Противостояние двух основных типа хозяйствования - земледелия и скотоводства, об этом писались миллиарды страниц. Это размышление накладывается на стихотворение Мандельштама "Ламарк". И на фотографии легендарного Ара Гюлера. 

К кольчецам спущусь и к усоногим,

Прошуршав средь ящериц и змей…

Но вот видим первого: человек застывает в замедляющемся кадре, проращивает зерно. Как Маленький Принц, закрывает его от ветра, бережет, дорожит. Он вторичен по отношению к зерну.

Посмотрим на второго человека, мы не умаляем его силы и ума, мы просто говорим о том, что этот человек - кочевник, он идет за своим животным - за лошадью и за быком. Поэтому земля тюрка та, куда воткнулось копыто. Человек вторичен по отношению к животному, которое его кормит, является его тотемом.

Рано или поздно копыто втыкается в зерно. Потом его копыто втыкается в того, кто оберегает зерно. Покуда человек идет за животным, он обречен.

И тут он понимает, что мир достиг какого-то динамического равновесия. Можно строить не только стоянки, но и города.

Тотемное животное начинает приобретать черты не ведущего, но временно остановившегося. Оно на привязи, оно нетерпеливо ждет. Оно ярится, потому что нужно в поля.

Но человек видит плоды цивилизации, он видит города и шедевры, созданные "людьми зерна". Он тоже хочет примерить эту жизнь на себя. В его новой жизни его никто не хочет оценить по достоинству, городу не нужно его умение скакать без седла, ставить юрту, где было видно небо в дымовой выход.

И тут он понимает, что привязанный скот может подождать, он жаждет доказать городу, что он тоже талантлив, умен, у него есть свой космос с богами и ветрами.

Он кладет первый камень. Берет кисть. Плохо. Делает это еще раз и еще. Очень плохо. Так он осознает, что на обучение уйдут века, а может быть тысячелетия, а амбиция есть. Он уже не помнит о небе в тундюке, в этом решетчатом окне, ведущего в его застывший забытый космос. Он теряет связь с ним, а с новым не приобретает.

Что делать? Скопировать то, что уже создано, взамен дать новые слова и предметы "ярлык", "башмак", "колчан", "кайма", "тесме", быть может, они пригодятся. Действительно, что-то начинает застревать из его, тюркского быта, но город "людей зерна" по прежнему чужд для него, не чувствуем по-настоящему.

Бык не хочет превращаться в одомашненную болонку, конь начинает водить ноздрями и прислушиваться, как где-то в монгольской степи стонет ветер.

Вчерашний кочевник встает перед выбором: вновь идти за животным, или доказывать "людям зерна", что он может, что он …………

И от нас природа отступила —

Так, как будто мы ей не нужны,

И продольный мозг она вложила,

Словно шпагу, в темные ножны.

Тундюк захлопнулся, как родничок младенца. К прежней жизни возврата нет. Он сам, кажется, ее предал.

В этом причина злости и крови. К тому же он привык резать того, за кем шел.

Валерия Олюнина