В литературной рубрике выходного дня рассказ Уильяма Сарояна из книги "Меня зовут Арам" "Локомотив, 38, одживбей". 

Однажды к нам в город приехал человек верхом на осле и стал являться что ни день в публичную библиотеку, где я тогда проводил почти все свое время. Это был высокий молодой индеец из племени оджибвеев. Он сказал что его зовут Локомотив 38. В городе все считали, что он сбежал из сумасшедшего дома.
Через шесть дней после того, как он к нам прибыл, на Туларе-стрит троллейбус сбил и серьезно ранил его осла. На другой день на углу улиц Марипоза и Фултон животное подохло, вероятнее всего от внутренних повреждений. Осел упал на тротуар, придавил индейцу ногу, застонал и сдох. Индеец высвободил ногу, поднялся, прохромал в аптеку на углу и заказал телефонный разговор на дальнее расстояние. Он звонил своему брату в Оклахому. Вызов стоил ему больших денег, которые он по требованию телефонистки опустил в щель аппарата так, словно для него это было обычное дело.
Я сидел в это время в аптеке и ел банановое мороженое с толчеными орехами.
Выйдя из телефонной будки, он увидел, что я сижу у стойки с газированной водой и ем это фантастическое кушанье.

— Хелло, Вилли, — оказал он.
Он знал, что мое имя не Билли — просто ему нравилось называть меня так.
Он прохромал к буфету, где продавалась жевательная резинка, и купил три пакета с фруктовыми соками. Потом вернулся и спросил:
— Что ты ешь? Это выглядит довольно привлекательно.
— Особое банановое. С толчеными орехами.
Индеец взобрался на соседний стул.
— Дайте мне того же, — сказал он девушке, торгующей содовой.
— Нехорошо очень вышло с вашим животным, — сказал я.
— В этом мире для животных нет больше места. Какой бы мне купить автомобиль?
— Разве вы собираетесь купить автомобиль?
— Вот уже несколько минут я думаю об этом.
— Я и не подозревал, что у вас водятся деньги. Мне казалось, что вы бедны.
— Просто я произвожу на людей такое впечатление. И еще им кажется, что я сумасшедший.
— Что до моих впечатлений, то вы не показались мне ни сумасшедшим, ни богачом.
— Да, я богатый.
— Хотел бы и я быть богатым.
— Для чего?
— Да вот уже три года, как у меня мечта съездить в Мендоту на рыбалку. А для этого нужно снаряжение и хоть какая-нибудь машина.

— Ты умеешь водить машину?
— Я все умею водить.
— А ты когда-нибудь пробовал?
— Нет еще. Потому что у меня никогда еще не было автомобиля, а украсть его не позволяет наша религия.
— Ты хочешь сказать, что достаточно тебе сесть за руль, как машина у тебя поедет?
— Да, сэр.
— Вспомни, о чем я толковал тебе на днях около библиотеки.
— Это про век машин?
— Вот именно.
— Я помню.
— Индейцы рождаются на свет с инстинктом скакать на лошади, править веслом, удить рыбу, охотиться и плавать. Американцы рождаются с инстинктом гонять машину.
— Я не американец.
— Знаю. Ты армянин. Я прекрасно помню. Я спрашивал, и ты говорил мне. Ты армянин, родившийся в Америке. Тебе четырнадцать лет, и ты уже знаешь, что стоит тебе сесть за руль, и ты поведешь машину. Ты типичный американец, хотя и смуглый, как я.
— Управлять машиной проще простого. Легче, чем ехать на осле.
— Отлично. Пусть будет так. Если я сейчас выйду и куплю машину, ты согласишься ее водить?
— Еще бы!
— А за какую плату?
— Вы хотите сказать, что будете платить мне за вождение?
— Конечно.
— Это очень любезно с вашей стороны, но мне не нужно никаких денег.
— Некоторые поездки могут продлиться долго.
— Чем дольше, тем лучше.
— Тебе что, не сидится на месте?
— Я родился в этом маленьком городишке.
— Он тебе не нравится?
— Мне нравятся горы, реки и горные озера.
— А бывал ты когда-нибудь в горах?
— Пока нет. Но когда-нибудь побываю.
— Ясно. Как ты считаешь, какой мне купить автомобиль?
— Как насчет фордовского «родстера»?
— Это самый лучший?
— Вам надо непременно лучший?
— Почему бы и нет?
— Не знаю. Может потому, что лучший стоит кучу денег.
— Какой из них лучший?
— Некоторые считают, что «кадиллак». Другие предпочитают «паккард». И тот, и другой хороши. Трудно даже сказать, который лучше. «Паккард» просто великолепен на автостраде, но и «кадиллак» тоже. Я их много перевидал на шоссе — чудо что за машины.
— Сколько стоит «паккард»?
— Около трех тысяч. Или чуть побольше.
— Мы можем сейчас купить его?
Я встал со стула. Он выглядел помешанным, но я знал, что это не так.
— Послушайте, мистер Локомотив, вы и в самом деле сейчас же покупаете «паккард»?
— Ты же знаешь, мой осел только что сдох.
— Я видел, как это случилось. Они арестуют вас в любую минуту.
— Они меня не арестуют.
— Арестуют, если есть закон, запрещающий оставлять на улице дохлых ослов.
— Ничего они не сделают.
— Почему же?
— В этой стране очень уважают деньги, а их у меня много.
«Пожалуй, он все-таки чокнутый», — подумал я.
— Откуда они взялись у вас?
— У меня есть земля в Оклахоме. Около пяти тысяч акров.
— Они чего-то стоят?
— Нет. Кроме двадцати акров, остальное ничего не стоит. У меня нефтяные скважины на этих двадцати акрах. У меня и у моего брата.
— Как вы, оджибвеи, оказались в Оклахоме? Мне всегда представлялось, что вы живете на севере, вокруг Великих озер.
— Верно. Мы обычно живем у Великих озер, но мой дед был пионером. Когда всех потянуло на запад, и он туда подался.
— О! Ну тогда, я думаю, вас не станут беспокоить из-за вашего дохлого осла.
— Меня ни из-за чего не станут беспокоить. И не только потому, что у меня есть деньги. Но и потому, что меня тут принимают за сумасшедшего. В этом городе никому, кроме тебя, не известно, что у меня водятся деньги. Ты не знаешь, где бы нам сейчас же купить такую машину?
— Агентство «Паккард» находится на Бродвее, как раз через два квартала от библиотеки.
— Если ты уверен, что не откажешься водить для меня, пошли покупать этот самый «паккард». Хорошо бы яркого цвета. Ну, скажем, красный, если найдется. Куда ты предпочел бы поехать для начала?
— Вам бы не хотелось съездить половить рыбки в Мендоте?
— Охотно проедусь. Посмотрю, как ты рыбачишь. Где можно приобрести для тебя снаряжение?
— За углом, у Хомана.
Мы пошли к Хоману, и индеец купил мне рыболовное снаряжение за двадцать семь долларов. Потом мы отправились на Бродвей в агентство «Паккард». Красного «паккарда» у них не было, но имелась чудесная зеленая машина. Светло-зеленая, цвета молодой травы. Она стояла там с 1922 года. Это была чудесная спортивная модель для путешествий.
— Ты и в самом деле думаешь, что сможешь водить эту прекрасную большую машину?
— Я знаю, что смогу.
Полиция нашла нас в агентстве «Паккард» и хотела арестовать индейца из-за дохлого осла на улице. Индеец показал им какие-то бумажки, полицейские извинились и сказали, что сами уберут животное и очень сожалеют, что побеспокоили его.
— Пустяки, — сказал индеец.
Он повернулся к директору агентства Джиму Льюису, который на каждых выборах выставлял себя на пост городского мэра.
— Я беру эту машину, — сказал индеец.
— Сию минуту оформлю вам документы, — сказал Джим.
— Какие документы? Я сразу плачу за нее.
— Вы хотите сказать, что платите наличными три тысячи двести семнадцать долларов шестьдесят пять центов?
— Да. Вот именно. Она готова для езды, не так ли?
— Разумеется. Я велю ребятам, пусть пройдутся по ней тряпкой, чтобы не осталось ни пылинки. Пусть проверят также мотор и нальют в бак бензину. Это займет не больше десяти минут. Если вы зайдете ко мне в контору, я быстро оформлю сделку.
Джим и индеец ушли в контору.

Через несколько минут Джим подошел ко мне, потрясенный до глубины души.
— Арам, — сказал он, — кто такой этот парень? Я раньше думал, что он псих. Я сказал Джонни, чтобы он позвонил в Юго-восточную Тихоокеанскую компанию, и там ответили, что его банковский счет переведен откуда-то из Оклахомы. Они говорят, на его счету свыше миллиона долларов. А я-то думал, он чокнутый. Ты его знаешь?
— Он сказал, что его зовут Локомотив 38, — ответил я. — Это не имя.
— Это перевод его индейского имени, — сказал Джим. — В документах у нас записано его полное имя. Ты знаешь этого человека?
— Я с ним разговариваю ежедневно с тех пор, как он появился в нашем городе верхом на осле, который сдох сегодня утром, но я никогда не думал, что у него водятся деньги.
— Он говорит, ты будешь водить его машину. Ты уверен, сынок, что ты именно тот человек, которому под силу водить эту прекрасную большую машину?
— Минутку, мистер Льюис, — сказал я. — Не пытайтесь разлучить меня с моей удачей. Я могу водить эту прекрасную большую машину не хуже любого другого в нашем городе.
— Да я и не пытаюсь тебя ни с чем разлучать. Я только не хочу, чтобы ты выехал отсюда и задавил шестерых или семерых ни в чем не повинных людей и, может быть, даже разбил машину. Полезай-ка в нее, я дам тебе несколько указаний. Ты что-нибудь знаешь о переключении скоростей?
— Ни о чем я ничего не знаю, но скоро узнаю.
— Ладно. А теперь разреши помочь тебе.
Я открыл дверцу и сел за руль. Джим уселся рядом со мной.
— Теперь, сынок, я хочу, чтобы ты отнесся ко мне, как к другу, который отдаст тебе последнюю рубашку. Я хочу поблагодарить тебя за то, что ты привел ко мне этого индейского джентльмена.
— Видите ли, я всегда с ума сходил по «паккарду». Что мне теперь надо делать?
— Ну, давай начнем.
Он посмотрел на мои ноги:
— Господи, сынок, да твои ноги не достают до педалей!
— Не беда. Вы объясните переключение скоростей.
Пока его ребята вытирали пыль, проверяли мотор и наполняли бак бензином, Джим мне все объяснил. Когда индеец вышел из конторы и сел сзади, там, где по-моему, он и должен был сидеть, мотор у меня был уже на ходу.
— Он говорит, что знает, как водить машину, — сказал индеец Джиму Льюису. — Он знает это инстинктом, я верю ему.
— За Арама не беспокойтесь, — сказал Джим. — Он хорошо водит. Расчистите дорогу, ребята, освободите ему место.
Я медленно развернул большую машину, переключил скорости и вылетел из агентства со скоростью пятьдесят миль в час. За мной бежал Джим Льюис и кричал:
— Эй, полегче, не жми на всю скорость, пока не выберешься на шоссе. Скорость для города — двадцать пять миль в час.
Индеец и бровью не повел, хотя я порядком его растряс.
Но я делал это не нарочно. Я просто плохо себе представлял, что такое эта машина и как с ней справляться.
— Ты прекрасно водишь, Вилли, — сказал индеец. — Совсем так, как я предполагал. Вы, американцы, рождаетесь с инстинктом на технические новинки, вроде этой.
— Минут через пятнадцать мы будем в Мендоте, — сказал я. — И вы увидите, как здорово там ловится рыба.
— Сколько до Мендоты?
— Около тридцати миль.
— Тридцать миль — слишком большое расстояние, чтобы проехать его за пятнадцать минут. Считай лучше час. Тут будут красивые места, которые мне хотелось бы рассмотреть.
— Ладно. Но главное для меня — это поудить рыбу в Мендоте.
— Ну что ж, — сказал индеец. — Если тебе так хочется, можешь на этот раз ехать быстро, а как-нибудь в другой раз поедешь медленно, так чтобы я мог полюбоваться видами. А то все так и проносится. Я даже вывески не успеваю прочесть.
— Хотите, я и сейчас поубавлю скорость?
— Нет, езжай, как получается.
До Мендоты мы добрались за полчаса. Я мог показать и лучшее время, если бы не грязь на большей части дороги.
Я пригнал машину прямо на берег реки. Индеец спросил, знаю ли я, как опускается верх, чтобы можно было смотреть из машины, как я ужу. Как опускается верх, я не знал, но все же опустил его. На это у меня ушло двадцать минут.
Я удил рыбу три часа, дважды плюхался в реку и поймал наконец одну маленькую рыбешку.
— Ты не знаешь первейшего условия рыболовства, — сказал индеец.
— А разве что-нибудь было не так?
— Все было не так. Ты когда-нибудь раньше удил?
— Нет. Что же я делал неправильно?
— Особенных ошибок ты не допускал. Только удишь ты примерно с такой же скоростью, с какой гонишь автомобиль.
— Это плохо?
— Не очень, но только эдак мало что выудишь и к тому же не раз плюхнешься в реку.
— Я не плюхался, это рыбы тащили меня за собой. Они ужасно сильно тянут. Да и трава страшно скользкая. Просто не за что уцепиться.
Тут мне попалась еще одна рыбка. И я осторожно вытянул ее. Потом спросил, не пора ли нам ехать домой.
— Если хочешь, вернемся, — сказал индеец.
Я убрал свое снаряжение вместе с двумя рыбками, сел за руль, и мы поехали в город.
Я водил большой «паккард» этого индейца из племени оджибвеев по прозвищу Локомотив 38 все время, пока он жил во Фресно, то есть в течение всего лета. Жил он все время в отеле. Я попытался научить его водить машину, но он сказал, что об этом не может быть и речи. Целое лето гонял я «паккард» по долине Сан-Хоакин с индейцем на заднем сидении, который сжевал не то восемь, не то девять пачек жевательной резинки. Он позволял мне ехать куда мне заблагорассудится, поэтому я выбирал места, где можно удить рыбу или поохотиться. Он утверждал, что я ничего не смыслю ни в ужении, ни в охоте, но ему приятно видеть, как я стараюсь. За все время, что я его знал, он ни разу не засмеялся, кроме одного случая. Это было, когда из 12-калибрового ружья с ужасной отдачей я выстрелил в зайца и убил ворону. Он все твердил мне тогда, что так оно для меня и нормально — выстрелить в зайца, а убить ворону.
— Ты типичный американец, — сказал он. — Иначе разве ты свыкся бы так с этой огромной машиной.
Однажды в ноябре в город приехал его брат и, зайдя на следующий день за ним в отель, я узнал, что он уехал в Оклахому.
— А где «паккард»? — спросил я.
— Они его забрали, — ответил служащий отеля.
— Кто же повел машину?
— Индеец.
— Оба они индейцы. Который из братьев?
— Тот, что жил у нас.
— Вы уверены?
— Я только видел, как он сел в машину на переднее сиденье и уехал. Вот и все.
— Вы хотите сказать, что он умел переключать скорости?
— Похоже, что так, — сказал служащий. — По мне, он был опытный водитель.
— Благодарю вас.
На обратном пути домой я нашел всему объяснение. Индеец заставил меня поверить, будто он не умеет водить, чтобы я мог гонять машину и получать удовольствие. Он был просто-напросто молодой человек, которого занесло к нам в город со смертельной скуки или еще с чего, и он воспользовался случаем поразвлечься с мальчишкой, тоже смертельно скучавшим в своем маленьком городке. Вот единственное объяснение, какое я нахожу, если не принять всеобщей теории насчет того, что он был сумасшедший.