Корейский деликатес

 

За праздничным столом сидели Фаф, Газан, Вле и Гонч. Не новый год отмечали они, не день рождения одного из собравшихся,  и вообще, не какой-нибудь  другой праздник. Однако, стол и в самом деле был праздничный, потому что Вле всегда говорил: “В наши времена, если есть что пожевать и плюс еще выпить,- это уже праздник”.

“Крылатых слов”  Вле было достаточно, чтобы ужин считался праздничным, потому что на столе стояла выпивка, а  на печи варилось то, что можно было жевать. Но ужин был праздничным еще и потому, что друзья впервые за два года собрались за одним столом.

Гонч два дня назад вернулся из России, Газан месяц назад вернулся с фронта, а Вле и Фаф с разницей в два-три дня, были освобождены из “исправительных” колоний.

Электричества не было, и ужин должен был состояться при свете  свечей  и  лампы с закопченным стеклом. Газан, с усами настоящего фидаина и в военной одежде, курил на пару с Вле, Гонч сосредоточенно крошил сухую травку на насыщенной политическими событиями страничке вчерашней газеты, Фаф, чтобы занять себя чем-то, скрупулезно чистил ногти.  Жена Газана — Сируш, отрывала листы из толстого тома с ярко — красным переплетом и разжигала огонь. Книге Ленина, что  в свое время воспламеняла сердца миллионов, нынче суждено было согревать бренные тела бывшего рабочего класса. А на раскаленной печи кипела хашлама.

- Нехорошо поступили, жалко ребенка,- тишину нарушил Фаф.

-Да, нехорошо,- отозвался отец мальчика — Вле.

Алкогольная доза уже отпускала и несвоевременное чувство вины вдобавок к “роскошному” меню,  нагружало совесть.  Газан открыл бутылку водки и наполнил рюмки,- надо было освежить мозги. Гонч крутил в руке начиненный косяк. Приняв водку, мужики  косяк пустили по кругу.  Дурман стал быстро окутывать  воспаленное сознание, но сильнее него действовал запах бурлящей еды. Один лишь Фаф пребывал в убыточном настроении. Конопля и выпивка действовали на него в обратном смысле:

- Все же мы скверно поступили, ребята, ребенок к этому был сильно  привязан.

-Встань и иди на хуй,- взъелся  Газан,- ты что, хочешь испортить нам ужин?

-Да уж, встань и уходи, нам больше достанется,- сказал Гонч с присущим цинизмом. Фаф заткнулся.

-Что с мясом?- рявкнул Газан, обращаясь к жене, которая колдовала над бурлящей кастрюлей.

-Сейчас, уже несу,- отозвалась жена.

Примерно месяц назад, Газан слышал по радио, что в Корее самыми вкусными считаются блюда из собачьего мяса. И с этим весомым аргументом он и уговорил Вле и остальных организовать сей пир. Сначала  Вле сопротивлялся, но после нескольких рюмок скверного спирта уступил со словами: “И чем же мы хуже этих корейцев?”.

Газан спинным мозгом чувствовал, что сожаление все-таки портит пиршество, и понимал, что,  в конце концов,  за все придется ответить ему. Поэтому все время надо было долбить то, что давно не секрет и о чем на весь свет вещало радио.

-А в Корее собачье мясо считается деликатесом,- повторял Газан.

Вообще-то у него был этот опыт. Во время войны, когда голод становился нестерпимым, приходилось ловить собак, чтоб накормить отряд. И все же, Газан про себя всегда считал это чем-то невообразимым — зарезать и съесть мясо собаки. Но, вернувшись домой с полей брани, вдруг, по общественному радио Газан услышал,  что  в употреблении в пищу мяса собаки нет ничего невероятного, и что существует целый народ, который ест собачину также, как мы — говядину или баранину.

Парень уже сожалел о том, что одолжил им свою собаку, пусть даже на день, и теперь думал как до рассвета вернуть обратно. Днем он сам отдал Джеко отцу и Газану, но когда вышел во двор и Джеко по привычке не встретил его веселым лаем и звоном длинной цепи,- сердце защемило и стало тревожно. А Газан попросил у него Джеко всего на один день, чтобы пес охранял его огород от ночных воришек.  Вспомнил, как Джеко не хотел идти, сопротивлялся и злобно лаял на Газана. Отец и Газан были еще далеко от их забора, когда Джеко поднял лай.

Отрывая взгляд от стройматериала для собачьей конуры, который должен был разобрать до прихода отца, он посмотрел в сторону ворот, увидел   приближение Газана и  отца, и продолжил складывать шифер и доски. А Джеко беспокойно  ходил взад-вперед, таскал за собой тяжелую цепь и лаял в неистовстве.

Тогда он подумал, что Газан и отец видимо пришли  курить травку в конце огорода и точно знал, что минут через десять вернуться или с идиотскими улыбками на лицах, или же нахмурившись без видимых причины.  Но они вошли и встали напротив.

Взгляд скользил вверх по кирзовым сапогам  Газана  и остановился на его лице, на котором играла злобная улыбка. Его густые, заостренные усы, хитрые, блестящие глаза и деловой настрой внушали мальчику необъяснимое беспокойство. Отец встал за спину Газана с опущенной головой и отсутствующим взглядом. “Молодец, хорошо смотрел за ним, вымахал и разжирел”,- сказал Газан.

Джеко не хотел идти с ним, сопротивлялся. Газан  потащил  его на цепи. “А ты брось это дело, не утруждай себя,  я потом все доделаю”,- кинул отец и пошел за Газаном. Мальчик вышел на улицу и  неуверенными шагами пошел  в сторону дома Газана. Он жил прямо  напротив, нужно было просто пересечь улицу. Была темная  ночь. Моросил дождик. В некоторых окнах все еще мерцал тусклый свет свечей или же керосиновых ламп. Мальчик открыл ворота и на ощупь пошел через темный коридор. Что-то попало под ноги и покатилось. Мальчик не обратил на это внимание и пошел дальше. Через пару шагов нога уже коснулась двери. Парень нащупал ручку и вошел внутрь.

 

Мужики, сидящие в глубине комнаты, за накрытым  столом, не заметили, как открылась дверь, и вошел мальчика. Только когда он отпустил ручку, и пружина с грохотом стянула дверь на место, обернулись, увидели его и замерли на миг. С грохотом двери костлявый кусок мяса упал с рук Фафа и грохнул в тарелку. Отец мальчика в одной руке держал рюмку, в другой — бутылку водки. Гонч смотрел через плечо и машинально дожевывал кусок. Газан улыбнулся в замешательстве.

Словно пойманные на месте преступления, все с замиранием сердца ожидали, как будут  развиваться события и что скажет мальчик.  А он, стоя у дверей, ошарашенный запахом хашламы и теплом комнаты, ждал слова отца. Тепло и запах еды ослабили его решительность, и не только потому, что мальчик не верил, что все они покинут теплую комнату и пойдут за Джеко. Запах мяса и желание подойти к столу отвлекли и ввели его в  оцепенение, а сидящие за столом мужики могли подумать, что он пришел сюда за тем, чтоб поесть.

-Подойди, поешь кусок мяса,- тишину нарушил Газан. И хотя мальчик сразу же принял приглашение, все остальные тоже по очереди стали звать к столу.

-Подойди, иди сюда, у нас тут дичь- мясо косули.

-Попробуй  деликатес,-  вспомнил  Газан.

-Подойди, не робей,  кто, если не ты должен это есть?- избегая взгляда мальчика, заявил Фаф.

- Слушайся, когда говорят взрослые,- завершил отец.

Мальчик протянул руку, взял хлеб и кусок мяса. Газан это принял как  сигнал к продолжению  пира: мальчик прервал, мальчик и должен был его продолжить.

-Наливайте, ну же,- приказал Газан.

Жилистое мясо с трудом поддавалось зубам, но было вкусно, все-таки мясо. Хотя в процессе пережевывания  в голову мальчика лезли мрачные мысли об убиенной косуле и мешали ему получать удовольствие от деликатеса. Но это лишь в начале, потом он забыл про косулю.

Когда уезжали в деревню, дед всегда резал барашка, и он наблюдал, как разделывают мясо. Потом, когда мясо подавали на стол, мысль о барашке преследовала его. Хашламу он любил, дед его готовил особо и вкусно, но все же, картина бойни долго оставалась в его воображении. А тут, он быстро забыл про косулю, образ которой помнил из красочных страниц волшебных сказок,  что никак не  совмещались с боем животных.

Мальчик кушал так быстро, что наблюдавший мог бы подумать: очень голодный  и очень жадный. На самом деле мальчик спешил  закончить трапезу и завести разговор о Джеко, хотя сомневался, что Газан или отец захотят покинуть теплую комнату, накрытый стол, и уйти в холодную ночь, чтобы из огорода  забрать его пса. Но, все же заговорил о Джеко, чтобы не подумали, что пришел сюда за тем, чтоб поесть.

-Отец, Джеко…

-Что Джеко? — Отец повысил голос.

-Джеко может сорваться с цепи и убежать.

-Не убежит, будь уверен,- с циничной улыбкой вмешался Гонч.

-Куда твой Джеко убежит от нас? Завтра приведем его, не беспокойся,- уверял Газан.

Мальчик встал и пошел к двери, надеясь, что мужики остановят его, позовут обратно и  предложат поесть как следует. Но они не позвали, а молча проводили его взглядами, радуясь, что освобождаются от давящего присутствия мальчика.

Вышел в темный коридор и уже дошел до входных дверей, когда вспыхнул свет- включили электричество по веерному графику. Радостно повернулся к свету и замер,- взгляд уловил окровавленный  пень и всаженный в него  топор, огромный нож для разделывания мяса,  лохматую лапу и откатившуюся голову, покрытую  почерневшей кровью. Его вырывало, и он выбежал на улицу. Пробегая, через дверные и оконные стекла, мальчик увидел пирующих мужчин.  Фаф потягивал какую-то песню, Вле и Гонч хлопали ему, а Газан в такт этой песни стучал по столу. Так они отмечали подачу электрического света.

На следующий день, Вле и Газан приняв по нескольку рюмок, но, так и не сумев  заглушить совесть, пришли к мальчику. Мальчик копошился в стройматериалах для собачьей конуры.

-Знаешь, ты был прав, Джеко сорвался с цепи и убежал,- сказал Газан, — пошли, мы идем в поле, искать  твоего Джеко.

-Ты… оставь эти доски, найдем пса, потом я помогу, вместе построим ему конуру,- добавил Вле. Видимо не хотел, чтобы ребенок зазря тратил силы, которые ему пригодились бы в дальнейшей жизни.

Вышли на улицу. Вечерело. Моросил дождик. Синенький  “Москвич” Газана стоял у ворот  Вле с  незаглушенным  мотором. Газан сел за руль, Вле- рядом с ним, а мальчик сел назад. Газан нажал на газ, заставил мотор зареветь, повернулся к мальчику и с наигранной улыбкой слазал: найдем, ты не думай.

Машина с ревом сорвалась с места и помчалась вперед, набирая скорость. Мальчик не понял,- пьян или же делает вид, будто спешит скорее найти собаку?  Облокотившись  на заднее сиденье, мальчик воспоминал, как нашел Джеко. Длинная очередь за хлебом как-будто застыла и упорно отказывалась идти на убыль. Ссоры и давка не прекращались. Ноги, казалось, срослись в гололед, и каждая попытка шевелить пальцем оборачивалась невыносимой болью, которая сначала захватывала ступню, потом резко поднималась к коленям и подкашивала их.  Вспомнил серую, ледяную дорогу, ведущую из магазина домой, попытку устоять на ногах и не поскользнуться, и звонкий, неуверенный лай Джеко в зимних сумерках. Добродушного взгляда мальчика было достаточно, чтобы придать смелости комочку шерсти, который живо ринулся к его ногам, и помахивая мохнатым хвостом, стал кружиться вокруг и лизать ноги. У мальчика не было ни велосипеда, ни санок, ни теплого пальто, ни сапог и ни даже надежды на близость отца и его поддержку. Уставший от  нищеты, мальчик мечтал лишь о собаке. Вернее, он и не подозревал, что мечтает именно о собаке, а понял лишь тогда, когда увидел. Мальчик отломил кусочек хлеба и кинул щенку. Собака проглотила кусок и взглянула на мальчика. Мальчик кинул ему еще один кусок, ожидая, что подпрыгнет и поймает в воздухе. Но песик ждал, пока кусок хлеба не упадет на землю, потом подошел и взял его в рот. “Ничего, пока еще щенок, я его научу”,- подумал мальчик.

Дождь усилился и стал хлыстать по стеклам машины. Газан и Вле ехали молча. Но время от времени Вле прерывал тишину и крепким матом обвинял Газана в потере собаки.

-Увел пса и потерял. А я говорил тебе,- ребенок привязан к этому псу, не уводи.

-А ты сам особо не сопротивлялся.

-Да пошел ты… чертов кореец… Ребенок целый день ходит в печали, места себе не находит. А ты… увел собаку и потерял ее…

-Ничего, найдем.

Газан повернулся к мальчику и с той же наигранной, но виноватой улыбкой сказал: хорошая была собака, видимо к нам вор забрался, а он за ним…

-Смотри вперед, собаку угробил, теперь и нас хочешь?

Машина свернула на грунтовую дорогу, что вела к полям. Остановились у огорода Газана. Вле и Газан вышли и, хлопая в ладоши, стали звать: Джеко, Джеко…Мальчик  наблюдал за ними из заднего сиденья “Москвича” и видел, как они при свете фар ходят  взад- вперед под проливным дождем. Хозяин соседнего огорода, низкорослый старик, вышел из хижины, защищаясь от дождя куском целлофана.

-Что случилось?- кликнул старик.

-Собака, собака пропала, сорвалась с цепи и убежала, ты не видел?,- крикнул Газан.

Старик повернулся и вошел в хижину. Гремел гром и ливень усилился. От порывов ветра куски шифера его хижины сталкивались и ломались с треском.

Газан вынул сигарету из внутреннего кармана солдатского бушлата и попытался зажечь. Сигарета сломалась на том месте, где промочила ее капелька дождя.

Вле и Газан достаточно отошли друг от друга и от машины.

-Что, не видно?- кликал Вле.

-Да нет, не видно, пойдем уже, а завтра вернемся.

-Найди ее, слышишь, как хочешь, найди!

-Да знает он, говори что хочешь,  но он знает…

-Поздно уже, дождь идет, … да ну ее на…

-Пока не найдем, не тронемся с места.

Мальчик не хотел, чтобы отец его — Вле и Газан  мучились, но не решался говорить им, потому что знал — если скажет, усилит мучения. Сидя в теплой машине, вместо чувства мести, мальчик стал испытывать чувство вины. Он вышел из машины  и пошел в сторону отца. Ливень моментально намочил его до нитки. Ноги ввязли в глине, порыв толкал его назад и мальчик с трудом продвигался вперед.

-Отец, — закричал мальчик, стоя в нескольких метрах от него.

-Иди в машину, промокнешь,- сказал ему Вле.

-Иди, иди в машину и не переживай, найдем мы твоего пса, никуда он от нас не денется,- приближаясь кричал Газан.

Присутствие мальчика дало новый импульс Вле и Газану  и они с еще большим усилием углубились в поле со свистами и криками: Джеко, Джеко.  Мальчик пошел за ними.

-Джеко, Джеко,- звал Газан.

-Джеко, Джеко,-  подыгрывал  Вле.

-Джеко, Джеко,- призывал мальчик.

Амбарцум Амбарцумян