Артур Эдуардович Варданян. Родился 17 декабря 1974 года в Ереване. Окончил Ереванский педагогический институт, факультет культуры. Специальность «Режиссура кино и телевидения». 14 лет преподавал режиссуру  в Ереванском педагогическом  институте.В 1995 году на Арменфильме снял курсовой фильм ''Весы''.  Фильм был представлен на международных кинофестивалях. Вне конкурса был показан на Каннском молодежном кинофестивале. В 2005 снял фильм ''Люди ночи'' с участием заслуженных артистов Армении Анаит Гукасян и Ишхана Гарибяна.Трилогию короткометражек завершил фильм ''Свет''.  Был автором многих телевизионных проектов. Как клипмейкер снял более 200 клипов. Был режиссером и продюсером телевизионных фильмов и сериалов.                                                                           

В застывших, пронизывающе-глубоких  глазах,где теплились страдание и отрешенность, отражалась тревожная пустота правого верхнего угла комнаты. Старик лежал, обведенный солнцем. Однажды он отказался писать письма богу,чернила кончились. Рядом со старой металлической сетчатой кроватью старика, на черном пюпитре безмолвно стояли маленькие песочные часы с циклом опорожнения в две минуты. И два кусочка мела, присутствие которых оправдывалось слабо выведенными нотами на черной доске.В углу небольшой комнаты притаились две  виолончели, готовые за тридцать серебренников предать тишину,  задевая самые чувственные струны человеческой души.Под стеной, на круглом столе, среди исписанных бумаг лежали две книжки. Одна - с белой обложкой. Вторая - библия с заложенной картонной закладкой от коробочки из-под лекарственного препарата. Судя по торчащему между страниц фрагменту надписи ''интон'', скорее всего, это было название  ''кавинтон'' - лекарства, предназначенного для применения  при неврологических и психических нарушениях, связанных с расстройствами мозгового кровообращения. Настольный натюрморт дополняли два   потемневших серебряных подстаканника и  один голый, похожий на вышедшую из тела душу,  стакан с глотком воды на дне.

Все это образовало некое симбиотическое целое со стеной, обвешанной колокольчиками. Их было тут более двухсот, самых разнообразных - металлических и керамических, деревянных, гравированных,пасхальных, венчальных, юбилейных, маленьких и побольше, наделённых своим голосом, внешностью и характером.

Встревоженные колокольчики оцепенели в ожидании, и будто все застыло в легком обмороке. Сам того не ведая, в 1965 году эту великолепную коллекцию «основал»величайший композитор Арам Хачатурян, подарив своему тезке, студенту Гнесинского училища, тогда еще молодому виолончелисту, маленький колокольчик в качестве талисмана, символизирующего божественный голос, проповедующий истину. Арам Ильич в свое время воодушевился многоаспектным образом колокола,  работая над произведением, получившим название «Симфония с колоколом» и передающим весь ужас войны. Он ввел колокол в состав оркестра, который  мрачно и сурово звучал в начале симфонии, а в финале – ликующе и победно. Было заметно, что коллекция вселяла в хозяина чувство самодостаточности, внутренней неафишируемой гордости за прожитые интересные мгновения,  свидетелями которых являлись застывшие в немоте колокольчики.

Но  преждевременная  смерть заглушила звон колоколов: может быть они продолжали звучать, но маэстро (так его  называли - ''маэстро''), при рождении получивший имя Арам, их не слышал,  так как для него звон перевоплотился в бесформенную массу, в некий бездушный шум. После потери сына,  погибшего в Карабахской войне, виолончель Арама зазвучала уже по-другому. Смычок, прослезившись канифолью, скользил суровой сдержанностью по струнам, крещенным черным трауром. Словно из глубокого колодца лилась скорбно-бесчувственная музыка.

Потерявший сына (сын действительно не был найден,точнее неопознан), Арам с женой из Еревана перебрались в приграничное село Чинари и поселились в маленьком домике на окраине деревни, в надежде найти хоть какое то умиротворение,находясь рядом с  безымянной могилой сына. Жена закрылась в себе, замкнулась в своей «раковине»,как бы забилась в угол,не с кем не общалась и практически не разговаривала. Иногда длинными вечерами безостановочно играла на виолончели до полуночи, музыка звучала как медитация, молитва, временами переходящая в диалог с кем то очень родным,величественно возвышенным, а порой выла ветром,  вожделенно дьявольским мотивом, расстилаясь как дым над деревней,образуя туман, который стоял сорок дней.

Иногда музыка сопровождалась воем волков или пулеметной очередью нарушившим договоренное перемирие. Когда туман рассеивался, ужасная, беспощадная реальность продолжала скручиваться в спираль. Жена не выдержала реальности и через год, под вечер, ее красота приобрела неземное, божественное проявление и ослепительную ясность. Смерть превратила ее в античный образ. Арам остался один с двумя виолончелями, на которых когда-то, вместе с женой они играли в государственном  симфоническом оркестре,где и прошла их молодость.

О чем думал маэстро, уставившись глазами в одну точку? Вспоминал сына? Жену? Где бродил? Что искал? И кем был обманут? У него в голове, как послание, постоянно крутился один сон, который он видел в детстве и никак не мог забыть - эта странная история, как заигранная пластинка, постоянно повторялась. Сон про маленького мальчика, живущего в полуподвальном помещении, с единственным окошком смотрящим на улицу вровень с дорогой.

Во сне шел эпический серый дождь, заливая грунтовую дорогу. Лужи до краев наполнены  грязью. Мальчик в красной рубашке спит под окном, смотрящим на улицу, а сквозь шум дождя и грома слышится рев старых грузовиков, колоннами  на большой скорости безостановочно несущихся по  кругу, мелькающих и поочередно брызжущих грязной водой из лужи на окно мальчика, тем самым рисуя на стекле картинки. Продолжительный цикл последовательно воспроизведенных  рисунков складывался в движущуюся картинку, похожую на  немое кино: это был маленький эпизод про  мальчика и большую белую бабочку, которые были неразлучными друзьями.

Так как бабочка была величиной с мальчика, и даже чуть побольше, она часто брала мальчика с собой в небо, полетать.Это были самые прекрасные мгновения, которые они проводили вместе.Бабочка лапками хваталась за спинку мальчика и, расправив белые большие крылья, порхала в небе. Они любили устраивать веселые представления и подшучивать над людьми, появляясь в небе церковного двора, где толпа суетилась и впадала в неистовство, принимая их за ангела. Арам как бы проснувшись, скупо улыбнулся, бросил взгляд на тень инвалидной коляски растянувшейся по всему полу, служившей ему своеобразными часами: по ней он с легкостью ориентировался во времени.

На стене висели часы,но толку от них не было, так как на циферблате отсутствовали стрелки. Когда-то Арам в отчаянии, после потери родных, в запое выдернул стрелки из часов и куда- то выбросил,и вот уже больше пятнадцати лет обходился солнечными часами, указывающими ему время приема лекарства.Он с трудом сел в кровати, дотянулся до рядом стоящей тумбочки, но таблетки брать не стал: в горле пересохло, и он выпил воды из зеленой бутылки.

Вдруг постучались в дверь. На улице за дверью стояла девушка восемнадцати лет с короткой стрижкой, хотя это трудно было назвать стрижкой - скорее ее прическа больше была похожа на умышленное издевательство над собой. У нее когда то были длинные волосы, которые она сама подстригла ради похотливого друга, манипулирующего и самоутверждающегося за ее счет. Однако стрижка не повлияла на дальнейшее развитие любовной истории, а наоборот, стала последним завершающим аккордом и причиной для решения научиться играть на виолончели. Загадочный облик дедушки Арама давно волновал ee: высокого роста,хорошо сложенный,чуть худощавый, с волосами до плеч, небольшой бородкой и ярко выраженными скулами, подчеркивающими мужественность и силу воли, он чем-то напоминал Дон Кихота Ламанчского. Примерно десять лет назад, с целью самоубийства Арам осознанно ринулся на минное поле близ границы, где и подорвался. Ему парализовало ноги. Сидящий в инвалидной коляске Арам был похож на обломок древнего храма или статуи – частичку отсутствующего целого. Дверь открылась, и девушка вошла, оставив снаружи красную лошадь,цвет которой вводил в заблуждение всю деревню: односельчане не понимали - это был натуральный цвет лошади или действительно девушка сама красила лошадь в пурпурно красный цвет.Из окна одноэтажного домика было видно, как девушка подошла к Араму, вынула из висящей у нее на боку вязаной сумочки наполненную молоком литровую бутылку колы, положила на  тумбочку рядом с лекарствами и что-то сказала Араму. Однако он не ответил, и даже  не посмотрел  ее в сторону. Но это совсем не смутило девушку - она продолжала разговаривать, наклоняясь, взяла с пола валявшийся пульт и включила телевизор, без звука. Пульт положила на постель, рядом с Арамом, подкатила инвалидную коляску к кровати и вышла.

На экране телевизора появилось большое скопище людей: духовно-религиозные наставники,епископы и архимандриты, католикосы- транслировалась церемония, проходящая у открытого алтаря на территории Святого Эчмиадзина.На экране телевизора– бегущая строка: «В четверг, 23 апреля, 2015-го года, в Первопрестольном Святом Эчмиадзине проходит Чин причисления к лику святых жертв Геноцида армян 1915 года». «Значит завтра  пятница, двадцать четвертое апреля- день рождение жены»,- подумал Арам. Они никогда не справляли его. Жена отшучивалась: "Иисус тоже никогда не отмечал свой день рождения». Но сам Арам считал рождение жены в день памяти Геноцида армян своеобразным символом, подобно  фениксу, возрожденному из пепла. «Пятница, -чуть слышно, как бы сам себе шепнул Арам и добавил, -великая страстная пятница».  Как же он соскучился по родным.

Арам никак не мог найти хоть одну причину собственного бытия: тошнота душила его - он  хотел выйти из своей телесной оболочки, как бы выплюнуть себя. Пустота, заполненная пустотой, давила. В чем смысл жизни? «Быть живым - это соблазнять жизнь мертвым», -прочитал где- то Арам.

 На экране телевизора – страшные кадры: трупы людей, разбросанные на берегу реки, ужасающие, душераздирающие кадры. В деревне опять туман - девушка с красной лошадью плывут в тумане.

Руки белокурой девушки часто пачкались красным- она любила вручную выжимать сок из гранатов. Арам был единственным человеком в деревне, который понимал и принимал странную девушку с ее причудливым  мирком, а она, в свою очередь, во всем помогала деду Араму, и любила часами пофилософствовать на разные темы.

Но в последнее время Арам практически не разговаривал. Кругом все затихло. Девушка попрощалась с лошадью, и по тропинке удалилась от дома, растворившись в тумане. Вдали слышалось глухое ржание лошади. Погруженный в себя,отстраненный взор Арама застыл на экране немого телевизора, где все еще чередовались архивные кадры, демонстрирующие истерзанных, истребленных людей - жертв геноцида.

В прищуре  девушки, отраженном в окне микроавтобуса, проносятся  поля и деревни: она - их часть. Деревья, мелькающие на фоне солнца, пляшут красными огнями на закрытых веках улыбающейся девочки. Манящая неизвестность удаляла ее от деревни все дальше и дальше. Дыхание стало ровным и глубоким – сон вступал в свои владения, начинал творить и восторгаться собственным величием.

Девушка скорчившись, как младенец в утробе матери, очутилась в небольшом, старом,потрепанном чемодане, ручку которого держала чья-то мужская рука. Было темно, и из маленькой дырочки в чемодане она смотрела на мир. Ей было приятно ощущать, что ее не видят и не знают, что она там. Это было ее секретом.

Она смотрела на людей, которые суетливо ходили, держа в руках чемоданы, и задавалась вопросом; а может и на нее кто- то другой смотрит из маленькой щели своего чемодана?

Микроавтобус резко затормозил,девушка проснулась в городе. Арам с трудом сел в постели: его мутные глаза, выражающие созревшую бесповоротную решимость, устремившись в подсознание, свидетельствовали о принятии приговора. Но в его действиях замечалась какая- то незавершенность, необдуманность - дрожь в руках и нарушение координации  движений.

Тяжело дыша, он оделся, пересел в инвалидную коляску и приблизился к чулану возле окна. Долго рылся в хламе забытых вещей, прежде чем нашел веревку от старого парашюта. В молодости Арам увлекался парашютным спортом: имея за плечами более двухсот прыжков, бросая себя в невесомость, в бездонную гладь синего неба, он  как бы бросал вызов самому себе - переступая черту реальности, он пытался заглянуть за грань своих возможностей.

Перебирая в руках веревку, от которой не раз зависела его жизнь, Арам решительно положил ее на стол рядом с двумя серебряными подстаканниками.

Два конца веревки - жизнь и смерть. Девочка гуляла по городу, слышится нежное шептание Еревана, от случайных прохожих веет каким- то странным спокойствием. Солнце стоит над горизонтом. В движениях людей наблюдается какая- то синхронность, всеобъемлющая целеустремленность, христианское послушание и языческая гордость.

Оказавшись на площади в многотысячной толпе, предвкушавшей рок- концерт,девушка вдруг почувствовала себя очень одинокой, маленькой и беспомощной: ее душит ком в горле, на глаза навернулись слеза и все кругом стало искажаться. Вдруг парень с рюкзаком вытер пальцем слезу девочке. Разве так бывает в реальной жизни?

Девушка онемела, слезы безудержно текли сквозь улыбку и капали на землю. Мгновенно все покрылось каплями, нагнетенный ритмом рока, дождь хлынул с низких облаков. Она укрылась под куртку мальчика. Красная лошадь стояла под дождем в поле и постепенно становилась белой. В телевизоре у Арама дождь продолжал литься, переливаясь под концертными прожекторами в разные цвета, объединяя всех в единое целое, стирая грань между сценой и публикой.

«Проснись !Проснись!»,- клич как приказ звучит из уст солиста группы  ''System Of a Down''. Промокшая до нитки молодежь подхватывает каждую фразу и каждое движение выступающих на сцене:раскачиваясь плечом к плечу, как единое целое, она похожа на бушующее море и передает движение необузданной первозданной стихии.

Арам долго смотрел на немой экран телевизора, дотянулся до пульта и все-таки включил звук, отключенный более чем двадцать лет. Музыка наполнила комнату, вокруг все ожило, проснулось. На глаза Арама навернулись слезы. Он вспомнил, как танцевал вальс с Рузанной в метро ,вспомнил экстравагантную Алину, эмоциональную Карину, робкую Анну, страстную Лиану, странную Нару, красивые ноги Анаит, невинность Асмик, глубокий взгляд Нане, печальные глаза Аревик, девственность Сирануш,и жену свою, верную Софи. Он прощался со всеми, кого он любил, прощался с воспоминаниями, с надеждой и безнадежностью, прощался с мыслями, мечтами,со звуками и тишиной,словами и с памятью своей. Арам улыбнулся, вдруг он понял, что любит всех и каждого,и нет ничего, чего бы он не любил. Приблизился к столу, налил из бутылки молока в стакан и выпил.

У молока был горький вкус одиночества. По телевизору продолжался концерт в прямом эфире. Девушка  сидела на плечах у мальчика и чувствовала, как бьется его сердце, ее глаза были закрыты, она  подпевала фразы из песни и была счастлива и позволяла себе глупости,так как быть счастливой –это иногда позволять себе делать их.

Ее неподдельная простота, искренность, чрезмерная раскованность как бы выдающая привычку  разгуливать голышом по дому в отсутствии предков,выделяла ее от толпы.Она не желала выделяться, просто у нее не складывались отношения с действительностью. Арам из зеленой бутылки полил стоящий на подоконнике алоэ в горшке, после не спеша, из ящика лежащего под кроватью достал аккуратно сложенную белую простыню и приблизившись к овалу зеркала на стене,почувствовал, как зеркало смотрит на него, и закрыл его.

Выключил телевизор.

Беспредметная тишина продолжала пульсировать звуками. Все заканчивается, когда заканчивается диалог. Завершился и концерт, перестал лить дождь, площадь опустела, все стало так, как было раньше, как было всегда, как было нужно,вернее можно.

Но кое- что изменилось – что- то незримое нематериальное осталось после концерта. Девушка и юноша обнявшись, целовались на  площади: они как точка в центре круга, излучали  добро, так как всякий центр есть отношение к тому,что находится на периферии,то есть вне центра.

Луна висела над деревней, Арам сидел у окна и мысленно проделывал путь через деревню к могиле сына и жены, чтоб с восходом солнца добраться туда,и в последний раз помолчать вместе с ними. Волчий вой доносившийся из черной бездонной глубины передавал мыслям Арама мистический окрас. Над городом парила другая луна, живая, полная надежд и света.

Каждому луна светит по - своему.Ночь как карусель прокатила мальчика и девочку по городу, закружив им головы в потайных переулках старого Еревана. Город не спал.Тропинка ведущая к мемориалу геноцида армян  Цицернакаберд оживилась, люди с цветами скорбной вереницей поднимались на холм. Светало.

Арам с трудом прикрепил виолончель к спинке инвалидной коляски, как- то пристроил и смычок,  взял веревку от парашюта со стола, и, бросив кроткий мимолетный, прощальный взгляд на комнату, покатился к выходу.Слабые руки Арама с трудом крутили колеса, которые проваливались  в большущие ямы и лужи сельской дороги. С каждым толчком коляски Маэстро сдержанно, словно шепотом стонал, вместе с ним за спиной стонал и виолончель. В монотонном ритме уходит вдаль скорбная колонна задумчивых затылков.

Девушка с юношей, став частью текущей реки склоненных голов, поднимаются к мемориалу Геноцида. Чем дальше отдалялся Арам от дома,тем непроходимее становилась дорога. Его собака, волкодав, которого он снял с цепи, позволив ей уйти на все четыре стороны, шла за ним следом. Колеса инвалидной коляски застревали между камней, отнимая последние силы Арама, который в изнеможении, но словно механически, продолжал их крутить.

Сознание его было далеко, в непонятной, или более чем понятной фантасмагории, на перекрестке разумного с безрассудством,вечного с истекшим, где изображена поблекшая, в инфантильно-коричневых тонах, цвета ржавчины круглая комната, с двумя изжитыми коррозией ваннами вдоль стены.

Все здесь являлось подтверждением того, что время побеждает форму. Такие ванные комнаты были в больницах советских времен. Четырехлетний голый мальчик с закрытыми глазами, стоит в ванне под хрипло кашляющим душем. Отец с закатанными рукавами клетчатой рубашки, намыливает голову сына.Отец и сын. Все было в некой прозрачной дымке,в которой купается все видимое. Наполненная горячим паром комната напоминает  рембрандтовское полотно. Круг комнаты напоминает арену цирка, на шершавой стене как на фреске изображены чудные головы зрителей смотрящих представление, звучит торжественная музыка, а в центре стоит старый клоун с маленькой скрипкой, на которой собирается играть.

Он делает неловкие движения и нарисованная на стене аудитория смеется. Клоун мимикой и жестами просит зрителей воздержаться от смеха - перед ним стоит задача уговорить зрителей не смеяться, но с каждым движением клоуна смех возрастает.Смущение клоуна вызывает овации,и это как бы мешает ему играть на скрипке. Отец продолжает купать сына, никак не реагируя на клоуна. Нарисованные на стене зрители продолжают смеяться. Наконец клоун исполняет на скрипке классическую вещь.

  И о чудо! 

Зрители начинают плакать, слезы текут по стене, стекая в ванну мальчика.

Арам, задыхаясь, остановился около дерева над пропастью: именно здесь он решил  со всем покончить. Много раз он представлял себе, как перебросит петлю через толстую ветку дерева,и как, повесившись, будет болтаться над пропастью, куда полетят и грохотом разобьются о скалы коляска с виолончелью. Собака  зарычала. Арам продолжил путь-он вернется сюда, после того, как попрощается с родными- осталось то совсем ничего.Он как в вагоне поезда удалялся от самого себя. Конечной станции ждать недолго: эта мысль его подбадривала,  и он с еще большим усердием крутил колеса. Мысль о смерти наполняла его жизнью.

В городе шел дождь. Двадцать четвертого апреля всегда идет дождь. Девушка и юноша медленно приближаются к мемориалу. Впереди возвышается сорокачетырехметровая стрела, символизирующая волю к возрождению армянского народа. Рядом со стрелой - постамент- конус из двенадцати больших каменных плит.

Постамент тоже символ - своеобразная огромная надгробная плита в память безвинно погибших. И поскольку боль утраты не утихла и по сей день, то плита эта, словно не заживающая рана, дала трещину и раскрыла перед нами бездну полную горя. Сосредоточенный и настырный взгляд остановил Арама - ему показалось, что за ним кто- то следит. Забеспокоилась  и собака.   Оглянувшись и никого не увидев, он перевел дыхание и продолжил путь.Перед ним в тумане вырисовывались очертания  кладбища, надгробные кресты словно висящие в воздухе парили над землей. Виолончель, прикрепленная к коляске, скрылась в тумане.

Люди молча подходили к вечному огню и возлагали цветы. Девушка тоже добавила «каплю» в море цветов и молчанием почтила память безвинных жертв.Сколько тревоги и ужаса было в этом всеобъемлющем молчании людей. Никогда еще молчание не было так многословно.

Дрожащая рука Арама, едва держащая смычок, напряженно как будто пытаясь вспомнить давно позабытую тему, выманивала из виолончели утерянную во времени мелодию. Музыка как исповедь зазвучала на кладбище, замкнув круг времени,где прошлое с настоящим и будущим слились в вечность. Все кругом напоминало атмосферу кошмарного детского сна. Арам чувствовал присутствие чужого дыхания, затаившийся  взгляд давил на него. Виолончель продолжала звучать.

Девушка бежала изо всех сил, смазанные  «отрывки» прохожих  мелькали перед ее глазами. Ее спутник куда- то пропал,и она искала его, цепляясь руками за перила и поднимаясь вверх по лестничной клетке на крышу многоэтажки.

Колесо коляски заело. Арам неимоверными усилиями пытался привести его в движение, но оно отвалилось с полуоборота. Арам перевернулся и рухнул с коляской на землю.Собака, словно бешеная, залаяла в сторону невидимой угрозы - в сторону преследующего взгляда. Лежа на боку и попробовав  дотянулся до колеса, Арам вдруг  заметил  вдали медленно приближающийся к нему силуэт,который постепенно трансформируясь, принял очертания волка.

Собака перестала лаять, в застывшем воздухе послышался слабый отдаленный вой. На горизонте появилось еще два силуэта.Страх материализовался в улыбку на лице у Арама. Волки стали его окружать, постепенно сужая круг. Мгновения удушающего ужаса, показались вечностью. Арам в замешательстве утратил чувство ориентации в окружающем пространстве. Злобно оскалившись, рычала собака.

Напряжение на лице у девушки возрастало- с каждой преодоленной ступенькой, поднимающей ее вверх,  все выше и выше, на крышу многоэтажки.  

Людская,  скорбная река, проложенная к мемориалу Геноцида, продолжала течь. Черный поток людской гущи не прекращался.

Арам все еще пребывал в замешательстве, вокруг него все кружилось и отзывалось эхом, а он, как слепорожденный, на ощупь обнаружил колесо и рефлекторно  прикрепил к коляске. Свет умирающего дня еще больше нагнетал обстановку.

Арам с трудом взобрался на коляску и, крутя колесами, старался не упустить  из виду волков. Он был как зачарованный. Непонятное полудремотное состояние сознания, похожее то ли на выход из сна,то ли на погружение в него, заставлял Арама  сомневаться в реальном существовании волков. Но яростное рычание волкодава рассеяло все сомнения. На заброшенном и обожженном поле,на черном кусочке степи Арам с виолончелью, прикрепленной к спинке коляски, кружился в центре волчьего хоровода смерти: сверху это наводило  на аллегорию с часовым кругом.Тень от виолончели растянулась по земле, как стрелка указывающая  время на циферблате с восседавшими на нем волками.

Время, которое готово сожрать все живое. Арам продолжал крутиться - это больше было похоже на рулетку, где все ставки были сделаны не на черное и красное, а на серое. Серое, которое сочетает в себе белое и черное,добро и зло, цветом пустоты и небытия,цветом который никогда не используется в иконописи.Серые волки кружась, затягивали Арама в незримую воронку, где в вихре смерча вдруг встретились два взгляда - взгляд волка с волчьим взглядом человека-одиночки.

Словно во сне увидел он себя, и время начало двигаться по замкнутому кругу: все двигалось, оставаясь на месте.

Арам встретился с собой, как в зеркале увидев в волке себя, правда каким- то чужим: отсутствовал взгляд, который искал бы его, обращался бы к нему, или желал признания. Вернее это был взгляд без капли страха, взгляд, полный уверенности и достоинства. Арам узнал себя в молодости - это было его прошлое.Второй волк, который был покрупнее, предстал перед ним как его настоящее, но Арам не нашел себя в нем, так как отсутствовал и был потерян во времени.Третий волк, находившийся сзади, с психологической точки зрения символизирующий  ассоциативный образ будущего, уклонялся и как бы увиливал от прямого взгляда с Арамом, предпочитая находиться в тени, за его спиной.

Девочка стояла на крыше многоэтажки и смотрела на город.Тихий ветер нежно ласкал ее волосы. Юноши не было - был лишь ветер и странные мысли, несущиеся по узкому тоннелю. Стоя на краю карниза крыши, словно на пороге в другой мир,другое мышление, девушка думала о своем доме,о ее привязанности к нему.Ей всегда хотелось уйти далеко, чтобы не видеть этот дом, эту комнату, эти стены. Если поменять обои, все равно нечего не изменится - лишь  новые заменят старые. А если даже разрушить стену и выстроить новую,опять нечего не изменится, так как новая стена будет стоять вместо старой. А если возвести ее на другом месте, чуть дальше на несколько метров, опять нечего не изменится,так как она всего лишь удалится на несколько метров дальше старой стены. Как же выбраться? Как убежать?

Виолончель вдруг отлетела с коляски, и, упав на землю, завизжала напряженно сдавленным тембром.  Арам остановился: он словно прирос к черной земле и замер, подобно многим насекомым, мимикрирующим в случае опасности – замер, или, как принято говорить, притворился мертвым. Замерли и волки. Казалось, все на грани смерти. «Почти» - это как некий миг, миг, предшествующий катастрофе, когда  весь мир на грани падения.Еще мгновение и все будет кончено ,но это мгновение не прекращало длиться.

Время как будто застыло: что-то вот-вот упадет,но не падает,что-то должно закончиться,но не заканчивается. Это было вне жизни и смерти и где- то между ними.Арам задержав дыхание и практически не двигаясь, наконец- то дотянулся до виолончели,медленно поднял ее, прижал к себе, воткнул в землю металлический шпиль - как Лонгин копьем пронзивший  ребра Спасителя. Осторожно взяв в руки смычок, медленно приблизив к струнам и образуя  перед собой крест, он вдохнул воздух, закрыл глаза… И словно кровь полился  бархатный, умиротворяющий, обладающий избавляющей силой звук, переросший в музыку, схожую с  античным хором и передающую «скрытый» смысл.  Звучал  Вагнер,  обратившийся к теме смерти на кресте,  вере тому , что жизнь одержит победу над смертью, что вечная жизнь, произрастающая из смерти, будет наконец обретена.И лилась музыка наполняя пустоту, словно чашу Грааля. Но было в музыке нечто загадочное и страшное, нечто что влечет к себе, то что мы готовы признать близким, родным, желаемым и вместе с тем жутким, волчье-человечьим.

Музыка продолжала звучать.

Девушка на крыше расправила руки как крылья и полетела, падая вниз. Колокольчики висящие на стене у Арама, вдруг все разом зазвонили, долго отзываясь эхом в небе, из глаз лошади потекли слезы. Девушка парила над городом и в немом изумлении смотрела на людей. Вдруг ее не стало. Может это все она сама себе придумала? Но тогда кто стирал ей слезы, на чьих плечах она сидела, с кем дышала и с кем задерживала дыхание? Но  действительно ли это было так, да и было ли вообще, не пригрезилось ли? А может, вообще не было никакой девушки, юноши с рюкзаком и красной лошади? Может это все плод больного воображения Арама?

Вдруг нить оборвалась - порвалась струна: возможно прозвучала какая-то фальшь, cладкая ложь или безобидный обман, и гармония развеялась в прах, утратив тайное соглашение между человеком и зверем.

Кольцо сомкнулось, и, свирепо рыча,волки со всех сторон накинулись на собаку.Сквозь серую пыль, визг и рычание в круговороте метаморфоз мелькали то железные клыки, то красные  глаза и зловещие пасти, текли кровавые слюни. Арам наблюдал, как стойко сражалась собака, но понимал, что та долго не продержится. Волкодав изловчился и схватил волка чуть пониже уха, сжав челюсть как тиски, не отпускал, не реагируя на укусы других волков. На серебристой шерсти выступила кровь. Волк олицетворяющий в глазах Арама прошлое, истекал кровью – он был сражен наповал. Потеряв своего друга в лице прошлого, настоящее и будущее еще больше рассвирепели.  Раненная, утратившая силы собака опять ринулась в бой.

Арам пытаясь как то помочь, смычком наносил удары по серой плоти. Яростный, бешеный сплетенный клубок катался по земле. Весь окровавленный пес свирепо рычал и продолжал биться: получив несколько серьезных укусов, он  заскулил, отпрянув назад, хищно оскалился и снова бросился в атаку. Волк в прыжке схватил пса за загривок, швырнул на землю и,вцепившись  в горло, задушил. Пасть собаки оскалилась в подобие улыбки и замерла.То, что произошло впоследствии, было лишь мгновением, даже меньше чем мгновение, протекающее  само по себе, подсознательное, неконтролируемое, запечатленное в памяти как кадр из замедленной киносъемки.

Волк с кодом настоящего времени медленно поднял красные словно кровь, сверкающие, с узкими зрачками глаза на Арама. Никогда еще настоящее не казалось Араму таким настоящим. Он даже не дрогнул, и не спуская глаза с волка, казалось погрузился в глубину своего подсознания,став единым целым с бесконечным разумом и безмерной мудростью почерпнутой из скрытого источника, именуемого законом жизни.Волк ощетинился перед прыжком, и его могучее тело медленно устремилось ввысь как натянутая струна виолончели. Туман наполнился таинственным гулом.

Мощные жгуты мышц оторвали Волка с земли: медленно скользя сквозь время, он, весь  застывший в напряжении, с оскаленной пастью, летел на Арама. Последнему нечего не оставалось,да и не было времени на обдумывание того, как инстинктивно огородиться от волка виолончелью - инструментом который стал его спутником почти на протяжении всей его жизни, немым свидетелем его побед и разочарований, любви и расставаний, делившим с ним радость и потери.

Возможно когда -то виолончель сама выбрала Арама,чтобы в его руках петь, страдать и приносить  счастье.Металлический шпиль с хрустом вонзился в сердце волка: виолончель вздрогнула, издала напряженный вздох и умолкла.Все затихло. Арам был в замешательстве, как в туманном сне.Остался лишь один волк  с знаком будущего: он посмотрел в растерянные глаза Арама, пустился во всю прыть, оставив на поле сраженных смертью собратьев и скрылся далеко в лесу. Наконец-то все закончилось,но это не конец- это начало. Кто убивает себя ,вынужден сделать это,поскольку он уже мертв.Тайна жизни в смерти.И только умирая можно заново родиться. Арам поднял голову посмотрел в небо и улыбнулся. Из далека из дома доносился звон маленьких колокольчиков.

                                                                                                                                  Артур Варданян