Был у меня сосед, Ншан его звали. Пятая графа - грек. Портной. Говорили, очень хороший был мастер, потому что ему заказывали настоящие фраки настоящие дирижёры. Лекала по меркам с клиента, строчки, петлицы, шлицы там, подборты, бортовки – только ручная работа. Я видел его пиджаки на манекенах, смотрелись они действительно здорово. Интересный был мужик. Сидел за что-то. А когда как-то пришли за что-то посадить соседа, да ещё и с конфискацией, всю его мебель перевёз к себе – чтобы не конфисковали. Так эта мебель у него в квартире стояла лет десять. 

Когда ему что-то очень нравилось, он реагировал на это тоже своеобразно: «Пышное барокко!» Спроси его о книге, о фильме, о салате, о модели пиджака, если он хотел свое отношение к ним охарактеризовать, как наивысшее эстетическое удовольствие, непременно восклицал: «Пышное барокко!»

А однажды он решил сделать в своей трёхкомнатной квартире на седьмом этаже панельного дома ремонт. Говорит: «Сделаю пышное барокко!» Как это могло выглядеть в трёхкомнатной квартире на седьмом этаже девятиэтажного панельного дома, я понимал не очень. Но весь процесс, который – сказано-сделано! – пошёл незамедлительно, я наблюдал собственными глазами.

Пиджаки и фраки шить Ншан не перестал, зато перестал выходить из дома. Он накупил дорогого дерева, красной парчи с золотом, анктикварных канделябров, широких тяжёлых рам с преобладанием в них того же золота, кистей для будущих портьер, и теперь целыми днями, а иногда даже и по ночам, вырезал собственными руками узоры на паркет и потолок, обтягивал парчой листы фанеры, заключал всё это в рамы, инкрустировал стены. Установил камин. «Пышное барокко!»

Всё, надо сказать, делал один! Во время перекуров мечтательно говорил о том, как это будет замечательно: расположиться в красных креслах с широкими подлокотниками перед камином, курить сигары, пить бурбон и общаться на всякие возвышенные темы, к коим он в первую очередь относил разговоры о погоде и кино. Он часто звал меня посмотреть на свою работу, похоже, ему было важно моё мнение. Но МОЁ мнение мне приходилось держать при себе - однажды сам видел, как мастер чуть не выкинул из своей квартиры одного художника, решившего порассуждать в присутствии Ншана о чисто художественной стороне его работы.

- Ну как тебе работа? – горделиво поинтересовался Ншан у зашедшего на чашку кофе художника Лориса. Тот, видимо, не найдя ничего лучшего, и говорит: - Это что за безвкусица!

Гостеприимного Ншана будто подменили: - Я тебя спрашиваю, чтобы ты похвалил меня, а ты, сука, со своим мнением тут! А ещё художник!

Лорис попытался было пояснить, что в домах с низкими потолками эта парча в рамах выглядит, как хомут на козле, а мраморный камин на седьмом этаже почти то же самое, что на атомной подводной лодке. Но Ншан уже хватал его за шею: - Чтобы ноги твоей больше в моём доме не было! Я могу уважать твоё мнение уже потому, что оно твоё, но если ты считаешь его единственно верным, ты - урод. Пошёл ты!»

Ремонт затягивался. Он уже делал его семь лет, но к этому времени успел разобраться только с гостиной. Ншана это совсем не смущало. Он снова и снова разбирал уже сделанное, и снова и снова собирал в очередной раз, добавляя какие-то новые детали, а те, которые успели поднадоесть, складывал в другой комнате – там пригодятся. Декорировал лепниной потолок - тоже разобрал. Шил он теперь только на закрытой веранде, но число клиентов-дирижёров почему-то пошло на убыль. Ншан не унывал. Он был уверен, что они к нему снова пойдут толпами (до сих пор не могу себе представить толпу дирижёров!), а пока он может шить пиджаки для прокуроров и судей. Шил. И продолжал выпиливать, точить, обтягивать, клеить, строгать, строчить.

Между делом сшил себе смокинг и купил за какие-то сумасшедшие деньги роскошную трость: «Сделаю ремонт, буду так выходить»

Дети выросли в условиях «пышного барокко», выросли и разъехались. Ремонт не заканчивался. Он перманентно происходил только в гостиной. Состарилась жена. Менялись соседи. Ншан шил пиджаки для прокуроров и судей и продолжал свой ремонт.

Конечно, вечно так продолжаться не могло. Однажды он сам состарился. И умер. Его одели в тот смокинг, и роскошную трость тоже положили с ним в гроб. На похороны пришли соседи и два дирижёра. Прокуроров и судей никто не приметил. Не слишком пышным получилось барокко.

Ашот Газазян