Раковины Мандельштама и Кондахсазова: между эротизмом и аскезой
Тифлисский художник Роберт Кондахсазов считал, что между процессом эволюции и божественным происхождением мира нет принципиальной разницы. Мир божественного происхождения может меняться в процессе эволюции. Роберт Абгарович думает, что Богом созданы протоформы, послужившие основой дальнейшего развития мира. И этот божественный дизайн хорошо прослеживается в реликтах. Особенно четко в морской раковине, "в которой удивительным образом сочетается фантастически совершенный дизайн и свехчувственная эротичность".
У меня когда-то созрела мысль, которую я впоследствии не смогла развить в тезис. Видимо, под влиянием эйдосов "кошачести" и "чашести", о которой нам нам рассказывала на журфаке МГУ доцент Яковлева. Кстати, именно она мне говорила, что я должна защититься на факультете философии. так вот, в тот момент я поняла, что есть предметы, в которых форма и содержание совпадают. К ним я отнесла греческую амфору. То есть сама форма подразумевает нужное содержание. И в такой сосуд ничего нельзя положить кроме зерна, воды, вина. Потому что форма запрещает хранение иной субстанции.
Теперь для меня очевидно, что форма и содержание в древней раковине совпадают. И не совпадают, например в древнем кузнечике, которого Роберт Кондахсазов тоже часто рисовал в своих черно-белых композициях: античных или готических. Я не знаю, правда или нет, но моя младшая дочь вчера сказала, что кузнечики жили еще во времена динозавров и были, скорее всего, больше метра под влиянием большого содержания гормона роста в том древнем воздухе.
И так мы, вслед за художником, наделили раковину эротизмом благодаря ее форме. И не только. Но и благодаря содержанию. Потому что в самой жемчужине зреет зародышем будущий ребенок.
Однако Осип Мандельштам в своем знаменитом стихотворении "Раковина" в образе жемчужины говорит о душе, которой он лишен.
Быть может, я тебе не нужен,
Ночь; из пучины мировой,
Как раковина без жемчужин,
Я выброшен на берег твой.
Почему поэт настойчиво говорит о том, что она должна полюбить и оценить раковину - то есть умозрительную сущность поэта?
Я думаю, что тут дело не в противоречии тела и души. А в противоречии человеческого и поэтического. Того, что впоследствии выразил Ортега-и-Гассет в "Дегуманизации искусства" : Человек умер, поэт родился. Поэтому строки и "хрупкой раковины стены, как нежилого сердца дом, наполнишь шепотами пены, туманом, ветром и дождем" пишутся не о физической сущности любви. А только о взаимоотношениях поэта и его музы.
Вот и Роберт Абгарович говорил о потрясающей органической связи геометрии и чувственности, которая прослеживается в искусстве древних цивилизаций и архаических культур. На них менее заметны эволюционные изменения и наслоения.
Но будут ли эти протоформы нужны в качестве основ для искусства нового времени? Останутся ли они на обожженом песке после того, как мир обнулится? Ведь по сути, форма из жизни исчезает, в лучшем случае остается энергия звука, цвета...и умозрительной любви. Эйдос "любвеости" - так бы сказала о ней доцент Яковлева.
PS. На самом деле, в древности насекомые были огромными под влиянием высокого парциального давления кислорода. Кислорода было больше, если проще. Мы вряд ли способны были бы протянуть в такой атмосфере - высокое содержание кислорода токсично. Не только насекомые были огромными, даже амёбы были не просто заметны невооружённым глазом, а размерами с пятирублёвую монету (комментарий Амирама Григорова).