Армянский музей Москвы и культуры наций продолжает очерк-фантазию. В этом фрагменте художник вспоминает  о встрече с Карлом Брюлловым.

Карл Иванович Брюллов тогда был на вершине своей славы. В его дом приходили Пушкин, Глинка, Жуковский. И вот однажды и мы, академисты, с Штернбергом отправились к нему. Он встретил нас  в красном парчовом халате. В гостях у него были именитые гости, художники. Разговор зашел о его друге Сильвестре Щедрине. И вдруг он оборачивается ко мне и говорит:

- Я видел ваши картины на выставке и вдруг ощутил на губах соленый вкус моря. Такое со мной случается лишь тогда, когда я гляжу на картины Щедрина. И я начинаю думать, что его место уже недолго будет пустовать...Я, кажется, зарделся. Все глядели только на меня. Он продолжал:

Мне говорили, что вы рождены в Крыму, на берегах Черного моря. Я видел вашу Феодосию, написанную по памяти. Она - как сон детства. Видно, что вы одарены исключительной зрительной памятью. Это важно для истинного художника.

Кукольник, который как раз собирался писать в своей "Художественной газете" о последней выставке, стал внимательно прислушиваться. А когда гости начали расходиться, он нарочито замешкался. Его очень занимал весь этот разговор.

- Так ли надо разуметь, маэстро Карл,- Кукольник любил высокопарные выражения,- что отечественное искусство обрело в юноше Гайвазовском нового гения? В его картинах на выставке одни лишь достоинства?

Последний вопрос был задан неспроста. Кукольнику важно было в статье о выставке блеснуть перед петербургскими знатоками откровениями и пророчествами.

Брюллов ответил, что у меня редкое дарование, но что в моих картинах есть и недостатки.

- Только я решил о них сегодня не говорить. Время и место для этого еще найдутся. А сейчас, в начале художественного поприща, важнее щедрая похвала другого художника. Пройдет год-два - и Гайвазовский затмит всех маринистов,- закончил разговор худжник.

***

Почти всю эту ночь я  и Штернберг бродили по спящему городу. Мы не замечали осенней непогоды. Юноши говорили о Брюллове, о его картинах, о его жизни, о собственных замыслах и надеждах.

***

Да, Феодосия и сны детства….Я не знаю, жалел ли я когда-нибудь, что окна  моего дома не выходили на море ….В конце концов, я сам выбрал место для моего дома и строил его по своему проекту. Всегда любил рано вставать и идти вот так одному, пока город только-только пробуждается, и запахи водорослей и жареных кофейных зерен, и йода смешиваются и невольно заставляют  проснуться….

Нужно торопиться, пока свет не ушел, этот мягкий, матовый, опаловый свет, который нужно поймать…Думаю о Габриэле почему-то второй день, он тоже просыпается и видит воду, небо, как будто все мироздание сверху донизу в эти утренний часы доступно и мне, и ему…