Ночью раздался истошный женский крик, который затем перешёл в плач. Казалось, что всё замерло в мире, осталась только эта женщина, наедине со своим горем. Что случилось? Погиб? Муж? Сын? С 27 сентября, когда началась очередная Карабахская война, многие из нас слышали крик армянской Матери, а затем, проезжая по городам и сёлам, при виде траурных растяжек через дорогу, мы замолкали, глотая слёзы: «Нарек 19», «Армен 20», «Айк 18», «Севак 21», «Овик 23». Поколение рождённых в 2000–2002 годах — ровесников моих дочерей — большей частью  истреблено.  

С первых дней войны мы, так сказать, тыловики, собираем, сортируем до ряби в глазах и развозим вещи, продукты, лекарства людям из Арцаха, вынужденно оказавшимся в Ереване и других городах и сёлах. Почти каждая семья из нашего списка помощи женщинам, детям и старикам (не хочу и не буду употреблять слово «беженцы»!) стала нам родной. Мы не отказывались от чая или кофе, зачастую разбавленного слезами, и засиживались допоздна, выслушивая боль и становясь всё глубже сопричастными.

Украинка Ирина с четырьмя детьми и её мама Наташа, которая пережила в своей жизни войну в Донбассе, выехали из Арцаха в первые дни вооружённого конфликта. «Так спокойнее мужу, который на передовой», — говорит женщина. Уезжая, она оставила ключ от дома под камнем, на случай вдруг муж сможет вернуться домой. Хотя никогда так не делала — у них один ключ на двоих, и дома всегда кто-то был.

Ночью, 10 ноября, когда было опубликовано сообщение о прекращении боевых действий и районах, отходящих (читай: снова подаренных!) Азербайджану, Ира позвонила мне: «Что делать? Как такое возможно? Тигран всё ещё в Шуши и говорит, что застрелится. Не за это „перемирие“ они воевали, а за свои земли». И хотя в ту ночь неофициальное соглашение уже было подписано, азербайджанцы продолжали бомбить Степанакерт и другие города и сёла, как это подло делали во все другие «перемирия», не оглядываясь на призывы, наносили удары по храмам, в которых молились люди, госпиталям, где лечились раненые, роддомам. Бомбили неистово, нещадно и в эту последнюю ночь, будто стараясь стереть с земли армянский след. 

Алла и четверо детей приехали в Ереван из села Матагис недавно. Пережили много бомбёжек, сидели в подвалах до последнего. Сегодня она пришла на наш пункт сбора, чтобы просто вместе побыть, вместе поплакать. Вспоминали, какие места в Арцахе посещали, что особенно понравилось. Зашла речь о древнейшем армянском монастыре Дадиванк, который тоже отдают (снова читай: дарят!) азербайджанцам. Я вспомнила, что впервые там побывала в 2002 году. Вокруг были растяжки «Осторожно, мины», а из храма ещё не выветрился запах коровьего помёта: до начала 90-го, пока армяне не вернули монастырь, представляющий историческую ценность для всего христианского мира, азербайджанцы в нём держали скот. Так какое же будущее ждёт Дадиванк, если им снова будут владеть люди (читай: нелюди!), не признающие ничего святого?  

Лиля из Мартакерта, слушая наш разговор, добавила: «Кому будут нужны храмы, если в них некому будет молиться». А Армине из села Красный базар напомнила: «Весь мир наблюдал, как азербайджанцы разрушали хачкары Джуги. И всё им сошло с рук. Также просто, как сбитый российский вертолёт, за который они извинились, и извинения великодушно были приняты, хотя погибли люди». 

Гаянэ, которая, можно сказать, на своих плечах вывезла из Степанакерта лежачего слепого и глухого отца, до последнего не теряла надежды, как и многие другие женщины. Они по-своему боролись за жизнь в тылу: кто-то устроился на работу, чтобы содержать детей, пока муж на войне, кто-то принимал участие в различных благотворительных акциях — пёк пахлаву, традиционные карабахские лепёшки с травами — женгялов хац, делал соления.  

Гаянэ в первой Карабахской войне потеряла молодого мужа и сама вырастила двоих детей. Её 87-летний отец — рослый, крепкий на вид, красивый старик с роскошными усами — как потерял зрение, совсем слёг. Но в тот день, когда дочка попыталась взвалить его на плечи, собрал остатки сил и пошёл. По дороге в Ереван они поменяли несколько видов транспорта — легковые автомобили, грузовики, автобусы.

Гаянэ говорит, что её отец обладает даром пророчества. Когда я приходила, он всегда лежал, смотрел невидящими глазами в потолок и тяжело вздыхал. А числа 7 ноября он вдруг хрипло сказал: «Мы потеряем, но потом своё возьмём! Наше будет нашим!».

В ту ночь, 10 ноября, Джульетта из Шуши написала мне: «Это невозможно!!! А где я буду жить? Если Шуши подарят». 

В ту ночь, 10 ноября, раздался истошный женский крик, который затем перешёл в плач. Казалось, что всё замерло в мире, осталась только эта женщина, наедине со своим горем. Но с ней плакали все.

Журналист, писатель, литературовед, основатель проекта «Гора» Елена Шуваева-Петросян специально для Армянского музея Москвы

Обложка © Areg Balayan