В стихотворении «Кудрявый мальчик» поэт описывает пионерский отряд, который марширует по Новой Армении. Чаренц пишет о прекрасной, сильной стране с заводами, дорогами и прекрасными жилищами. А мы, читая это произведение, понимаем, что писалось оно в конце двадцатых, в Армении разоренной, уставшей от войн, полной вдов и сирот, в Армении, с тревогой гладящей в будущее, о котором с такой надеждой писал Чаренц.

И вот, от отряда отделяется синеокий Кудрявый мальчик, он подходит к старому могильному камню и, убрав с него пыль, читает «Егише Чаренц, поэт, уроженец Маку». Мы знаем, что было дальше. Не пройдет и десяти лет с момента написания стихотворения, и Чаренц умрет в ереванской тюремной больнице, а место его праха так и останется неизвестным. Имя его было предано забвению на долгие годы. И даже после того, как сам Микоян спустя много лет заговорил о том, что Чаренца пора вернуть народу, многие армянские издательства не решались публиковать его стихи. Но и это страшное время прошло.

Была воздвигнута Арка Чаренца, с которой открывается вид на его любимый Арарат. Был построен целый город, названный его именем — Чаренцаван. А в центре Чаренцавана установили памятник Кудрявому мальчику — символу Будущего всего армянского народа.

Егише Чаренц

КУДРЯВЫЙ МАЛЬЧИК

Закрываю устало глаза,
И так ясно, так ясно я шику:
День в грядущем. Небес бирюзa.
Огнекудрое утро все ближе.
Уже солнце пошло на подъем,
День гремит, как аккорд на органе.
С синих-синих небесных каем
Низвергается наземь сиянье.
К Арарату проходит шоссе
Изменившеюся Эриванью.
Сколько лет этой новой красе
И живому ее ликованью?
Вдоль дороги, по обе руки,
Переезды, дома и заводы.
Кто разбил у домов цветники?
Как густы этой зелени своды!
Воздух чист, меж домами — простор,
Мастерские меж них вперемежку.
Ни соринки кругом. Что ни взор,
То — блаженного счастья усмешка.
Вот из города мимо оград,
Попирая проснувшийся камень,
Пионерский выходит отряд,
Впереди его — красное знамя.
Слышен топот уверенный ног
И отрывистый бой барабана.
Лица ясны, в глазах огонек,
Рады в ногу шагать мальчуганы.
По асфальту срезают дугу
И сворачивают по извиву
В то ущелье, где низом Зангу
Протекает светло и шумливо,
Где прозрачное кружево плесть
Не устало потока журчанье.
Рядом старая изгородь есть,
Под оградою камни в бурьяне.
Камни с виду без мет и письмен,
Безыменные камни — могилы.
Надо всем — тишины полусон,
Точно памяти призрак бескрылый.
Сверху синие своды глядят.
Виснет солнце, подобное звону,
И беспечно проходит отряд,
Полыханьем его опьяненный.
Слышен марша уверенный шаг,
Рассыпается дробь барабана,
И весна, затаясь в их очах,
Улыбается солнцу нежданно.
Тем-то шагом, без дум и забот,
И обходят бурьян пионеры.
А весна — то куда-то зовет,
То о ком-то тоскует без меры.
Но внезапно из их череды
Кто-то смотрит на камни и травы.
Покидая дружины ряды.
Отделяется мальчик кудрявый.
Пионер до колеи голоног,
Красный шейный платок у подростка.
Мальчик с выпуклым лбом, синеок,
В белой курточке с синей полоской.
Он подходит к камням и, всмотрясь,
Принимается скресть их ногтями
"И стирает присохшую грязь,
Затянувшую надпись на камне.
И тогда: «Здесь покоится прах
Егише, — он читает, — Чаренца. —
И дочитывает второпях: —
Стихотворца, Маку уроженца».
И как бы объясненья ища,
Он стоит, смотрит вдаль, размышляет.
И, сорвавши отросток плюща,
С ним покинутый путь продолжает.
И когда нагоняет своих,
В незапамятности, как дотоле,
Остаются, оживши на миг,
Эти камни, забытые в поле.
О, вернись, там ведь сердце мое!
Растопчи его, ножкам в забаву.
Ты, всех жажд моих ключ и питье,
Наша будущность, мальчик кудрявый!

1928–1929

Пер. Б. Пастернака