваться от петушни. 

Мы поставили им коровник,

И за это нас подожгли.

 

Хорошо, обошлось без трупов.

Выбегая на всех парах,

Не струхнув, но как будто рухнув,

Сокрушались: пропал барак.

 

Безымянное, хочешь имя?

Араик, Мамикон, Шаварш.

Расставались совсем чужими.

Пошабашили, и шабаш.

 

Больно много таких, охочих,

Им и время не эконом –

Рукомойника колокольчик,

Опрокинутый кверху дном.

***

Время терять значенья

В огненной полынье –

Что я себе? Зачем я?

Много ли надо мне?

Тяглом пока не погнут,

Большего не хочу –

Стиснув ременный повод,

Сунуться под камчу.

 

Участь приняв такую,

Выпрямлюсь, не гнуся.

Исподволь истолкую

Волю небес: нельзя.

Чудятся неустанней

Млечному колтуну

Годы глухих исканий,

Горькие, как в дыму.

 

Бьются в грудном кармане,

Дальние берега –

Боже, весна какая,

Долго ли до греха?

Прежнее обживая,

Воля трубит отбой:

Долго до Божьей длани,

Лишь до неё одной.

 

***

Таковым, случайным, как рожь в овсе,

Регулярно подвержен сбою,

Что же вспомню, Господи? То, что все:

Обречённый жизни или шизе,

Прежних дней своих я не вспомню.

 

Наезжал октябрь со своей ордой,

И ветра над ним бушевали,

По утрам слоился туман парной,

Чтобы слово, звучавшее, как пароль,

Доносилось до Божьей твари.

 

Но кривлялся век и грозил сумой, 

Где под накосью прела сикось,

И, ущербней линии основной,

Понимал я бывшее не со мной,

Будто мне оно только снилось.

***

Я бы с радостью сросся

С амальгамой твоей,

Предложеньем о спросе,

Единицы двойней,

В эти дни мировые,

Извалявшись в пыльце,

Возмечтав о рабыне,

Изменённой в лице.

 

Полонезы с метелью,

Обнажённые, как

Потаканье смятенью

На бегущих быках!

Но какая же скука,

Голося, как овца,

Без единого звука

Запрокидываться,

 

Восходить по оврагу

Не живым от смолы,

Где горючую влагу

Извергают стволы –

Те, чей облик фантомен,

Ибо воли достиг

Очевидный феномен,

Вероятностный сдвиг.

***

Меж майскими, где зыбится кислотно

Отрыжка года, внутренне пустея,

И холода черёмуховы, словно

Небесный свет сгорает от безделья,

 

И однодневкой сохнет рой метафор,

Когда над бездной снежного цветенья

Господь звучит, как некий комментатор,

Сладчайше превзошедший лицедея,

 

Я в праздники печален. Сын подросший

Мне машет,  вдруг – порыв и дребезг стёкол,

И под фатово-сливовой порошей 

Не сразу вижу, как себя издёргал.

 

The One

Где птаха местная алкала,

Истаивала синева,

Стелился дым в тени ангара,

Рассеивавшийся едва,

Расчислено огнеопасны,

От блёклой слепли кислоты

Заброшенной авиабазы

Палатки, модули, склады.

 

Рюкзак собрав, стволы промазав,

На койке выгорев дотла,

Я ждал пришествия УАЗов,

Всеведущ, как аятолла.

Кто был один, тот, страх шифруя,

Поёт и пляшет за стеной.

Как мальчик, спрятался в шкафу я,

Внимая тишине степной.

 

***

Над осенью самодовлея,

Под гул ветров и ярость их,

Я достигал вершин томленья –

Блаженства так и не достиг.

 

Творящей мглой ярилась плазма,

И в перегреве до остуд

Была ужаленность не властна

Над миром, где вершился Суд.

 

И длилось время благодатно,

Крестя наветы и божбу,

И те, которых знал когда-то,

Неслышно лопались по шву,

 

Когда над будущим корпели,

Недель мотая семерик,

Непостижимые капели

Недостижимостей моих.

***

За этим нервным промельком стрижей,

Улыбчивыми сэлфи где-то в Альпах –

Прелестный август, что войны страшней,

Валов морских и тягот госпитальных.

 

И, точно в бунт, Москва полупуста,

Разрытый центр, чей дух не упокоен,

Боярином глядит из-под пласта,

Не тщась уже из марса* сделать оэн**,

 

И день петляет, сонно перегрет,

И с каждым часом тишина гадливей,

И смыслов сумасшедший винегрет

Отторгнут, словно поливалка в ливень.

____

* - в нардах – абсолютная победа, два очка

** - там же, победа не абсолютная, одно очко

 

***

Не сон ли видимое мной,

Когда, задумчиво пестрея,

Оканчивает круг земной

Пространство памяти и зренья,

 

Где извивается по дну

Внезапная подвижность рыбья,

И верность скользкому пятну

Готовится расправить крылья,

 

И сруба мшистая бадья

С мошкой, вертлявой по-холопски,

Выдавливает забытья

Несбывшиеся отголоски.

 

И письменностью явь искрит

Через бугрящиеся своды,

И дни, читаясь, как санскрит,

С мучительным экстазом сходны?

 

Нас энхаэльским игроком

Раскидывала, бортовала

Земля, простёртая кругом

И овощно, и промтоварно,

 

И только вера мой покров,

Когда себя осознаю я

Листом, что осенью багров,

И ледником в конце июня,

 

И верен, как слюна плевку,

Тивердиатскому яхтсмену,

И тления не избегу,

И общей доли не избегну.

 

Товарищам, оказавшимся полезными в Сирии

Так и вижу, как в дыме саманном

Исчезает куда-то змея,

И вприпрыжку за ней по завалам

Те ребята идут без меня.

 

Почему я не там? Потому что

В города наигрался, когда

Откликалась Алупке Алушта

И Акмолинску Караганда.

 

И ни там, и ни здесь – отчего так

Приключилось, что в годы свои

Ни гангрен я не знал, ни чахоток,

Будто в рёбрах ромашки цвели?

 

Оттого ль, что на этом ковчеге

И седок я, и пара гнедых,

И сержантская ругань в учебке,

И салажий голодный кадык,

 

Оттого и не здесь, и не там я,

Что, охотничьи байки травя,

Избегающие нагнетанья,

Затихают шаги патруля.

***

Ещё не верится в снега

Среди безветреных безмолвий,

Где молнии известняка

Безвестнее небесных молний,

 

Ещё не слышен во дворах

Ни лыжный скрип, ни санный посвист,

И листопадный кавардак

От ливней ноздревато оспист,

 

И там, где свет, мигнув, потух,

Боярышниковой кулисой

Сокрыты пепел и паук,

И папоротник тонколистный.

***

Только и слышишь – ну-ка дыхни,

Только и можешь драть кадыки.

Развоплощённость бросовых схем,

Что я такое, где я и с кем?

Родина мне – среднерусский продмаг,

Что трёхкопеечной медью пропах.

Там, среди братьев, бойких сучат,

Иволгой был с журавлём я зачат.

 

Видел я столько же, сколько и все –

Глину людскую на колесе,

Барин выкатывал жбан косарям

И на убийства благословлял.

С рёвом и треском век мой катил,

Всяких я с ним навидался картин –

Международный формат панорам,

Вместе с которым ходил по дворам:

 

Склады, причалы – бордель, казино ль?

Жёлтые кэбы нью-йоркской зимой

Прутся в Ла Гвардию, вслед им пестрит

Угол Ист Ривер с какой-то там стрит.

Общую память дотла выжигай,

Нищенски многоквартирный Шанхай.

Не разобрать, что ты там говоришь,

Рисовый пар, одиночество рикш.

 

Пой же, как в детстве, благая свирель,

Правозвещай христианство зверей,

И, подбородок пастуший задрав,

Магометантство деревьев и трав.

Идолов прочих нещадно драконь,

Будто не я это, кто-то другой,

Меж облаков суматошно снуя,

Вот что ты значишь, мир без меня.