В армянском мировоззрении резко контрастны мажор и минор. Глядя на армян, понимаешь, что эти люди просто не умеют воспринимать жизнь «усреднённо» и бесстрастно, они либо смеются, либо рыдают навзрыд. Воображение невольно ищет «знаков»: пожалуй, для минора подошли бы и хазы — знаки музыкальной средневековой нотации, расшифровывать которые простые смертные боялись. Печальный дрожащий дудук, геноцид и землетрясения минорны, и армянские «молчащие» скульптуры, и средневековые памятники в виде большого креста — хачкары… И внезапной мажорной трелью – какое-нибудь «армянское радио».
Резо Габриадзе, словно оправдываясь в том, что мало интересуется творчеством молодых, как-то сказал, что старикам свойственно тянуться к более старым, а то и к древним. Но скульптор Николай Никогосян, лауреат Государственной премии СССР, действительный профессор Российской академии художеств, к чьему девяностолетию приурочена выставка, открывшаяся на днях в Новом Манеже, заявляет другое: чем старше он становится, тем больше его тянет к себе-ребёнку, к воспоминаниям о родной деревне, к ярким радужным краскам. Кто создан из камня, кто создан из глины? Среди работ Никогосяна и памятник Микаэлу Налбандяну в Ереване, и скульптуры, украшающие фасад высотного дома на площади Восстания в Москве, и правительственный Дворец в Варшаве. Известность получила галерея портретов – на полотнах Евгений Симонов, Тамара Макарова, Майя Плисецкая…
«В России слишком много серого», – говорит Николай Багратович. Он, как Оле Лукойе из сказки Андерсена, полюбив всё человечество заочно, всерьёз и навсегда, развернул над ним зонт с цветными сказками. Про чёрный зонт забудьте, у художника таких сказок нет. Грешны ли мы, праведны – всё равно он нарисует нас в алом или лимонном, на фоне тропической зелени и гогеновской синевы. Сам Никогосян был в юности танцовщиком балета, отсюда и его любовь к балеринам и театру вообще. Дега, привет! Сезанн, привет! То здесь, то там томят нас недоступностью своей сильфиды в ажурных пачках и ухмыляются арлекины. Вкусная фруктовая палитра мастера, быть может, от самого себя, но здесь чувствуется и преклонение перед Мартиросом Сарьяном, который нёс своим искусством идею радости и красоты бытия.
Вы удивитесь, когда увидите, что выставка очень похожа на детский альбом рисунков. Здесь Николай Никогосян – не лауреат, не академик. Он словно заявляет, что на бумаге он играет... Где-то в акварелях не подтёрт карандаш, а в графических работах в подписи встречаются перевёрнутые буквы. Зачарованно стоять возле его картин, как перед «Сикстинской мадонной», не получится. Но женщину, которую многие мастера Ренессанса считали «вторичной» из-за не­идеальных пропорций, Никогосян реабилитирует в полной мере. Ну кто ещё сегодня нарисует беременную в последнюю перед родами ночь?!
И всё же самым удивительным персонажем на вернисаже был…сам мастер – целующийся со своей ученицей и жмущий руку её дочке, улыбающийся всем знакомым и незнакомым, без конца дающий интервью. Кто создан из камня, он создан из плоти…