Спросите с десяток армян, что такое рабиз и вы услышите, нет не десять, но уверенных три-четыре разных ответа. Давайте разберем две самые сильные крайности. Первая - человек называет рабизом все, что хотя бы немного напоминает ему народную песню. Для него все рабиз: и эстрадная манера певца Тата Симоняна, и боевые песни фидаи, и любой напев,  в котором встретится "джан-джан" или "ле-ле, ле-ле". Для них рабизом является история Ануш, они упадут в обморок, если узнают, что кто-то купил квартиру в районе Третьего участка Еревана, и любой гюмриец или ванадзорец считается у них "деревенщиной". Да-да, это для них в страну ввозят в изобилии голубые линзы, это их детей зовут Джессиками и Макбетами, это они не знакомы с "этим мужиком на коне, то ли пятого, то ли десятого века, не то Андраник, не то Дро" (Вардан Мамиконян, конечно же, но нашему “красавчику” это ни о чем не говорит). 

Другая крайность - изысканный разбор от человека с очень тонким пальцами, унизанными изысканным серебром работы ученика ученицы самого Х. Как, вы не знаете кто это такой? Да что же вы за армянин такой, если не знаете самого Х, жившего на окраине Тифлиса в конце прошлого века, и подарившего Параджанову его первую скрипку? Что значит Параджанов не играл на скрипке? В смысле, режиссер? А, ну да. да. Это другой Параджанов.  

О, мы отвлеклись. Рабиз изысканного ценителя отличается от рабиза любителя всего самого иностранного тем, что имеет пласты. То есть для него, для ценителя, есть народное искусство в обработке Комитаса, а есть "этот ужасный рабиз с невыносимыми мелизмами" (келкелоц). 

Для него есть "истинная народная музыка" и "этот кошмар", божественные песни пастушков и кошмарное душеизлияние условного исполнителя по имени, например, Бхдо. Да. Бхдо Еррордмасци - для гарантированного отпугивания длиннопалых ценителей неизвестного ювелира.  

Все остальные ответы будут где-то между. Для кого-то рабиз - это музыка городского рабочего люда, и в этом ее отличие от крестьянских песен. Для кого-то - просто музыка со слишком выраженным восточным звучанием. Кто-то начнет рассказывать про некое общество "Рабочее искусство", где кстати, кроме шуток, состоял сам Дживан Гаспарян когда-то. Для кого-то - все, что напоминает Турцию или Иран. Кстати, любители королей рабиза раньше очень удивлялись, когда узнавали, что та или иная песня их кумира - модный турецкий хит. Теперь таких сюрпризов стало гораздо меньше - интернет не позволяет так легко скрывать настоящие источники. 

Но давайте же разберемся, что такое рабиз, откуда он взялся, и где именно рогатое существо сломало ногу в этой путанице.  

Презрение к рабизу - чисто советское явление. Молодому поколению оно непонятно. Во-первых, они выросли в эпоху, когда лучшие народные песни стали доступны, их уже более двадцати лет поют везде. Во-вторых, молодым нет нужны доказывать, что они отошли от "темного прошлого и уверенно шагают в светлое будущее". А ведь именно это и стало причиной такого агрессивного отторжения народной культуры. 

Во-вторых, молодым не нужно доказывать то, что приходилось доказывать жителям Советской Армении - того, что они шагают в ногу со временем. Точнее так - у нынешних времен совсем иной шаг, он не требует демонстративного отторжения прошлого. 

Советская власть требовала некоего условного посвящения. Вся риторика кричала об этом: “с кем вы, мастера культуры?”, “принял ли ты Революцию”, “старорежимные люди”. В сознании граждан проводилась четкая линия между “отсталым” прошлым и прогрессивной современностью. Человеку нужно было постоянно отрекаться от своих привычек, чтобы войти в этот новый мир. И это был стресс, чего стоило одно только укорочение женских юбок, которое для старых людей было чем-то недопустимым. Чтобы стать пионером, нужно было снять нательный крестик, а чтобы продолжить образование, уметь не только читать и считать - приехать в город и снять головной убор. Это была индустриализация, затронувшая весь мир. Чтобы наладить производство, нужно было выстроить новое пространство, новый ритм жизни, и научить людей жить в нем. Измените музыку - и вы измените людей. 

Музыкальная культура была у армян очень развита всегда. Было у нее и особое место в быту. Так, состоятельный фабрикант или зажиточный крестьянин могли запросто пригласить себе к обеду небольшую группу исполнителей. Иногда они сопровождали людей в фаэтонах: заказчик ехал в одном экипаже, а музыканты - в другом. Это сохранилось надолго - поэт Чаренц и в тридцатые любил пригласить дополнительный фаэтон с маленьким оркестром. Так вот, с приходом индустриализации от всего этого “буржуазного” безобразия нужно было отказаться. Новая власть вводила новые музыкальные и бытовые стандарты. 

В города - уже советские - приезжала крестьянская молодежь. Они ехали за лучшей долей, точно также, как когда-то давно их дедушки. Правда, дедушек обычно привозил в город отец и сдавал в услужение богатому лавочнику. Помните историю Гикора? Примерно так. Они приезжали в город как на новую планету. Чтобы приспособиться к диковинным условиям города, нужно было оставить поскорее все старые привычки - об этом им твердила родовая память все того же дедушки, который, в отличие от бедного Гикора, сумел выжить и вернулся в родное село. И вот уже советский юноша учился по-новому мыслить, одеваться, вести себя. Делал карьеру в городе, или же возвращался в родное село с дипломом, как уважаемый человек. Ах, мы отвлеклись. Пока этот юноша не вырос, он работал чаще всего на заводе. А новым советским рабочим нужно было новое советское искусство. Общество “Рабочее искусство” было эдакой попыткой организации культурного досуга - чтобы рабочие были заняты не черт знает чем, а, например, музыкой. На концертах Жоржа Бизе все они дружно засыпали, и было решено занимать людей чем попроще, ближе. А что может быть ближе простой песни про любовь? А ведь именно о любви большая часть народных песен, о чем же еще им быть. И вот тут мы подходим к самой важной причине глубокой пропасти между теми, кто слушал рабиз, и “современными людьми”.  

Советскому человеку внушали с младых ногтей простую, но очень страшную мысль, которая на многие поколения вперед определила вкусы и жизненные приоритеты людей. Советский человек с детского сада должен был усвоить, что его простые потребности - это блажь, глупость и вздор. Что истинное предназначение его - подвиг. А значит, нечто большое, монументальное, серьезное. И значит, все, что носило отпечаток простого человеческого существования - слишком мелко и “настоящим” искусством быть не может. Стихи о любви - пошлость, это очень мелко. Думать надо об освоении Космоса и о коммунизме во всем мире, а не о какой-то там любви. Соответственно, все эти песенки про “яр ануш-ануш” в разные времена подвергались критике высокоустремленных товарищей. Хорошим тоном в искусстве стало нечто высокое настолько, что переставало быть понятным. “Профессиональный” текст (в любой сфере) щедро пересыпался сложными терминами. В результате, читатель терял нить мысли, но при этом считал это следствием собственной несостоятельности, и не видел хитрого хода автора, прикрывающего собственное непонимание темы. Какое отношение все это имеет к музыке? Прямое - это формировало не вкусы, но те предпочтения, о которых заявлялось открыто. Городская дама, супруга секретаря райкома, так хотела могла блеснуть, сказав, что млеет от музыки австрийского композитора, что действительно ходила на его концерты, репетируя перед этим вдохновенное выражение лица. 

А весь рабизовский яр-ануш считался низкопробной музыкой. Кроме того, появилась еще одна тенденция, свойственная патриотическим слоям образованных людей. Им очень хотелось поскорее забыть все, что когда-то связывало армян с турками. Поэтому любое музыкальное звучание, хотя бы немного напоминавшее турецкие мотивы, вызывало острое неприятие. Именно от них пошло восприятие рабиза как символа не столько “отсталости” (это прежде всего советский термин), сколько - ненавистного прошлого в турецких кандалах. Народу хотелось армянских песен. Но вот беда - песни про отважных воинов фидаи были запрещены. Другие песни были полны печали и открытой враждебности к другу Советского Союза - Турецкой Республике. Вы думаете, их запрещали петь бдительные цензоры из Москвы? О нет - свои же, преданные большевизму армяне. Колыбельная о соколе, “Dle Yaman”, “Bingyol” - ведь это все о борьбе, о  разлуке, о разоренном очаге. И петь их очень хотелось: народу не дали воспеть свою боль, нескольким поколениям не дали. 

К счастью, все решила эволюция и естественный отбор. Поколение большевиков, знающих, о чем поется в “Dle yaman” и на какую именно борьбу поднимает мать сына в песне “Zartnir vordyak”, постепенно покинули этот мир. Их дети так старательно учили наизусть цитаты Ленина и Карла Маркса, что позабыли обо всем на свете, в том числе и культуру “классовых врагов”. И вот пришло новое поколение. В том числе и тех, кто слышал все эти песни с детства. А ведь “Ari im soxak”, “Sireci yars taran”, “Киликия” - городские песни, у них есть авторы, многих из которых было велено позабыть ввиду их “непролетарского происхождения”, или других таких же сумасшедших причин. Именно поэтому мы так часто до сей день слышим про “армянскую народную песню “Киликия”. Особенно пострадали песни, чьи авторы были репрессированы. Их имена были исключены из всех справочников, из всех книг, и только благодаря песням, которые поются по сей день, мы что-то о них знаем. 

В какой-то момент властям стало очевидно, что на досуге никто песенок про Ленина не поет. Отменить их совсем было никак нельзя. Но нужно было дать что-то еще. И тогда было решено вспомнить о старой доброй моде на фольклор - ведь на рубеже XIX и ХХ веков среди интеллигенции было очень модно собирать фольклор - изучать деревенские танцы, песни, игры.  

Так на советскую сцену и в экраны телевизоров ворвались “Танцы и песни народов СССР”. Но это тоже было забавно, и только усилило позиции рабиза. Вы спросите почему? А послушайте советское, каноничное, консерваторское исполнение веселой песенки “Уста Чалэ”. А потом ее же в исполнении простого парня, популярного среди любителей рабиза. Да, под первое в заснете раньше, чем супруга ереванского чиновника засыпала под Жоржа Безе. Зато от задорного напева даже с ненавистным келкелоцем вам захочется танцевать!  

Сегодня рабиз переживает новую эру. Точно также, как в сороковые ушло первое поколение строгих цензоров, и пришло новое, не знавшее ничего об авторе “Soxak”-а, сегодня выросло новое поколение, которому нравится все живое и настоящее. Вы не заставите их слушать академическое, но унылое исполнение, даже если там нет ни единой фальши. Зато именно они выхватили прекрасную песню старых армянских городов и дали ей новую жизнь. Это они поют все эти песни - в стиле джаз, рок, даже в рэп исполнении.  Им не стыдно послушать порой Арменчика, что-то, что он исполняет хорошо и от души. Им не стыдно петь о любви, когда не освоен Космос. Их не обманешь песней “Sev-sev acher” - они пользуются интернетом, и знают, откуда она. Они другие. Они изменили правила “хорошего и “плохого”. “Плохое” сегодня - это мертвое. То, от чего не хочется танцевать.  

@НаринЭ

В статье используются ролики youtube.com с открытой лицензией

Заглавная картинка: hayfanat.com