СТЕНОГРАФИЧЕСКИЙ ОТЧЕТ
о судебном разбирательстве по расследованию обстоятельств убийства Талаата-паши обвиняемым — армянским студентом Согомоном Тейлиряном в суде присяжных Берлинского земельного суда 111, номер дела: С, 22/21, 2 и 3 июня 1921 года

Стенографическая запись произведена г-ном Георгом Эльгардом, Берлин-Груневальд, Гумбольдштрассе, 13
при участии государственного стенографа Людвига Беккера, Берлин-Фриденау, Ротдорнштрассе, 1
и правительственного советника, д-ра Мюллера, члена Брауншвейгского земельного стенографического ведомства.

 

ВЫПИСКИ ИЗ ГЕРМАНСКОГО УГОЛОВНОГО КОДЕКСА

Статьи Германского Уголовного кодекса (от 31 мая 1870г.), по которым квалифицируется уголовное дело Тейлиряна, гласят:

«§ 211. Лицо, совершившее умышленное убийство человека, карается смертной казнью, если оно совершило это убийство с заранее обдуманным намерением.

§ 212. Лицо, совершившее умышленное убийство человека, карается лишением свободы на срок не менее пяти лет, если оно совершило это убийство без заранее обдуманного намерения.

§ 213. Если убитый своим жестоким обращением с убийцей или его близкими или тяжелым оскорблением довел последнего не по его вине до состояния гнева и этим вынудил его в данном месте к совершению преступления, или при наличии других смягчающих обстоятельств, то убийца карается лишением свободы на срок не менее шести месяцев.

§ 51. Если преступник в момент совершения деяния находился в бессознательном состоянии или имел болезненные нарушения психики, вследствие чего исключалась свобода его воли, то состава преступления не имеется».

 

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ СУДЕБНОГО ЗАСЕДАНИЯ

I. Состав суда:

Председательствующий: председатель окружного суда д-р Лемберг

Заседатели: членокружного суда Бате, Судебный заседатель д-р Лаке

Секретарь суда: стажер органов юстиции Вармбург

II. Представитель обвинения:

Прокурор Голник

III. Присяжные заседатели:

Каменщик Вильгельм Грау, Науен под Берлином

Купец Рудольф Гроссер, Бернау (провинция)

Ювелир Курт Бартель, Берлин

Рантье Адольф Кюне, Берлин-Панков

Домовладелец Отто Эвальд, Шарлоттенбург

Кровельщик Отто Вагнер, Шарлоттенбург

Слесарь Отто Бинде, Шёнерлинде

Старший заводской мастер Отто Райнеке, Тегель

Мастер малярных дел Ойген де Прис, Берлин-Вильмерсдорф

Аптекарь Альберт Беллинг, Шарлоттенбург

Слесарь Герман Гольде, Шарлоттенбург

Владелец кирпичного завода Роберт Гайзе, Шарлоттенбург

В качестве запасных присяжных:

Хозяин дома Юлиус Фурх, Шарлоттенбург

Мясник Аугуст Близенер, Тегель

IV. Защитники:

Тайный советник юстиции д-р Адольф фон Гордон, Берлин

Советник юстиции д-р Иоганнес Вертауер, Берлин

Тайный правительственный советник д-р Нимайер, профессор права Кильского университета

Председательствующий, председатель Лембергского окружного суда, в 9 час. 15 мин. утра открывает заседание.

Устанавливается присутствие обвиняемого и трех его защитников. Приводятся к присяге переводчики Ваган Захарянц и Геворг Калустян.

Далее жеребьевкой устанавливается состав присяжных, которые приносят присягу голосовать по побуждению совести. Затем удостоверяется присутствие приглашенных свидетелей и экспертов.

Председатель (обращаясь к свидетелям и экспертам): По данному делу, материалы которого вам уже известны, вас выслушают в качестве свидетелей или экспертов. Я хотел бы обратить ваше внимание на важность присяги и святость ее. Имейте в виду, что закон предусматривает тяжкие наказания в отношении тех лиц, которые, несмотря на данную ими присягу, умышленно или по невнимательности дают ложные показания. Ваши показания о личности обвиняемого и о ваших взаимоотношениях с ним также должны соответствовать правде.

Теперь прошу вас выйти и ждать вызова. По-видимому, мы примем решение, чтобы часть свидетелей на сегодня могла покинуть зал суда, но прошу не отходить от дверей.

Свидетели выходят из зала суда.

На скамье экспертов занимают места:

районный врач-ассистент д-р Тиле, Берлин-Фри-денау;

тайный медицинский советник д-р Шмилинский, Шарлоттенбург;

врач д-р Шлосе, медпункт № 7;

судебный врач, тайный медицинский советник д-р Штёрмер, Берлин;

почетный профессор Берлинского университета, тайный медицинский советник д-р Хуго Липман, Берлин, в качестве психиатра;

врач-невропатолог д-р Рихард Кассирер, профессор Берлинского университета;

старший врач университетской клиники нервных болезней при больнице Шарите, профессор, д-р Эдмунд Форстер, Берлин, в качестве психиатра;

врач-невропатолог, д-р медицины Бруно Хааке, Берлин;

придворный оружейный мастер Барелла, Берлпл, в качестве эксперта по оружию;

профессор, д-р филологии Пауль Пфефер, Берлин-фриденау, в качестве переводчика французского языка.

Председатель (обращаясь к членам суда и защитникам): После оглашения постановления о принятии судом к своему рассмотрению дела я намерен провести по возможности подробный допрос подсудимого, затем допросить г-жу Талаат, купца Несена, слугу Дембицкого, полицейского Гнасса, полицейского Шольца, участкового судью Шульце, врача д-ра Шлосса, Бареллу и после этого тех свидетелей, показания которых непосредственно касаются убийства. Затем я намерен допросить лиц, которые познакомились с обвиняемым во время его пребывания в Берлине и Париже и поддерживали с ним связи. Это г-жа Штельбаум, г-жа Дитманн, девица Лола Байлензон — учительница, Апелян, Эфтиян, Терзибашян, г-жа Терзибашян и из позднее приглашенных свидетелей — Восканян.

Защитник фон Гордон: Согласны.

Председатель: После этого я намерен спросить защитников, откажутся ли они в зависимости от обстоятельств от дальнейших ссылок на факты?

Защитник фон Гордон: Ясно, что мы позже сможем принять решение по этому вопросу. Дело очень затруднительное, так как, с одной стороны, мы должны защищать интересы обвиняемого, а с другой — интересы Германской империи.

Председатель: Тогда сегодня я ограничусь допросом свидетелей первой и второй групп, а тех, кого вызвали повестками 30 мая и раньше, оставим на завтра. Таким образом, сегодня будут опрошены 19 свидетелей. Может быть, следовало бы сделать перерыв на обед? Как думают г-да присяжные? (Знаки согласия со стороны присяжных.)

Приблизительно в половине второго мы сделаем короткий перерыв, а завтра с утра допросим оставшихся свидетелей, причем нам надо будет обсудить вопрос о том, как долго можно ссылаться на факты, а затем выслушаем специалистов-экспертов — проф. Кассирера, Д-ра Штёрмера, тайного советника Липманна и проф. Форстера.

Защитник фон Гордон: Мы просим выслушать в числе экспертов также д-ра Лепсиуса и его высокопревосходительство Лимана фон Зандерса. Мы просим выслушать их как знатоков всей армянской действительности. Ведь в, ходе следствия могут возникнуть тысячи вопросов, которые будут и для нас и для вас, господа присяжные заседатели, совершенно неизвестными, так что нам необходим какой-то ключ, главным образом для понимания характера этого народа и т. п. В этом отношении нет более подходящего человека, чем профессор Лепсиус, который долго жил там и из личного опыта знаком с деталями обстоятельств, а также его превосходительство Лиман фон Зандерс, который, как нам известно, не только во время войны, но и до нее долгое время находился в Турции. Я имел в виду в качестве эксперта также бывшего германского консула в Алеппо г-на Рёслера, который сейчас находится в Эгере. Он мне телеграфировал, что мог бы приехать, если позволит Министерство иностранных дел. А Министерство иностранных дел, ранее давшее свое согласие на его приезд сюда, вчера вечером сообщило ему, что не может разрешить, чтобы г-на Рёслера, как консула, допрашивали здесь в качестве эксперта. Что же касается частных вопросов, которые ему должны быть предложены, то о них мы ведем переписку и надеемся, что сегодня в течение дня закончим это. Вот почему я прошу вас, чтобы здесь вместо него были выслушаны его превосходительство Лиман фон Зандерс и д-р Лепсиус как эксперты по армянским отношениям и армянской действительности.

Прокурор Голник: Я хочу напомнить, что преступление произошло не в Армении, а в Берлине. Я считаю, что показания подобных экспертов не нужны. Но поскольку эти эксперты приглашены защитой, то в соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом они должны быть выслушаны. Это не подлежит обсуждению, но я бы просил не затягивать следствие исследованием доказательств, ибо, по моему мнению, это совершенно не относится к делу.

Защитник фон Гордон: Мы будем по возможности ограничивать себя в отношении исследования доказательств (см. приложение), но я прошу ничего не исключать. Поверьте мне, господа, этого требуют также интересы Германской империи.

Председатель: Суд решил выслушать профессора Лепсиуса и его высокопревосходительство г-на Лимана фон Зандерса в качестве экспертов. Они оба имеют право присутствовать на судебном заседании. (Оба эксперта входят в зал.) (К вошедшим): Довожу до сведения господ, что по ходатайству защиты вы будете выслушаны в качестве экспертов.

Прошу также объявить, что свидетели — сестра Дора фон Ведель, сестра Ева Элверс, миссионерка Дидсцум, г-жа Шпикер (см. приложение), писатель Арам Андонян, подполковник Эрнст Парраквин, капитан Франц-Карл Эндрес, представитель епископа Балакян — будут допрошены завтра утром, поэтому сегодня они могут уйти, но завтра в 9 час. утра они должны быть здесь. Остальные свидетели должны остаться.

Теперь приступаем к слушанию дела и начинаем с допроса обвиняемого и установления обстоятельств, связанных с его личностью.

Действительно ли вы родились 2 апреля 1897 года в Пакариче?

Обвиняемый: Да.

Председатель: Какую профессию имели ваши родители?

Обвиняемый: Купцы.

Председатель: Где они жили?

Обвиняемый: В Пакариче.

Председатель: А потом?

Обвиняемый: Когда мне было два или три года, меня привезли в Эрзинджан.

Председатель: Сколько у вас было братьев и сестер?

Обвиняемый: Два брата и три сестры.

Председатель: Они тоже до 1915 года проживали вместе с родителями?

Обвиняемый: Все жили там, кроме одной из сестер, которая была замужем.

Председатель: Где вы ходили в школу?

Обвиняемый: В Эрзинджане.

Председатель: Сколько лет?

Обвиняемый: Восемь или девять лет.

Председатель: Школу окончили успешно?

Обвиняемый: Да, успешно.

Председатель: Ваши родители материально были хорошо обеспечены?

Обвиняемый: Да, очень хорошо.

Председатель: Пострадали ли они во время мировой войны?

Обвиняемый: До резни наша семья совершенно не пострадала, только дела приостановились.

Председатель: Кто-нибудь из ваших братьев был солдатом?

Обвиняемый: Да, средний брат был солдатом.

Председатель: Где он воевал? На каком фронте?

Обвиняемый: На фронте он не был, он был южнее Эрзинджана, в Харпуте.

Председатель: Этот город в Армении?

Обвиняемый: Да, в Азиатской Турции.

Председатель: В 1915 году он был дома?

Обвиняемый: Да, в 1915 году, когда началась резня, он приехал домой в отпуск.

Председатель: В Эрзинджане резня началась неожиданно или уже раньше имелись признаки этого?

Обвиняемый: Мы боялись, что будет резня, потому что шли слухи об убийствах.

Председатель: Что вы думали об этой резне? Что говорили о ней? Почему убивали людей?

Обвиняемый: Резни происходили издавна; когда я родился и когда мои родители обосновались в Эрзинджане, они рассказывали, что резни всегда были, с давних пор.

Председатель: И раньше? Когда были эти резни?

Обвиняемый: В 1894 году здесь была резня.

Председатель: Были ли предварительные признаки резни в 1915 году? Были ли известны причины резни?

Обвиняемый (непонимающе): Тогда меня еще не было.

Председатель: В 1915 году?

Обвиняемый: В ожидании резни мы всегда были в состоянии страха, но причины, не были известны.

Председатель: Люди боялись этой резни?

Обвиняемый: Годами пребывали в страхе и тревоге, еще задолго до этого очень боялись, что она будет.

Председатель: Дома, в разговорах родителей или в другом месте вы слышали о причинах?

Обвиняемый: Я не понял вопроса.

Председатель: О причинах резни вы слышали что-либо в семейных разговорах?

Обвиняемый: Говорили, что новое турецкое правительство намерено принять меры против нас.

Председатель: Быть может, турецкое правительство мотивировало это военной необходимостью? Что говорили об этом?

Обвиняемый: Тогда я был очень молод.

Председатель: Но тогда вам было уже 18 лет.

Обвиняемый: Тогда мне говорили, что причины религиозные и политические.

Председатель: Было бы хорошо изучить предысторию данного дела во взаимосвязи с личными обстоятельствами обвиняемого.

Прокурор: Я думаю, лучше это оставить, а пока предварительно огласить постановление о принятии дела к производству.

Председатель (после совещания с присяжными): Мы хотим, чтобы обвиняемый дал подробный ответ на вопрос, в чем причины резни и что пережила его семья. Пусть обвиняемый рассказывает отрывками, а потом его рассказ будет переведен.

Обвиняемый: Когда в 1914 году началась война и солдаты-армяне были призваны в армию, в мае 1915 года распространился слух, что школы будут закрыты, а уважаемые люди города и учителя будут отправлены в лагеря.

Председатель: Их собирали в определенных лагерях, в концентрационных лагерях?

Обвиняемый: Не знаю. Их собирали вместе и отправляли в путь. Я боялся и не выходил из дома. Эти колонны были уже отправлены, когда прошел слух, что ранее депортированные уже убиты. Потом из одной телеграммы узнали, что из депортированных остался в живых только один Мартиросян. В начале июня поступил приказ о том, чтобы население было готово покинуть город. Нас тоже предупредили, что деньги и драгоценности можно сдать на хранение властям. Спустя три дня, рано утром, все население было выведено из города.

Председатель: Большими группами?

Обвиняемый: Как только пришел приказ покинуть город, сразу же с этого момента начали собирать людей за городом в одном месте. После этого их разбивали на отдельные колонны и караваны и отправляли вперед.

Председатель: Разрешалось брать с собой свои вещи, имущество?

Обвиняемый: Невозможно было все захватить с собой. Из-за отсутствия лошадей можно было взять столько, сколько способен был нести на себе каждый.

Председатель: Ваша семья имела подводу для своих вещей?

Обвиняемый: Раньше мы имели лошадь, которую в начале войны у нас отобрали, потом мы купили осла.

Председатель: И на него вы погрузили ваши вещи? Кроме этого, у вас не было подводы с собой?

Обвиняемый: У нас была телега, запряженная волами.

Председатель: Сколько дней шли?

Обвиняемый: Не помню. В первый же день после выхода из города моих родителей убили.

Председатель: Куда вас гнали?

Обвиняемый: На юг.

Председатель: Кто сопровождал караван?

Обвиняемый: Жандармы, конные и другие солдаты.

Председатель: В большом количестве?

Обвиняемый: С двух сторон вдоль дороги.

Председатель: А спереди и сзади?

Обвиняемый: С двух сторон.

Председатель: Чтобы люди не могли уйти?

Обвиняемый: Да.

Председатель: Как убили ваших родителей, братьев и сестер?

Обвиняемый: Когда колонна немного удалилась от города, они приказали остановиться. Жандармы стали грабить и хотели захватить деньги и драгоценности.

Председатель: Следовательно, охранявшие солдаты грабили депортируемых?

Обвиняемый: Да.

Председатель: А как они объясняли причину этого?

Обвиняемый (разводит руками): Об этом нам ничего сказано не было, всему миру это необъяснимо, но в глубокой Азии это обычно возможно.

Председатель: Следовательно, они это делали без объяснения причин?

Обвиняемый (улыбаясь): Да. Они делали так.

Председатель: С другими нациями тоже так поступали?

Обвиняемый: Турки только с армянами так поступали.

Председатель: Так как же были убиты ваши родители?

Обвиняемый: Во время ограбления по нас открыли огонь спереди колонны. В это время один из жандармов поволок мою сестру, и моя мать стала кричать: «Ослепнуть бы мне!» Этот день я больше не помню, не хочу, чтобы мне напоминали про этот день, лучше мне сейчас умереть, чем рассказывать про этот черный день.

Председатель: Но я должен обратить ваше внимание на то, что суду очень важно, чтобы об этих событиях было рассказано вашими устами, ибо вы единственный, кто может что-либо сообщить об этих событиях. Постарайтесь собраться с силами и овладеть собой.

Обвиняемый: Я не могу все это рассказать, потому что каждый раз я все заново переживаю. Все захватили и унесли, меня ударили. Потом я видел, как топором размозжили голову моему брату.

Председатель: Ваша сестра, которую увели, вернулась?

Обвиняемый: Мою сестру поволокли и изнасиловали.

Председатель: Она вернулась?

Обвиняемый: Нет.

Председатель: Кто разбил топором голову вашему брату?

Обвиняемый: Как только солдаты и жандармы начали избиение, появилась толпа, и в это время моему младшему брату размозжили голову, а мать свалилась.

Председатель: Отчего?

Обвиняемый: Не знаю, от пули или от чего-нибудь другого.

Председатель: Где был ваш отец?

Обвиняемый: Отца я не видел, он был далеко впереди, но и там была свалка.

Председатель: Что вы сделали?

Обвиняемый: Я получил удар по голове и свалился на землю. Дальше не знаю, что произошло.

Председатель: Вы остались лежать на месте избиения?

Обвиняемый: Не помню, сколько времени я там оставался, может быть, дня два. Когда я открыл глаза, то увидел вокруг много трупов, так как весь караван был перебит. Я увидел очень длинные кучи трупов, но в темноте не мог все разобрать. Сначала не знал, где я, потом понял, что кругом действительно трупы.

Председатель: Нашли ли вы среди мертвых тела ваших родителей, сестер, братьев?

Обвиняемый: Труп моей матери лежал лицом к земле, а брата — на мне. Больше ничего не мог установить.

Председатель: Что вы сделали, когда очнулись?

Обвиняемый: Встав на ноги, я увидел, что ранен в ногу и кровь сочится сквозь рукав.

Председатель: Была ли у вас на голове рана?

Обвиняемый: Прежде всего удар мне нанесли по голове.

Председатель: Узнали ли вы, чем были ранены?

Обвиняемый: Когда началась резня, я схватился руками за голову и, кроме криков, ничего не слышал.

Председатель: Ранее вы говорили, что была охрана — жандармы и конные солдаты, но потом вы сказали, что наступала толпа. Кого вы имеете в виду?

Обвиняемый: Жителей — турок Эрзинджана.

Председатель: Следовательно, эти жители прибыли туда участвовать в избиениях?

Обвиняемый: Я только видел, что, как только жандармы начали избиения, набросилась толпа.

Председатель: Итак, вы очнулись через день-два и увидели, что находитесь под трупом брата. Не могли проверить, там ли были трупы ваших родителей?

Обвиняемый: Я увидел на себе труп старшего брата.

Прокурор: Кажется, младшего брата, голову которого размозжили топором?

Председатель: Труп был вашего младшего брата?

Обвиняемый: Нет, старшего.

Председатель: Но ведь вы видели своими глазами, как вашего младшего брата ударили топором?

Обвиняемый: Да.

Председатель: С того времени вы не видели своих родителей?

Обвиняемый: Нет.

Председатель: А братьев и сестер?

Обвиняемый: Нет, их тоже не видел.

Председатель: Значит, они пропали? Исчезли?

Обвиняемый: До сих пор никаких следов не нашел.

Председатель: Итак, вы оказались без средств, без помощи. Что же вы сделали?

Обвиняемый: Ушел в горы, в одну деревню, там меня приютила одна старуха, но, когда мои раны зажили, мне сказали, что больше держать меня не смогут, потому что правительство запретило, и тот, кто у себя скрывал армян, наказывался смертью.

Председатель: Вас приютили ваши земляки?

Обвиняемый: Нет, курды.

Председатель: А куда вы потом ушли?

Обвиняемый: Эти курды были очень добрые люди, и они мне посоветовали перебраться в Персию. Дали мне старую курдскую одежду, так как моя одежда вся была залита кровью. Я ее сжег.

Председатель: Вы совершенно были лишены средств? Чем же питались?

Обвиняемый: Ячменным хлебом.

Председатель: Сколько времени длилось лечение?

Обвиняемый: Двадцать дней или месяц.

Председатель: Где еще имели потом постоянное пристанище?

Обвиняемый: Прежде всего у курдов.

Председатель: Сколько времени? Резня была в июне 1915 года.

Обвиняемый: Почти два месяца я оставался у курдов. В этот период ко мне присоединились еще два беженца, от которых я узнал, что в Харпуте тоже была резня. Мы все трое удирали через горы и деревни. Бывали дни, когда питались только травой. Один из товарищей, по-видимому, съел ядовитую траву и в дороге умер. Второй был довольно образованным человеком он говорил: «Если все время будем так идти вперед, то обязательно дойдем до Персии, а оттуда — на Кавказ». Поэтому мы решили через горы и долины пройти в Персию. Днем мы спали, а ночью шли вперед. Так мы шли почти два месяца, пока дошли до того места, где оказались русские солдаты. Мы были в курдских одеждах, но без шапок и без обуви. Нас задержали и подвергли допросу. Мой товарищ знал французский и английский языки и рассказал, что я спасся от резни. После этого нас освободили. Я хотел пройти на Кавказ, но не разрешили, тогда я пошел в Персию, где не было войны. В Персии заболел и остался в Салмасте, а товарищ мой ушел в Тифлис. Потом я тоже ушел туда. В Салмасте я оставался почти год.

Председатель: Что вы там делали?

Обвиняемый: Как только пришел туда, отправился в армянскую церковь. Там мне дали одежду, еду и деньги. Мой товарищ порекомендовал меня одному коммерсанту-армянину и затем расстался со мной. Коммерсант меня взял в свой магазин.

Председатель: Сколько времени вы там пробыли?

Обвиняемый: Год или немного больше.

Председатель: А потом куда ушли?

Обвиняемый: В это время стало известно, что русские взяли Эрзинджан, захотелось отправиться туда, разыскать родителей и родственников. Кроме того, я хорошо знал, что дома были еще деньги, хотелось и их забрать. Но хозяин старался меня отговорить от этого.

Председатель: Когда вы прибыли в Эрзинджан?

Обвиняемый: В конце 1916 года.

Председатель: Что там нашли?

Обвиняемый: Когда я туда прибыл, то увидел, что все двери разбиты, а дом частично разрушен. Когда я вошел в дом, упал на пол.

Председатель: Обморок случился?

Обвиняемый: Да, упал в обморок.

Председатель: Это бессознательное состояние длилось долго?

Обвиняемый: Не могу сказать, сколько времени.

Председатель: Что вы сделали, когда очнулись?

Обвиняемый: Когда очнулся, пошел к двум армянским семьям, обращенным в ислам. Это были единственные, кто уцелел из всех армян города.

Председатель: Значит, вы из прежнего армянского населения нашли всего две семьи, которые были обращены в ислам. Но, когда русские захватили Эрзинджан, они вновь стали христианами и сами себя чувствовали христианами? Значит, из жителей Эрзинджана остались только эти?

Обвиняемый: Да, эти две семьи и были, кроме того, отдельные люди, всего около двадцати человек, но семей было только две.

Председатель: Нашли ли вы что-нибудь в отцовском доме?

Обвиняемый: Нашел несколько вещей. Все остальное было разграблено и сожжено. Нашел также запрятанные в земле деньги.

Председатель: О них вы знали от родителей?

Обвиняемый: О месте, где находились деньги, знали мои два брата, отец и мать. Сестры не знали.

Председатель: Сколько денег нашли?

Обвиняемый: 4800 турецких фунтов.

Председатель: Эти деньги забрали?

Обвиняемый: Конечно.

Председатель: Куда потом пошли?

Обвиняемый: Некоторое время оставался там, потому что надеялся, что еще кое-кто из депортированных спасся. Кроме того, я считал возможным встретить кого-нибудь из родственников.

Председатель: Сколько времени оставались в Эрзинджане?

Обвиняемый: Почти полтора месяца.

Председатель: А потом куда пошли?

Обвиняемый: В Тифлис.

Председатель: Что вы там делали?

Обвиняемый: Там посещал школу для изучения русского языка.

Председатель: Какую школу?

Обвиняемый: Армянскую школу Нерсесяна, в которой было открыто отделение для эмигрантов и спасшихся.

Председатель: Там научились по-русски?

Обвиняемый: Настолько, насколько можно было за пять месяцев. Многому не мог научиться, ибо был сам не свой и всегда был рассеян.

Председатель: Французскому языку тоже учились?

Обвиняемый: Учился, но не столько, сколько надеялся.

Председатель: Сколько времени вы пробыли в Тифлисе?

Обвиняемый: Около двух лет.

Председатель: Когда уехали из Тифлиса?

Обвиняемый: В начале 1919 года, кажется, в феврале.

Председатель: Куда направились?

Обвиняемый: В Константинополь.

Председатель: Что вы там делали?

Обвиняемый: Дал объявление в газете, надеялся разыскать своих родственников, которым, может быть, удалось бежать из Месопотамии.

Председатель: В это время в Константинополе произошел крупный переворот. Сколько времени вы оставались в Константинополе?

Обвиняемый: Почти два месяца.

Председатель: А оттуда куда ушли?

Обвиняемый: В Салоники.

Председатель: А оттуда?

Обвиняемый: В Сербию.

Председатель: Оттуда?

Обвиняемый: В Салоники.

Председатель: Оттуда?

Обвиняемый: Из Салоник в Париж.

Председатель: Вы не имели определенной программы жизни? Для чего нужна была эта бродячая жизнь?

Обвиняемый: Я хотел учиться, но все мои мысли были запутаны и я не мог нигде долго оставаться, ибо ни к чему определенному призвания не имел.

Председатель: В Салониках и Сербии посещали школу? Учились?

Обвиняемый: Нет. В Салоники я направился к родственникам для лечения.

Председатель: Чем же вы болели?

Обвиняемый: У меня были нервные припадки.

Председатель: Сколько раз повторился такой же припадок, который произошел впервые, когда вы увидели свой отчий дом?

Обвиняемый: В Эрзинджане два раза был припадок, но не могу сказать, что за припадки это были. Каждый раз, когда перед глазами встает эта резня, происходят припадки.

Председатель: Когда вы находились в Сербии, Константинополе и в Салониках, такие припадки происходили?

Обвиняемый: Да.

Председатель: Когда направились в Париж?

Обвиняемый: В 1920 году.

Председатель: В начале 1920 года?

Обвиняемый: Да.

Председатель: В Константинополе, Салониках и в Сербии общались со многими людьми?

Обвиняемый: Да, с родственниками.

Председатель: Когда об этих событиях вы беседовали с родственниками и эмигрантами, то тем самым они в вашей памяти воскрешались?

Обвиняемый: Да, о них я очень много говорил.

Председатель: Кого считали виновником этих ужасов?

Обвиняемый: Об авторах этих ужасов я узнал из газет, будучи в Константинополе.

Председатель: А еще раньше до этого вы знали, кто автор этой резни? Кого считали в вашем родном доме автором резни?

Обвиняемый: Об этом я ничего не знал.

Председатель: Когда вы пришли к убеждению, что автором резни был Талаат-паша?

Обвиняемый: Когда я был в Константинополе, я понял это из газет.

Председатель: Вы разузнали, где находился Талаат-паша?

Обвиняемый: В Константинополе нет. Я считал, что он находился в Константинополе и где-нибудь скрывался.

Председатель: Вы уже тогда замышляли отомстить этому человеку, который, по вашему мнению, являлся виновником печальной участи вашей семьи?

Обвиняемый: Нет.

Председатель: Теперь, наверно, целесообразно огласить постановление о принятии судом дела к производству.

Защитник фон Гордон: Я хотел бы спросить обвиняемого, читал ли он в газетах, что Талаат-паша за эти ужасы был приговорен военным трибуналом в Константинополе к смертной казни?

Обвиняемый: Читал и был тогда в Константинополе, когда один из авторов резни — Кемаль — был уже повешен. Тогда же газеты писали, что Талаат и Энвер-паша также приговорены к смертной казни.

Защитник фон Гордон: Сколько армян проживало в Эрзинджане.

Обвиняемый: Около двадцати тысяч.

Защитник фон Гордон: Был ли в начале июня приказ или распоряжение о том, чтобы все армяне колоннами в пять-шесть рядов депортировались?

Обвиняемый: Да, такой приказ был.

Прокурор: Известно ли вам, от кого исходил этот приказ — от вали или от военного командования?

Защитник фон Гордон: Ведь в это время уже было объявлено осадное положение.

Обвиняемый: Говорили, что приказ был получен из Константинополя.

Защитник фон Гордон: Какова была длина колонны, в один час пути?

Обвиняемый: Не знаю, может быть, в пять часов.

Председатель: Значит, из города были эвакуированы, депортированы все жители, и по возвращении в Эрзинджан вы нашли только два семейства и несколько человек?

Обвиняемый: Совершенно верно.

Защитник Нимайер: Прошу спросить обвиняемого, известно ли ему, что в 1908 году армяне вместе с младотурками, в частности, с Талаатом и Энвером-пашой, совершили революционный переворот, возлагали свои национальные надежды на них, но потом были ужасно разочарованы в них, когда младатурки поступили с армянами хуже, чем султан Абдул Гамид?

Обвиняемый: В 1908 году я был еще очень молод и не понимал этого. Но, когда я вырос и стал соображать, мне рассказали, что армяне с младотурками действовали сообща, но потом были крайне разочарованы, когда в 1909 году в Адане снова была совершена резня, во время которой погибло 40000 человек.

Председатель: Теперь прошу огласить постановление о принятии судом дела к производству.

Секретарь (читает постановление):

«Согомон Тейлирян, являющийся, по непроверенным данным, студентом механического факультета, рожденный 2 апреля 1897 года в Пакариче, турецкий подданный, армянин-протестант, проживает у г-жи Дитман в Шарлоттенбурге, Гарденбергштрассе, 37, начиная с 16 марта 1921 года находится в предварительном заключении, обвиняется в том, что он 15 марта 1921 года в Шарлоттенбурге умышленно убил бывшего турецкого визиря Талаата-пашу, заранее обдумав это убийство.

Преступление предусмотрено ст. 211 УПК. На основании упомянутого продлено пребывание в заключении.

Берлин, 16 апреля 1921 года. III земельный суд, 6 отделение по уголовным делам».

Председатель (переводчику): Сообщите обвиняемому, что постановлением он обвиняется в заранее обдуманном убийстве Талаата-паши.

(Переводчик сообщает.)

Обвиняемый (молчит).

Председатель: Если бы вы на это обвинение должны были ответить «да» или «нет», то как бы вы ответили?

Обвиняемый: Нет.

Председатель: Но раньше вы говорили иначе. Вы признали, что это совершили обдуманно.

Обвиняемый: Когда я это сказал?

Председатель: Значит, вы сегодня этого не говорили? Тогда проследим за событиями, имевшими место до Парижа. Вы по различным поводам и в разное время признались в своем решении убить Талаата-пашу.

Защитник фон Гордон: Прошу спросить обвиняемого, почему он не считает себя виновным?

Председатель направляет этот вопрос обвиняемому.

Обвиняемый: Я себя не считаю виновным, потому что совесть моя спокойна.

Председатель: Почему ваша совесть спокойна?

Обвиняемый: Я убил человека, но я не убийца.

Председатель: Вы говорите, что у вас нет угрызений совести? Ваша совесть чиста? Вы себя ни в чем не упрекаете? Но спросите самого себя: у вас было желание убить Талаата-пашу?

Обвиняемый: Этот вопрос мне непонятен, ведь я его уже убил.

Председатель: Был ли у вас план убийства?

Обвиняемый: Плана у меня не было.

Председатель: Когда возникла у вас эта идея?

Обвиняемый: Примерно за две недели до убийства я себя как-то плохо почувствовал, и вновь представились картины резни перед глазами. Я увидел труп моей матери. Труп поднялся на ноги передо мной и сказал: «Ты видел, что здесь Талаат, и остался безразличным — ты мне больше не сын!»

Председатель (повторяет слова присяжным): А вы что сделали?

Обвиняемый: Сразу очнулся и решил убить этого человека.

Председатель: Когда вы были в Париже и Женеве или по прибытии в Берлин, такого решения у вас не было?

Обвиняемый: Никакого решения не было.

Председатель: Вообще вы знали, что Талаат-паша в Берлине?

Обвиняемый: Нет.

Председатель: Весь 1920 год вы оставались в Париже?

Обвиняемый: Да.

Председатель: Что там делали? Обучались французскому?

Обвиняемый: Да.

Председатель: Больше ничего? Ведь вы получили еще техническое образование?

Обвиняемый: Нет, других занятий не имел.

Председатель: Но вы имели намерение заняться этим в Берлине?

Обвиняемый: Да.

Председатель: Вы использовали Женеву, чтобы удобнее было проехать в Берлин?

Обвиняемый: Хотел еще раз побывать в Женеве.

Председатель: В Париже были с каким-либо соотечественником? Расскажите, как прибыли в Женеву и оттуда в Берлин.

Обвиняемый: Чтобы отправиться в Женеву, нужна была швейцарская виза. Я встретил человека, который хотя и был швейцарским подданным, но был армянином и имел квартиру в Женеве. Я его спросил, каким путем можно приобрести визу. Он сказал, что лучшим способом для получения визы будет приобретение его квартиры в Женеве, так как он сам собирается уехать в Армению. Я согласился, и он дал мне рекомендательное письмо к своей хозяйке, которым я воспользовался. 21 ноября я из Парижа выехал в Женеву. Там я пробыл короткое время и прибыл в Берлин приблизительно в начале декабря 1920 года.

Председатель: Какие шаги вы предприняли, чтобы приехать сюда?

Обвиняемый: Получил визу к паспорту.

Председатель: Вы сначала лишь на короткое время имели право въезда в Германию?

Обвиняемый: Только на восемь дней.

Председатель: Куда направились по прибытии в Берлин?

Защитник Нимайер: Позвольте мне задать вопрос обвиняемому, касающийся выяснения его личности. Знаете ли вы, какое у вас подданство? В частности, 15 марта? Знали ли вы, какое подданство было у Талаата-паши? Известно ли вам, что начиная с февраля 1921 года Турция находится в состоянии войны с Армянской республикой и что это состояние крайне обострилось в период с 1 марта по 1 апреля 1921 года, когда действия распространились на фронт длиной в 120 км?

Обвиняемый: Да, я знаю об этом.

Председатель: Откуда вам это известно?

Обвиняемый: Газеты писали об этом.

Председатель: Расширение военных действий между Арменией и Турцией началось с 1 марта, а данное преступление произошло 15 марта. Вы прочитали об этом в этот промежуток времени?

Обвиняемый: Да. В газетах.

Председатель: Кстати, с какого времени началась война?

Обвиняемый: С конца 1919 года; турки дошли даже до Тифлиса.

Председатель: Я хочу узнать, было ли официальное объявление войны?

Защитник Нимайер: Безусловно.

Председатель: Значит, начиная с 1 марта большевики и младотурки воевали против Армении? Знаете ли вы, обвиняемый, что это большевистско-турецкое наступление на Армению поддерживалось Москвой через Энвера -пашу, который на месте руководил наступлением?

Обвиняемый: Да, это тоже знал.

Эксперт Липманн: Прошу спросить, во сне или в полусонном состоянии он видел свою мать?

Председатель: К этому вернемся позже. Итак, сначала вам дали разрешение на 8-дневное пребывание, а потом вы получили разрешение на постоянное пребывание здесь?

Обвиняемый: Я подал прошение.

Председатель: Вы переехали на Аугсбургерштрассе, 51 в начале января?

Обвиняемый: В декабре.

Председатель: Регистрация была в январе. Ваш соотечественник Апелян там проживал?

Обвиняемый: Да.

Председатель: Потом вы переменили квартиру?

Обвиняемый: Да.

Председатель: Когда?

Обвиняемый: Примерно за две недели до этого.

Председатель: 5 марта вы переехали к г-же Дитманн. По какой причине?

Обвиняемый: Когда ко мне явилась мать, я решил убить Талаата. По этой причине я и переменил квартиру.

Председатель: Готовились, так сказать, к осуществлению своего замысла?

Обвиняемый: На второй день после заповеди моей матери я себе сказал, что я должен убить его.

Председатель: Начиная с этого момента вы стремились это решение привести в исполнение?

Обвиняемый: Когда я переехал на новую квартиру, то на короткое время забыл завет матери.

Председатель: Забыли?

(Переводчик Захарьянц: Это невозможно перевести. Можно сказать «вылетело из головы».)

Председатель: Я думаю, что вы переехали на новую квартиру именно потому, что ваша мать упрекала вас в безразличии.

Обвиняемый: В это время я был охвачен мыслями и сам себя спрашивал, как можно убить человека.

Председатель: Вы задавали себе вопрос, в состоянии ли вы убить Талаата-пашу?

Обвиняемый: Я сам себе говорил, что я не в состоянии убить человека.

Председатель: Я это не совсем понимаю. Вы только что говорили, что с того дня решили переселиться на Гарденбергштрассе. Следовательно, вы знали, что Талаат-паша проживал напротив?

Обвиняемый: Да.

Председатель: Значит, вы намеревались жить от него поблизости?

Обвиняемый: После того как я услышал слова моей матери.

Председатель: Тогда и решили? Что же это было за решение?

Обвиняемый: Что я должен убить его.

Председатель: Теперь скажите, правда ли, что до этого вами было установлено пребывание Талаата-паши в Берлине?

Обвиняемый: Да, приблизительно за пять недель до этого я его видел.

Председатель: Где?

Обвиняемый: На улице вместе с двумя мужчинами он шел со стороны зоологического парка. Я услышал, что они говорили по-турецки и одного из них называли «паша». Я обернулся и увидел, что это Талаат-паша. Я шел за ними до кинотеатра. Перед входом в кинотеатр один из мужчин ушел. Я заметил, как он поцеловал Талаату руку и назвал его пашой. Затем эти двое вошли в какой-то дом.

Председатель: Не с этого ли момента у вас возникла идея убить Талаата?

Обвиняемый: Такой идеи не было. Но я себя плохо почувствовал, и, когда вошел в кинотеатр, как будто все картины резни вновь явились передо мной. Я вышел и пошел домой.

Председатель: Итак, вы говорили, что это было за 4-5 недель до вашего переезда на Гарденбергштрассе?

Обвиняемый: Да.

Председатель: Значит, это неправда, что вы еще раньше знали, что Талаат-паша находится в Берлине?

Обвиняемый: Нет.

Председатель: Я этот вопрос задал потому, что согласно другому протоколу обвиняемый заявил, что приехал в Берлин, так как хотел учиться и, кроме этого, узнал, что Талаат находится в Берлине.

Защитник фон Гордон: Сказанное сейчас обвиняемым приблизительно соответствует его последним показаниям о том, что решение об убийстве возникло у него за две недели до совершения деяния, когда перед ним встал дух его матери, и поэтому он переселился на Гарденбергштрассе.

Обвиняемый: Да.

Председатель: С этого момента вы стали вести наблюдение за Талаатом-пашой и контролировать каждый его шаг?

Обвиняемый: Нет, когда я переехал на новую квартиру, я думал заниматься моими повседневными делами.

Председатель: Значит, вы были в состоянии заниматься своими обычными делами, продолжать уроки у девицы Байлензон?

Обвиняемый: Сначала я пытался продолжать свое образование. Когда я посещал профессора Кассирера, я чувствовал себя очень плохо, очень слабым, не мог работать. Поэтому я сказал девице Байлензон, что не смогу больше брать уроки, так как нуждался в отдыхе; и в самом деле последнее время я перестал ходить на занятия.

Председатель: При общении с вашими соотечественниками вы продолжали вести свой прежний образ жизни вплоть до 15 марта?

Обвиняемый: Да.

Председатель: Ваша мать часто являлась к вам?

Обвиняемый: Картины резни очень часто виделись мне, а мать не так часто.

Председатель: Когда происходили эти явления, днем?

Обвиняемый: Нет, ночью.

Председатель: По какой причине вы в свое время обращались к профессору Кассиреру?

Обвиняемый: Я себя очень плохо чувствовал.

Председатель: Здесь, в Берлине, тоже были нервные припадки, не правда ли?

Обвиняемый: Несколько раз.

Председатель: Когда в первый раз?

Обвиняемый: Точно сказать не могу.

Председатель: Когда случился тот припадок, во время которого служащий банка поднял вас на Иерусалимской улице и доставил домой?

Обвиняемый: В Берлине. Этот припадок был первый.

Председатель: В то время вы еще проживали на Аугсбургерштрассе?

Обвиняемый: Да.

Председатель: Как произошел этот первый припадок?

Обвиняемый: Я шел по Иерусалимской улице, не помню — у двери или посреди улицы — упал. Когда очнулся, то увидел, что вокруг стояли люди. Мне дали лекарство, какой-то чиновник спросил, где я живу, и проводил меня до подземной железной дороги. Там я вошел в поезд, и когда дошел до дома, то на лестнице снова упал.

Председатель: Для чего вы пошли к профессору Кассиреру? Из-за этих припадков? Или были другие болезни?

Обвиняемый: За помощью.

Председатель: Об этом припадке вы рассказали вашему соотечественнику Апеляну и разве не по его совету обратились к профессору Кассиреру? Хотя об этом мы еще услышим при допросе свидетелей.

Защитник фон Гордон: Я не совсем понял одно замечание. Правильно ли я понял, что обвиняемый, после того как снял квартиру на Гарденбергштрассе, чтобы быть близко к Талаату, на некоторое время это свое намерение предал забвению (или что-то вроде этого, что трудно было перевести), потому что задумался над невозможностью убить человека? Одним словом, то решение, которое он принял после видения своей матери, действительно оставалось твердым у него или на время было забыто и он занимался своими обычными делами, говоря себе, что нельзя убивать человека?

Председатель: Он сказал, что колебался в своем решении.

Обвиняемый: Такие колебания имелись. Когда я себя плохо чувствовал, тогда намеревался осуществить завет матери, но когда чувствовал себя хорошо, то говорил сам себе, что нельзя убивать человека.

Председатель: Значит, обвиняемый жил своей обычной жизнью, хотя ему это в некоторой мере и было трудно. Не было никаких перемен и в отношениях со знакомыми. Кто были ваши знакомые?

Обвиняемый: Терзибашян, Эфтиян, Калусдян, Апелян.

Председатель (переводчику Захарьянцу): Вы тоже?

Переводчик Захарьянц: Да.

Председатель: Начиная с января, кроме уроков у девицы Байлензон, что еще делали?

Обвиняемый: Бывал в армянских семьях, ходил в театр, на балы.

Председатель: Кажется, уроки танцев тоже брали?

Обвиняемый: Да.

Председатель: Когда?

Обвиняемый: Начиная с января.

Председатель: Правда, что во время уроков танцев однажды с вами вновь произошел эпилептический припадок?

Обвиняемый: Да.

Председатель: Правда ли, что и в январе у вас был припадок? Пожалуй, этот второй припадок и был тот, когда вы шли мимо банка, или это было позже?

Обвиняемый: Да.

Председатель: Кроме этих двух — во время урока танцев и на улице — были еще другие?

Обвиняемый: Да, дома.

Председатель: Только дома? На улице нет?

Обвиняемый: Нет.

Председатель: Что еще делали?

Обвиняемый: Посещал семьи Терзибашяна, Эфтияна и Апеляна.

Председатель: Театры посещали?

Обвиняемый: Да, но больше всего ходил в кино.

Председатель: Сколько времени в день занимались?

Обвиняемый: По утрам занимался языками; я брал еще уроки у девицы Байлензон.

Председатель: Где кушали?

Обвиняемый: Определенного ресторана не было.

Председатель: После полудня тоже брали уроки?

Обвиняемый: Большинство уроков было во второй половине дня.

Председатель: Кроме обучения языкам, занимались ли изучением технических предметов?

Обвиняемый: Нет, всегда занимался только языками.

Председатель: Какие газеты читали?

Обвиняемый: У армян находил армянские газеты и читал.

Председатель: А иностранных газет не читали?

Обвиняемый: Раза два попадались русские газеты.

Председатель: Вернемся вновь к марту месяцу, когда переселились к г-же Дитманн. У вас были хорошие отношения с вашей бывшей квартирохозяйкой г-жой Штельбаум?

Обвиняемый: Очень хорошие отношения.

Председатель: У г-жи Дитманн тоже было хорошо?

Обвиняемый: Да.

Председатель: Как же случилось, что вы совершили убийство?

Обвиняемый: Потому что об этом мать моя говорила, над этим я задумывался, и когда 15 марта я увидел Талаата-пашу...

Председатель: Где его увидели?

Обвиняемый: В комнате, когда, прохаживаясь, я читал, увидел, что Талаат оттуда выходит.

Председатель: Вы видели, что Талаат выходит?

Обвиняемый: Сперва я видел его на балконе своей квартиры, потом он вошел, я вновь вспомнил свою мать, она вновь стала передо мной, я увидел также перед собой того человека, который был виновником убийства моих родителей, братьев и сестер.

Председатель: Мысленно увидели ваших родных и подумали, что ведь Талаат-паша ответствен не только за кровь ваших родных, но и за пролитую кровь ваших соотечественников. Вы знали, что Талаат-паша должен выйти?

Обвиняемый: Нет.

Председатель: Что потом сделали?

Обвиняемый: В тот момент, когда он вышел, я схватил револьвер, побежал за ним и пристрелил его.

Председатель: Где хранился револьвер?

Обвиняемый: В чемодане, вместе с моим бельем.

Председатель: Револьвер был заряжен?

Обвиняемый: Да.

Председатель: С какого времени имели револьвер?

Обвиняемый: Я купил его в 1919 году, будучи в Тифлисе, и с собой привез. Я слышал, что, если турки снова придут и немцы не окажутся на месте, опять будет резня.

Председатель: Значит, когда Талаат из дома вышел, опять было видение? Вы в спешке бросились или спокойно подошли к чемодану?

Обвиняемый: Точно сказать не могу. Когда я его увидел, мать показалась передо мной, и я выбежал на улицу.

Председатель: Когда вы вышли, Талаата увидели на противоположном тротуаре?

Обвиняемый: Да, идущим по направлению к зоопарку.

Председатель: Вы подошли к нему, идя по Гарденбергштрассе?

Обвиняемый: Я побежал по другой стороне улицы, догнал его, потом пересек улицу и направился к нему.

Председатель: Вы разглядели его лицо? Заговорили с ним?

Обвиняемый: С ним не разговаривал, но прошел возле него по тротуару и выстрелил в него.

Председатель: Действительно мимо него прошли? Разве вы не выстрелили сзади по идущему впереди? Или сбоку подошли и сзади выстрелили?

Обвиняемый: В то время, когда я подошел к Талаату-паше, я уже находился позади него.

Председатель: Вы стреляли в спину?

Обвиняемый: Да.

Председатель: Целились в голову?

Обвиняемый: Я подошел к нему вплотную.

Председатель: Дуло револьвера поднесли к голове?

Обвиняемый: Да, совсем близко.

Председатель: Что произошло потом?

Обвиняемый: Это все, что я знаю, больше описать не могу. Талаат-паша упал на землю, и кровь шла с лица, а вокруг стояла масса.

Председатель: Не видели, кто-либо сопутствовал Талаату?

Обвиняемый: Нет, никого не видел.

Председатель: Женщину тоже не видели?

Обвиняемый: Нет.

Председатель: Что вы сделали после убийства?

Обвиняемый: Не знаю, что я сделал после убийства.

Председатель: Вы пустились наутек, бежали. Не помните, что бежали?

Обвиняемый: О своем бегстве не помню. Помню только, что текла кровь и что вокруг стояла толпа.

Председатель: Значит, вы это все-таки видели, но потом бежали.

Обвиняемый: Когда я увидел толпу вокруг меня, подумал, что могут избить, и поэтому бежал.

Председатель: Вас задержали прямо у трупа или после бегства?

Обвиняемый: Не помню, как это случилось.

Председатель: Говорят, вы пробежали значительное расстояние в направлении Фазаненштрассе?

Обвиняемый: Не помню.

Председатель: Говорят, по дороге вы выбросили револьвер в сторону?

Обвиняемый: Не помню.

Председатель: Что вы почувствовали, увидев перед собой мертвого Талаата-пашу? О чем подумали?

Обвиняемый: Что сразу почувствовал — не помню.

Председатель: Но через некоторое время после убийства пришли в себя и поняли, что случилось?

Обвиняемый: После того как привели в полицию, я вспомнил, что произошло.

Председатель: Так что же вы подумали о содеянном вами?

Обвиняемый: Почувствовал облегчение на сердце.

Председатель: А сегодня что вы чувствуете?

Обвиняемый: И сейчас я очень доволен происшедшим.

Председатель: Но ведь вам известно, что в нормальных условиях никто не имеет права быть своим судьей, даже если ему причинили так много страданий?

Обвиняемый: Не знаю, моя мать велела, чтобы я убил Талаата-пашу, потому что он был виновником резни, и под этим влиянием мысли мои были настолько заняты, что я не мог не думать о необходимости убить.

Председатель: Но вы знали, что наши законы запрещают убийство, запрещают убивать человека?

Обвиняемый: Этого закона я не знаю.

Председатель: У армян существует кровная месть?

Обвиняемый: Нет.

Защитник Нимайер: Когда толпа вас избивала, и у вас шла кровь, вы что-либо говорили? Не можете ли вспомнить, что говорили в то время перед толпой в свое оправдание?

Председатель: Он объяснил так, что будто бы не бежал и что помнит, как у него текла кровь и вокруг стояла толпа, которая схватила его. Может быть, вспомните обращенные к вам слова подбежавшего человека или вы обратились к кому-нибудь из них и что-то сказали, чтобы оправдать себя?

Обвиняемый: Я сказал, что я иностранец, убитый — тоже иностранец, зачем немцам вмешиваться в это дело?

Председатель: Кажется, вы сказали, что знаете, что вы совершили, и для Германии это не ущерб?

Обвиняемый: (повторяет свои слова).

Защитник Нимайер: Вы знали, что в Германии это карается? Я хотел бы это выяснить.

Председатель: Этот вопрос уже выяснен. Обвиняемый находится в предварительном заключении. Между сегодняшними показаниями и теми, которые он дал на предварительном следствии, каких-либо противоречий не имеется.

Защитник фон Гордон: На каком этаже вы жили на Гарденбергштрассе? Талаат проживал напротив — на Гарденбергштрассе, 4, то есть, если идти от угла — в доме между улицей Шиллера и Кнезебекштрассе.

Обвиняемый: На первом этаже.

Защитник фон Гордон: Итак, 15 марта вы увидели, что Талаат-паша вышел из дома, взяли револьвер, надели шляпу и спустились по лестнице, вышли на улицу. За это время, насколько я могу судить, Талаат-паша должен был уже значительно уйти вперед по Кнезебекштрассе?

Обвиняемый: Я же сказал, чтобы догнать его, мне пришлось бежать.

Защитник фон Гордон: Потом вы пересекли газон на Гарденбергштрассе и оказались впереди него?

Председатель: Я специально задавал ему этот вопрос, он отрицал, сказал, что подошел сзади.

Защитник фон Гордон: Прошу еще раз задать вопрос обвиняемому.

Председатель: Дайте об этом разъяснение еще раз.

Обвиняемый: Я прошел мимо Талаата-паши, обогнал его, потом подождал, пока он прошел мимо меня, и выстрелил.

Председатель: Но ведь отчасти это было легкомысленно с вашей стороны. Талаат-паша мог бы вас заметить, заподозрить что-то неладное. Это было ужасное легкомыслие. Может быть, вы все-таки сзади подошли к Талаату?

Обвиняемый: Об этом я не думал.

Председатель: Возможны два варианта: или вы прошли мимо Талаата вперед, или подошли непосредствен сзади. До сих пор не можем точно установить, проходил ли мимо вас Талаат-паша?

Защитник фон Гордон: Из сказанного я понял, что Талаат прошел мимо него. Обвиняемый все время так говорил. Вы видели лицо Талаата?

Обвиняемый: Да, когда шел по другой стороне, не переходя на ту сторону, где был Талаат.

Председатель: Посмотрим, что об этом скажут свидетели.

Прокурор: Несколько раньше обвиняемый на вопрос одного из защитников ответил, что ему было известно, что Талаат в Константинополе был приговорен к смертной казни. Действительно, такой приговор был. Но должен напомнить, что этот приговор был вынесен, когда в Константинополе власть перешла в руки совершенно другого правительства и Турция находилась в состоянии упадка, а Константинополь был под дулами пушек английского флота. Я предоставляю суду сделать вывод о цене этого приговора и прошу задать обвиняемому следующий вопрос: он сказал, что нашел труп своего брата; он похоронил его?

Обвиняемый: Нет.

Председатель: Ведь обвиняемый бежал, он находился в опасности.

Прокурор: Далее обвиняемый говорил, что пользовался врачебной помощью. Имеются ли на его теле рубцы или раны?

Обвиняемый: Да, есть.

Прокурор: Прошу это потом установить. Прошу еще раз спросить обвиняемого, как он узнал, что перед ник Талаат. Видел ли он его раньше или судил по фотографиям?

Обвиняемый: Нет, я его не видел, я его узнал по газетным снимкам.

Прокурор: Было сказано, что резня имела место у Эрзинджана. Но я осведомлен так, что после того как караван удалился от Эрзинджана, в одном ущелье на него напала курдская банда. Говорили, что во время этого нападения были убиты также турецкие жандармы. Прошу спросить, не курдские ли разбойники это совершили?

Обвиняемый: Мне говорили, что стреляли турецкие жандармы.

Защитник Нимайер: Надеюсь, что этот вопрос о курдских разбойниках будет выяснен.

Прокурор: Мне одна деталь кажется необычной, а именно то, что обвиняемый так быстро нашел квартиру на Гарденбергштрассе.

Защитник Нимайер: Вопрос о курдах, по-моему, можно решить следующим образом: главное изобретение турок во время организации резни заключалось в том, что они заклятых врагов армян — горских курдов — принимали на службу в качестве жандармов для надзора над армянами.

Обвиняемый: Разные есть курды. Часть из них — враги армян, а есть и такие, которые очень хорошо относятся к армянам.

Защитник Нимайер: Обвиняемый рассказал, что он у курдов нашел пристанище. Следовательно, существуют плохие и добрые курды. Кроме этого, известно, что курды его любезно принимали. Но есть и курды, которые являются друзьями правительства.

Обвиняемый: Большинство.

Защитник Вертауер: Сколько лет было вашим родителям, когда ваш отец погиб?

Обвиняемый: Отцу было 66 лет, матери — 52-53, братьям — 28 и 22, сестрам: одной было 26-27, другой 16 с половиной, третьей 15 лет.

Защитник Вертауер: Ваша замужняя сестра с ребенком и мужем вместе отправились в путь?

Обвиняемый: Да, вместе вышли, не так далеко находились друг от друга.

Защитник Вертауер: Обвиняемый сегодня сказал, что, кроме трупа своего брата, других трупов своих родственников не видел. Но он мне раньше говорил другое. Может быть, я не так понял, хочу спросить, видел ли он исчезновение одной из сестер в кустарниках рядом и не возвращалась ли она обратно?

Обвиняемый: Я видел, как упала моя мать, видел мертвого брата и другие трупы. Во время своего бегства большего не мог установить.

Защитник Вертауер: В Эрзинджане было около 20000 армян-христиан, какие еще другие нации проживали там? Сколько было курдов и турок?

Обвиняемый: В Эрзинджане проживало 25000-30000 турок.

Защитник Вертауер: Были ли расклеены на стенах объявления, в которых было сказано, что армяне должны оставить свои дома, или это было объявлено устно? Каким образом властям удалось сообщить об этом 20000 армян за такой короткий срок? Ведь, кажется это было сделано за одно утро. Раньше я понял так, что приказ армянам освободить город пришел утром. Как это было организовано?

Обвиняемый: Все армяне из города и окрестностей были собраны вместе и выведены из города. Тех, которые задержались, выгнали позже.

Защитник Вертауер: Вспомните, были ли наклейки на улицах или барабанный бой? Наконец, как вообще было объявлено?

Обвиняемый: Прибыл военный глашатай, который громогласно объявил, что армянам следует покинуть город.

Защитник Вертауер: Приказ был от правительства?

Обвиняемый: Да. Было объявлено, что приказ этот из Константинополя — приказ Талаата-паши.

Председатель: В то время тоже говорили, что это приказ Талаата-паши?

Обвиняемый: Говорили, такой слух был.

Защитник Вертауер: Прошу спросить обвиняемого школа закрылась в феврале, а сам он до мая оставался в Эрзинджане?

Председатель: Обвиняемый уже говорил, что за месяц до этого школа закрылась.

Обвиняемый: За два-три месяца до этого.

Защитник Вертауер: Прошу спросить: найденные в отцовском доме деньги были в золоте?

Обвиняемый: Золотые монеты.

Председатель: Этих денег хватило до сегодняшнего дня? Вы жили на них?

Обвиняемый: Да.

Защитник Вертауер: Было 4800 турецких золотых фунтов, один турецкий золотой фунт равен 20 германским золотым маркам.

Председатель: Вы до настоящего времени на них жили?

Обвиняемый: Да.

Защитник фон Гордон: Когда вашу падшую сестру поволокли, вы слышали ее крики?

Обвиняемый: Я слышал ее крики, и мать моя тоже слышала, она подошла ко мне и стала кричать: «Хотя бы ослепнуть мне!»

Председатель: Есть ли вопросы к обвиняемому?

Прокурор: Прошу еще одно объяснение. Каким образом обвиняемый доставил эти деньги в Германию?

Обвиняемый: Часть была в кармане, часть в чемодане.

Председатель: Если нет других вопросов к обвиняемому, переходим к судебному следствию.

Свидетель Николаус Ессен, купец из Шарлоттенбурга, 40 лет, протестант.

После присяги:

Председатель: Вы были очевидцем?

Свидетель: Да.

Председатель: Расскажите, что вы видели.

Свидетель: Во вторник, 15 марта, в 11 час. утра я шел по Гарденбергштрассе в направлении Виттенбергштрассе, где хотел навестить своих клиентов, я представитель мясного предприятия. Впереди, спокойно шагая, шел господин, одетый в зимнее пальто серого цветя. Вдруг обвиняемый быстрыми шагами прошел мимо меня и засунул руку в карман.

Председатель: Куда вы шли? Вы шли с правой стороны?

Свидетель: Да, по направлению к зоопарку.

Председатель: За этим господином в зимнем пальто?

Свидетель: Да.

Председатель: В это время обвиняемый на тротуаре опередил вас?

Свидетель: Да.

Председатель: Из какого кармана он вынул револьвер?

Свидетель: Точно не помню, кажется, из правого нагрудного кармана. Во всяком случае, это был револьвер, он его вынул и тут же с очень близкого расстояния выстрелил в голову господина, в затылок, тот сразу свалился вперед на землю, и череп его раскроился. Обвиняемый отбросил револьвер в сторону и пытался бежать. Впереди шла одна дама, она упала в обморок. Сперва я ее поднял, потому что думал, что она тоже ранена. Потом погнался за обвиняемым и посреди Фазаненштрассе его схватил. Естественно, собралась большая толпа народа и люди стали безжалостно избивать обвиняемого. Один беспрерывно колотил его ключом по голове. Другие кричали: «Держите убийцу!» Потом я доставил обвиняемого в полицейский участок вблизи зоопарка. Там он захотел закурить сигарету. Там тоже собралась толпа, и его снова избили.

Председатель: Вы абсолютно уверены, что обвиняемый мимо вас прошел вперед по тротуару?

Свидетель: Да.

Председатель: И он подошел сзади?

Свидетель: Да.

Председатель: И выстрелил сзади этому господину в затылок?

Свидетель: Да.

Председатель: Разве не с противоположной стороны он пересек улицу сюда к вам и потом, замедлив шаги, чтобы пропустить вперед себя Талаата-пашу, сзади выстрелил?

Свидетель: Нет.

Председатель: Он спереди посмотрел ему в лицо?

Свидетель: Нет, это я отрицаю; обвиняемый быстрыми шагами прошел вперед и, не говоря ни слова, достал револьвер и выстрелил господину в затылок.

Председатель: Господин тотчас же упал на землю?

Свидетель: Он упал вперед.

Председатель: Обвиняемый задержался на месте?

Свидетель: Нет.

Председатель: Сразу побежал?

Свидетель: Да, забежал на Фазаненштрассе и направился в сторону улицы Канта.

Председатель: Где шла дама?

Свидетель: Дама шла впереди господина.

Председатель: Не около него?

Свидетель: Нет.

Председатель: Она была его попутчицей?

Свидетель: Нет.

Председатель: Она упала в обморок?

Свидетель: Да.

Председатель: Поблизости не было никого?

Свидетель: Нет.

Председатель: Раньше всех подошли к трупу вы?

Свидетель: Да. После этого поднял женщину.

Председатель: И лишь потом заметили, что господин уже мертв?

Свидетель: Да.

Председатель: В это время подоспели и другие?

Свидетель: В это время проезжал мебельный фургон, и из виллы вышел какой-то господин со своим слугой.

Председатель: Есть еще вопросы к свидетелю? — Нет.

Свидетель Болеслав Дембицки, слуга из Шарлоттенбурга, 32 лет; приводится к присяге.

Председатель: Сообщите, что вам известно по данному делу.

Свидетель: Я возвращался домой на обед по Гарденбергштрассе.

Председатель: В каком направлении вы шли?

Свидетель: В направлении зоопарка.

Председатель: По правой стороне?

Свидетель: Да. На углу Фазаненштрассе со мной поравнялся господин, это был обвиняемый.

Председатель: Вы шли по тротуару?

Свидетель: Да. Он нагнал меня на расстоянии 3-4 метров от господина, которого убил. Вдруг я услышал оглушительный хлопок, мне показалось, что лопнула шина. Вижу, впереди меня человек свалился на землю, а другой стал бежать.

Председатель: Сразу пустился бежать?

Свидетель: Да, сразу, я побежал за ним. Обвиняемый вошел на Фазаненштрассе с левой стороны, но здесь ему навстречу вышли люди, и он не сумел дальше бежать. Его задержал господин, который только что здесь был свидетелем. Потом мы привели его в полицейский участок, который находится возле зоопарка.

Председатель: Вы уверены, что обогнавший вас человек был обвиняемый?

Свидетель: Да.

Председатель: Он взглянул в лицо господина или сзади подошел?

Свидетель: Он сзади вплотную подошел к господину, поднял револьвер и выстрелил в него.

Председатель: И он, нагнав вас на тротуаре, прошел мимо?

Обвиняемый: Да, он еще слегка повернулся, посмотрел наверх на какой-то балкон, потом пошел на господина и выстрелил в него.

Председатель: После происшествия из уст обвиняемого вы что-либо слышали?

Свидетель: Нет.

Председатель: Люди возмущались? Оправдывался ли он?

Свидетель: Он сказал: это иностранец, я тоже иностранец, никакой беды.

Председатель: Где он это сказал?

Свидетель: В полицейском участке.

Председатель: Он у трупа не останавливался?

Свидетель: Нет.

Председатель: После выстрела он бросив оружие бежал?

Свидетели: Да.

Председатель: А вы за ним погнались?

Свидетель: Да.

Председатель: А вы не заметили, рядом с убитым или немного впереди шла какая-либо женщина?

Свидетель: Нет, этого не заметил.

Председатель: Следовательно, непосредственно рядом с убитым никого не было?

Свидетель: Нет, никого не было.

Председатель: Значит, вы видели, что тот господин шел один спокойным шагом по улице?

Свидетель: Да, спокойным шагом.

Председатель: И никого не было рядом?

Свидетель: Нет.

Председатель: Вы и господин Ессен были первые или были еще другие?

Свидетель: Да, мы были первые.

Председатель: Нет вопросов к свидетелю? — Нет.

Допрос следующей свидетельницы — вдовы Талаата-паши — был сочтен излишним, так как выяснилось, что предположение, будто она была той самой дамой, которая во время убийства Талаата-паши была с ним и упала в обморок, оказалось ошибочным.

Свидетель полицейский уголовной полиции Пауль Шольц из Шарлоттенбурга, 47 лет.

Приводится к присяге.

Председатель: Что можете сообщить о преступлении?

Свидетель: В этот день мне позвонили и сообщили, что на Гарденбергштрассе совершено убийство, что убийца задержан. Я прибыл на место происшествия и увидел убитого, лежащего на тротуаре. Место преступления оцепила полиция.

Председатель: Вы лично ничего не заметили?

Свидетель: Нет.

Председатель: Вы предприняли какие-либо меры в отношении трупа или преступника?

Свидетель: Я забрал вещи, имевшиеся при убитом, но преступника больше не видел.

Председатель: Следовательно, ваши показания о совершенном преступлении основаны на рассказах очевидцев, с которыми вы беседовали на месте преступления. Собственных наблюдений у вас не было?

Свидетель: Нет.

Председатель: Есть другие вопросы к свидетелю?

Защитник фон Гордон: Где лежал труп — между Фазаненштрассе и Штейнплацем или между Штейнпла-цем и Кнезебекштрассе?

Свидетель: Между Фазаненштрассе и Иоахимсталер-штрассе у дома № 17 на Гарденбергштрассе, ближе к Фазаненштрассе.

Председатель: Есть другие вопросы к свидетелю? — Нет.

Прошу г-на переводчика передать обвиняемому, что предыдущие два свидетеля сказали, что он мимо убитого не проходил и что он, идя по тротуару, подошел к нему сзади и, пропустив несколько человек, подошел к Талаату и застрелил его.

Обвиняемый: Было так, как я рассказал, — сначала я прошел мимо него, а потом выстрелил сзади.

Председатель: Это противоречит показаниям свидетелей.

Защитник фон Гордон: Возможно, что он был сильно взволнован, а сейчас уже ничего не помнит.

Председатель: По-видимому, вы не помните. Двое показали противоположное, то есть, что вы стреляли сзади, не проходя мимо.

Обвиняемый: Я с противоположного тротуара перешел сюда и сзади выстрелил

Защитник фон Гордон: Я хотел бы спросить г-на председателя, прибыл ли свидетель Реш? Потому что его свидетельским показаниям я придаю важное значение.

Председатель: Пусть кто-нибудь из солдат проверит, приходил ли свидетель Реш. Еще не приходил. Обращаю внимание предыдущих свидетелей Ессена и Дембицки на то, что обвиняемый возражает против их показаний. Он говорит, что прошел сюда с той стороны улицы и пропустил мимо себя Талаата-пашу, потом, обогнав вас на тротуаре правой стороны, подошел к Талаату и сзади выстрелил в него.

Свидетель Ессен: Возможно, обвиняемый и прав, но тем не менее за двадцать метров от того места, где был убит Талаат-паша, он обогнал меня. Возможно, он прошел по тротуару у музыкального училища.

Председатель: В таком случае он обогнал вас раньше.

Свидетель Дембицки: Он обогнал лишь на Фазаненштрассе, а подошел к нему на тротуаре Гарденбергштрассе.

Свидетель Ессен: Я тотчас же спросил обвиняемого, почему он его убил. Он ответил: «Я армянин, он турок, никакого вреда Германии».

Председатель: Я думаю, он это сказал позже.

Свидетель Ессен: Я тотчас же спросил, почему он его убил, и взглянул на карман, потому что опасался, что он еще раз может выстрелить или, возможно, у него был нож. В это время он сказал: «Я армянин, он турок, никакого вреда для Германии». Это было, пожалуй, через пять минут после происшествия.

Председатель: Все-таки имеется неопределенность, хотя оба показания не так уж противоречивы, чтобы их считать неверными.

Защитник фон Гордон: Для меня нет неопределенности в этом вопросе. Свидетель Реш противоречит показаниям свидетелей Несена и Дембицки, его показания почти соответствуют показаниям обвиняемого.

Полицейский уголовной полиции Гнасс, Шарлоттенбургский полицейский участок (присягает).

Председатель: Что вам известно о происшествии? Вы проводили следствие? Вы распорядились перевезти труп?

Свидетель: 15 марта в полдень мне сообщили, что на Гарденбергштрассе убит турок, убийца арестован и ему нанесены побои. Позднее, обследовав труп, я обнаружил над левым глазом пулевое отверстие, куда мог бы пройти палец. Отверстие мне показалось подозрительным. Повреждений на затылке я не нашел, хотя кровь была. К концу полудня я приказал привести ко мне преступника. К сожалению, мне трудно было самому с ним объясниться. Мне сказали, что он говорил, что убийство он совершил потому, что уверен, что убитый — виновник смерти его родителей. Я спросил, знает ли он по-немецки и как совершил убийство. Взяв в руки револьвер, я сказал: «Покажи мне, как ты его убил». Я направил револьвер спереди в голову и спросил, так ли это было. Он это отрицал и показал, что выстрел был сделан сзади. Кроме этого, он ничего не хотел говорить. У прокурора он подтвердил, что совершил убийство потому, что считает убитого виновником смерти своих родителей. Следствие показало, что он прибыл из Женевы в начале марта в Берлин-Шенеберг и проживал на Аугсбургерштрассе, 51.

Председатель: В январе?

Свидетель: Да, в январе. В марте он переменил квартиру. Я пытался выяснить причину перемены квартиры и нашел, что для этого серьезных причин не было. В его квартире на бельэтаже на Гарденбергштрассе, 37 окна выходили на ту улицу, где напротив была квартира убитого, так что он имел возможность наблюдать за квартирой. В тот же день, когда было совершено убийство, ко мне явился один из свидетелей и сказал, что он шел по Гарденбергштрассе, а с другой стороны приближался обвиняемый. Он пересек улицу в направлении музыкального училища, а впереди убитого шла женщина. Обвиняемый подошел к господину, достал из-под пальто револьвер и без всяких промедлений выстрелил. После выстрела убитый свалился наповал, и преступник склонился над убитым, чтобы убедиться, достиг ли его выстрел цели, потом бросился бежать.

Председатель: Вы в то время допрашивали свидетеля Реша, который сегодня еще не прибыл? Не помните ли вы, спрашивали вы его, стрелял ли обвиняемый сзади или он дал своей жертве обогнать себя?

Свидетель: Не могу вспомнить, был ли это свидетель Реш, который дал такое показание, и видел ли он, что преступник на улице был сзади или спереди убитого.

Председатель: Что значит сзади или спереди?

Свидетель: Стрелял сзади в жертву.

Защитник Нимайер: Кажется, оба понятия сходятся. Если кто-либо пересекает улицу, то естественно, что он отстает от того, который на той стороне идет впереди, даже если оба придерживаются одного направления, особенно если тротуар такой широкий, как на Гарденбергштрассе. Это можно понимать и так, и наоборот. По-моему, он проходил мимо жертвы.

Защитник Вертауер: Обвиняемый жил не на бельэтаже, а на втором этаже.

Председатель: Это он раньше говорил — на первом этаже, скорее всего он имел в виду бельэтаж.

Свидетель д-р Шлосс, врач 7-го санитарного поста в Шарлоттенбурге, 42 года (присягает).

Свидетель: 15 марта на санпост № 7 поступило сообщение, что на Гарденбергштрассе совершено убийство. Я направился туда. Доступ на место происшествий был закрыт. На задней стороне головы убитого была огнестрельная рана. Тщательного обследования убитого не счел нужным. Из раны вышло так много крови, что больше ничего не было видно; большего сказать не могу.

(Свидетель освобождается )

Свидетель, медицинский советник д-р Шмулинский, Шарлоттенбург, 63 года (после присяги).

Председатель: 15 марта вы с д-ром Тиле произвели осмотр трупа. Можете ли сообщить результаты ваших исследований?

Свидетель: С задней стороны головы обнаружили большое круглое отверстие. В ране было много осколков костей. После вскрытия выяснили, что мозг был черный и плавал в крови. Собственно, весь череп был разбит, а мозг настолько поврежден кровоизлиянием, что смерть наступила мгновенно. Вероятно, моментально последовал инфаркт сердца.

(Свидетель освобождается.)

Свидетель, казенный оружейный мастер Барелла, Берлин, специалист по огнестрельному оружию.

Напоминается ему о ранее данной присяге.

Специалист осматривает оружие.

Председатель: Обвиняемый, этим оружием убили Талаата?

Обвиняемый: Не могу узнать.

Председатель: Вы продолжительное время были хозяином оружия, поэтому должны его узнать.

Обвиняемый: Кажется, то.

Барелла: Револьвер с диаметром дула 8-9 мм официально принят в германской армии, так называемый самозарядный и может сразу выпустить восемь пуль Относится к военному имуществу, изготовлен на «Бернской оружейной фабрике» в 1915 году... пули тоже принадлежат к военному имуществу.

Председатель: Можно определить, как долго револьвер был в употреблении?

Барелла: Револьвер сравнительно новый, во всяком случае, в хорошем состоянии.

Председатель: Скажите, обвиняемый, вы когда-нибудь раньше применяли это оружие?

Обвиняемый: Нет.

(К эксперту других вопросов не имеется.)

Свидетельница Элизабет Штельбаум, Берлин, Аугс-бургерштрассе, 51, 63 года, протестантка. После присяги.

Свидетельница: Обвиняемый жил у меня. О нем могу сказать лишь хорошее. Был очень учтив и скромен. Служанки я не имею и сама справляюсь с домашними делами. Он сам делал то, что мог, например, он не давал мне чистить ботинки. Во всех отношениях был очень скромен и воспитан.

Председатель: Никогда не болел?

Свидетельница: Да, через несколько дней после переезда ко мне, перед Рождеством, из-за чего и задержалось сообщение в полицию. Я в первый день пошла в полицию, но мне сказали, что ему надлежало явиться лично, но из-за болезни он опоздал. Через день после его переезда я была на кухне, за дверью услышала какой-то шорох. Я подумала, что это проживающий господин, который еще не научился пользоваться ключом. Когда я подошла к дверям, он мне показался странным. Подумала, что он пьян. Он поздоровался со мной, но я заметила, что он себя очень сдерживает. Он пошел к себе в комнату, а я пошла в свою и прислушивалась, потому что думала, что зажжет газ. Потом услышала, как он использовал ведро с водой, сел в кресло, и все успокоилось. Прислушалась у его двери — все было тихо. На следующее утро я ничего не слышала, но сказала г. Апеляну, который тоже живет у меня, что г. Тейлирян вчера был выпивший и что нужно ему сказать — пьющих людей я не переношу. По этому поводу г. Апелян говорил с Тейлиряном.

Председатель: Замечали ли болезненные проявления по другим поводам?

Свидетельница: Он был очень нервный и не мог заснуть. Он и сам так говорил тем, кто спрашивал его о здоровье.

Председатель: Вы знали, что он ходил к врачу?

Свидетельница: Да, к д-ру Кассиреру. Предварительно я ему назвала фамилию другого врача по нервным болезням, которого мне рекомендовали мои знакомые, но не д-ра Хааке, проживающего на Потсдамской улице, не могу точно сказать, где.

Председатель: Что еще можете сказать о его жизни? Был благовоспитан?

Свидетельница: Очень.

Председатель: Вам известно о его участии в уроках танцев?

Свидетельница: Да.

Председатель: Другие армяне часто его посещали?

Свидетельница: Только один человек — Леон Эфтиян.

Председатель: С г. Апеляном часто уходили?

Свидетельница: Да.

Председатель: Вы не удивились, когда он внезапно переехал?

Свидетельница: Как же!

Председатель: Что сказали потом?

Свидетельница: Он хотел прожить до 1 мая. Поэтому я сказала: Вы, кажется, хотели пожить до 1 мая? Он ответил, что врач находит вредным ему газовый свег, и он нуждается в солнечном свете. Этому я поверила, потому что он был очень нервный. Потом 5 марта он переехал. Его комната была смежной с моей, и я могла все слышать. Ночью он спал неспокойно.

Председатель: Был рассеян? Не заметили ли — мыслил он правильно?

Свидетельница: Что вы, он никогда не был невежлив, всегда был любезен и воспитан. О нем могу сказать лишь хорошее.

Председатель: О нервных припадках что-нибудь знаете? Говорят, он однажды при возвращении домой упал у дверей?

Свидетельница: Да, это тот случай, о котором я только что говорила.

Председатель (переводчику): Сообщите обвиняемому, что свидетельница о нем ничего плохого не сказала, кроме того, что он однажды был в болезненном состоянии. Ведь было так после того обморока? Есть вопросы к свидетельнице?

Защитник фон Гордон: Обвиняемый часто занимался музыкой?

Свидетельница: Да, он всегда играл на мандолине.

Защитник фон Гордон: И пел тоже?

Свидетельница: Да, очень грустные песни. Мандолина всегда была у него в руках. Когда был дома один, ходил с мандолиной в руках взад и вперед.

Защитник фон Гордон: Во время игры часто тушил газовый свет?

Свидетельница: Да. Однажды в его комнате находился другой господин. Мне что-то понадобилось ему сказать, я открыла дверь, вижу — оба сидят в темноте, курят и играют. В темноте, мол, лучше звучит, сказали.

Председатель: То есть создавалось хорошее настроение?

Эксперт Липман: Свидетельница сказала, что обвиняемый был очень нервным. Что вы имели в виду? Был ли он очень серьезным?

Свидетельница: Да, он был очень серьезен, всегда серьезен.

Эксперт: Скорее угрюмым, чем веселым?

Свидетельница: Именно так.

Эксперт: Он не был жизнерадостным подобно другим молодым людям?

Свидетельница: Я часто удивлялась, почему он так подавлен?

Эксперт: Он был задумчив? Вам казалось, что он чем-то озабочен?

Свидетельница: Не знаю, я ведь немного общалась с ним.

Эксперт Липман: Что вы понимаете под словом «нервный»? Вы хотите сказать, что он был рассеян?

Свидетельница: Да, очень часто сам с собой разговаривал, так что я думала, что у него кто-то есть.

Председатель: Днем тоже?

Свидетельница: Нет, ночью.

Председатель: Г-н эксперт спрашивает, часто ли он был не в себе, его мысли были в другом месте?

Эксперт: Он уходил в себя, был молчалив?

Свидетельница: Он был очень молчалив, всегда серьезен. Как только приходил домой, брал в руки мандолину.

Председатель: Он с вами говорил о будущем?

Свидетельница: Нет.

Председатель: Вы интересовались о цели его приезда в Берлин?

Свидетельница: Говорил, что хочет учиться. Уже на следующий день стал искать учительницу.

Председатель: В период его проживания у вас никогда не замечали резких перемен в его настроении или душевном состоянии в его образе жизни?

Свидетельница: Нет, он оставался таким же, иногда он даже посвистывал, ведь человек не может всегда оставаться грустным, серьезным, таким своеобразным.

Защитник фон Гордон: Он рассказывал о своем прошлом? Говорил ли, что потерял родителей?

Свидетельница: Нет. Но через несколько дней после переезда он пришел, чтобы сняться с учета. Вот тогда я спросила, и он мне рассказал, как по возвращении домой он нашел все в развалинах, как сестры, старший брат, родители были убиты и только он остался в живых. Сейчас мне трудно в точности повторить его слова. Это все, что он мне сказал, потом вдруг оборвал разговор, и я заметила, что он больше не хочет об этом говорить.

Председатель: Вы не заметили при этом нечто подобное душевному потрясению?

Свидетельница: Да, да. Вообще-то только из-за заданного мною вопроса он это рассказал.

Председатель: Вы пытались узнать причину его переезда?

Свидетельница: Нет, нет. Его друг еще жил у меня; сказал, что он с ним хочет переговорить, потом рассказал о своей прежней комнате, тогда-то я его и спросила.

(К свидетельнице больше вопросов нет.)

Свидетельница г-жа Диттманн, Шарлоттенбург, Гардепбергштрассе, 37 (после присяги).

Председатель: Обвиняемый у вас проживал несколько недель? Можете ли рассказать что-либо о его личной жизни, поведении?

Свидетельница: Это был благородный, тихого нрава и чистоплотный молодой человек. Все содержал в порядке. 15 марта утром служанка сказала мне, что господин плачет в комнате. Я сказала, что, возможно, кто-либо из его близких умер, надо его оставить в покое, так как я не смогу ему помочь, поскольку он меня не поймет. Немного погодя он вышел, но до этого я была у него и видела, как он пил коньяк, и очень удивилась. После его ухода я вновь зашла в его комнату и увидела, что на столе еще стояла та бутылка, из которой он пил коньяк.

Председатель: Вам известно, когда был куплен этот коньяк?

Свидетельница: Служанка говорила, что в то утро.

Председатель: Сколько было выпито из бутылки?

Свидетельница: Почти одна треть. Это был французский коньяк, бутылка была емкостью в три четверти литра. Я решила, что он все это выпил в то утро.

Председатель: Что он ел в то утро?

Свидетельница: Пил чай, как всегда.

Председатель: Вы ничего не заподозрили?

Свидетельница: Абсолютно ничего, пока служанка не вернулась и не сообщила: «О госпожа Диттманн, нашего господина убили». Я ответила: «Вы что, с ума сошли?» Потом я услышала, что он убил другого. Вначале не хотелось верить.

Председатель: Обвиняемый в тот день, как обычно, был спокоен, или было заметно проявление внутреннего беспокойства или рассеянности?

Свидетельница: Как-то приходил один из его знакомых, который сказал: «Господин болен, ему нужна комната на солнечной стороне».

Председатель: Когда он пришел к вам, вы ничего не заметили?

Свидетельница: Нет.

Председатель: А в те дни, когда он жил у вас, тоже нет?

Свидетельница: Нет.

Председатель: Занимался?

Свидетельница: Да, уходил очень редко.

Председатель: Посетители бывали?

Свидетельница: Никаких.

Председатель: Занимался музыкой?

Свидетельница: Нет.

Председатель: Не замечали, бывал ли он нервным?

Свидетельница: О, да.

Председатель: Смущался?

Свидетельница: Не мог смотреть в глаза, терялся, смущался, всегда чего-то стыдился.

Председатель: Был чем-то напуган?

Свидетельница: Вид у него был напуганный.

Председатель: Словно его преследовали тяжелые мысли?

Свидетельница: Да.

Председатель: Бывало, что иногда на ясные вопросы давал непонятные, неправильные или путаные ответы?

Свидетельница: Нет, этого сказать я не могу.

Председатель: Болезненных проявлений не замечали совершенно?

Свидетельница: Нет, но он говорил, что нервный и болен.

Председатель: Не замечали, когда он жил в вашей квартире, бывали ли эпилептические припадки?

Свидетельница: Нет.

Председатель: Следовательно, о нем вы даете положительный отзыв?

Свидетельница: Он был очень приличный молодой человек.

Председатель (переводчику): Скажите обвиняемому, что эта свидетельница также ничего плохого о нем не сказала.

(Переводчик говорит.)

Председатель: Теперь я хочу узнать, с кем обвиняемый приходил к вам снимать комнату?

Обвиняемый: С председателем объединения армянских студентов.

Председатель: Он сегодня здесь?

Обвиняемый: Нет.

Эксперт Кассирер: Прошу установить, помнит ли обвиняемый, когда купил коньяк и почему он плакал?

Обвиняемый: Коньяк я купил днем раньше, потому что себя чувствовал плохо. Вечером выпил одну рюмку. Утром с чаем тоже выпил одну рюмку.

Председатель: Утром в день происшествия много выпили?

Обвиняемый: Нет. Выпил совсем немного с чаем.

Председатель: Вы попросили принести рюмку?

Обвиняемый: Я попросил рюмку, чтобы иметь мерку.

Председатель: Обвиняемый утверждает, что выпил мало в то утро. Он плакал?

Свидетельница: Слышала собственными ушами.

Защитник фон Гордон: Быть может, он пел грустную песню?

Свидетельница: Может быть. У них есть такие мелодии. Но я думала, что он плачет.

Председатель: Обвиняемый, не вспомните ли, вы утром в день события плакали или, может быть, напевали песню?

Обвиняемый: Нет.

Защитник фон Гордон: Вы или служанка заметили появление коньяка у обвиняемого? Когда видели, приблизительно в котором часу: около 7 или 8?

Свидетельница: В десятом часу.

Защитник фон Гордон: Потом он вышел? Когда вернулся?

Свидетельница: Больше не возвращался.

Защитник фон Гордон: Ничего подобного, он вернулся. Вы ведь сказали, что он вышел около 7 или 8?

Председатель: Время, возможно, указано правильно.

Свидетельница: Приблизительно около 11 часов он вышел. После чая он еще оставался в комнате. После этого лишь я убрала комнату.

Председатель: Перед уходом обвиняемого, слышали ли необычный шум и подумали, что плачет? После ухода обвиняемого вы заметили, что коньяк уменьшился на одну треть? Правда, что коньяк был куплен днем раньше?

Свидетельница: Не знаю.

Защитник фон Гордон: Вы уверены, что коньяк был открыт в то утро?

Свидетельница: Служанка должна знать точнее.

Председатель: Обвиняемый, бутылку вы купили накануне и из нее пили?

Обвиняемый: Бутылку просил открыть там, где купил.

Председатель: И вечером немного выпили с чаем?

Обвиняемый: Вечером тоже немного выпил с чаем.

Председатель: Утром тоже? Но ведь не из стакана?

Обвиняемый: Нет.

Председатель: Обвиняемый отрицает, что пил коньяк из стакана. Это необъяснимо.

Обвиняемый: Я несколько раз наливал в стакан и потом выливал в чай.

Защитник фон Гордон: Свидетель, замечали ли вы, что обвиняемый пробовал читать по-немецки? Упражнялся ли он по немецкому?

Свидетельница: Да.

Защитник фон Гордон: У вас уроки брал?

Свидетельница: Нет, но вообще уроки брал, по крайней мере говорил, что берет.

Прокурор: Когда обвиняемый переехал к вам, он имел револьвер?

Председатель: Вы видели у него револьвер?

Свидетельница: Нет.

Д-р Липман: Обвиняемый оставлял впечатление угнетаемого мыслями или подавленного человека?

Председатель: Он был робок?

Свидетельница: Да, он был робким (улыбаясь). Я всегда говорила себе, ну и робок этот молодой человек.

Председатель: Свидетельница Штельбаум, во время проживания у вас обвиняемого видели ли вы у него револьвер?

Свидетельница: Нет.

Председатель: Вы не знали, что в чемодане находится револьвер?

Свидетельница Штельбаум: Нет.

Председатель: Много вещей было у обвиняемого?

Свидетельница Штельбаум: Нет, только один чемодан, который он всегда оставлял открытым.

Председатель: Когда-нибудь вы открывали его чемодан?

Свидетельница Штельбаум: Он был открыт. Он открыл и в открытом виде положил в гардероб.

Председатель: Обвиняемый, где вы хранили револьвер?

Обвиняемый: Он находился в чемодане.

Председатель: В бытность вашу у г-жи Штельбаум тоже?

Обвиняемый: Он был в чемодане.

Свидетельница Штельбаум: Я не видела. У него был лишь один маленький ручной чемоданчик.

Председатель: Странно, что вы так часто заглядывали в чемодан и не видели револьвера.

Свидетельница Штельбаум: Нельзя сказать, что я часто заглядывала в чемодан.

Председатель: Г-жа Штельбаум, эти показания даются под присягой. Вы ни разу не видели револьвера?

Свидетельница Штельбаум: Ни разу.

Других вопросов к свидетельницам Штельбаум и Диттманн нет.

Свидетельница Лола Байлензон, искусствовед, Берлин, 21 год (после присяги).

Председатель: Давали ли уроки языка обвиняемому?

Свидетельница: Да.

Председатель: Что можете сказать о его поведении?

Свидетельница: Начиная с 18 января я давала ему уроки. Сначала он учился хорошо, потом он стал рассеянным.

Председатель: Он вам говорил, что болен и был у врача?

Свидетельница: Говорил, что был у профессора Кассирера, который прописал ему лекарство, и что ему становится тяжело работать. Однажды во время урока я заметила, что он больше не в состоянии был даже читать то, что он сам написал. Было очевидно, что он болен, и я ему сказала, что бесполезно продолжать занятия. На этом уроки прервались.

Председатель: Приблизительно, когда это было?

Свидетельница: В феврале.

Председатель: Начали 18 января, когда же прекратили?

Свидетельница: Около 20 февраля, во всяком случае, в конце второй половины февраля.

Председатель: Потом снова стал приходить?

Свидетельница: Нет. Он еще раз пришел и сказал, что он себя плохо чувствует, и было видно, что у него было душевное горе. Когда он приходил, у него всегда было мрачное лицо.

Председатель: Об этом горе говорил?

Свидетельница: Лишь один раз, когда я спросила о его родине. Сказал, что больше не имеет родины, что все родные его убиты. В этом ответе так ясно выразилось его страдание, что я больше не захотела его спрашивать.

Председатель: Больше не спрашивали?

Свидетельница: Нет.

Председатель: После этого часто видели его?

Свидетельница: Да, он еще раз приходил 27 или 28 февраля.

Председатель: Как учился обвиняемый?

Свидетельница: Вначале учился хорошо, но в последнее время был очень рассеян, говорил: «Ничего не понимаю».

Председатель: Не могло быть, что уроки прекратились в начале марта.

Свидетельница: Может быть.

Председатель: Быть может, несколько ранее 5 марта, после перемены квартиры?

Свидетельница: Из новой квартиры он больше не приходил, только с Аугсбургерштрассе приходил.

Председатель: По-видимому, была причина для того, чтобы он переменил квартиру и перестал брать уроки?

Свидетельница: Не знаю. В марте, возможно за неделю до события, но точно не помню, он мне по телефону сообщил, что переменил квартиру и как только почувствует себя лучше, то вновь начнет брать уроки.

Председатель: Значит, в конце февраля уроки были прекращены?

Свидетельница: Да.

Председатель: Обвиняемый, вы прекратили уроки после видения или по причине плохого состояния здоровья?

Обвиняемый: Я прекратил уроки из-за болезни, недомогания, а после перемены квартиры я позвонил и сказал, что намерен возобновить уроки, когда улучшится состояние здоровья.

Председатель: Следовательно, прекращение уроков не было связано с видением.

Обвиняемый: Причина — лишь состояние здоровья.

Председатель: Во время проживания у госпожи Диттманн вы не скучали?

Обвиняемый: Почему я должен был скучать?

Председатель: Поскольку у вас не было уроков.

Обвиняемый: В этих уроках я не находил особого удовольствия.

Председатель: Но если бы вы брали уроки, то было бы какое-то занятие. Чем же вы занимались у госпожи Диттманн?

Обвиняемый: Часто ходил к соотечественникам.

Председатель: В немецком пытались упражняться?

Обвиняемый: По утрам, после того как вставал, упражнялся по своей книге.

Председатель: Это была книга для чтения? Другой немецкой книги не имели?

Обвиняемый: Кроме этой, ничего не было.

Защитник фон Гордон: Вы преуспели настолько, что смогли прочитать и понять обвинительное заключение, хотя и с некоторым трудом?

Обвиняемый: Рукопись читаю с трудом, но текст, напечатанный на машинке, или типографский шрифт читаю легко.

(Свидетельнице Байлензон больше вопросов не задается.)

Свидетель Ерванд Апелян, секретарь Армянского генерального консульства. Берлин, 23-х лет, армяно-григорианского вероисповедания (после присяги).

Председатель: Вы проживали с обвиняемым вместе у госпожи Штельбаум по Аугсбургерштрассе и подружились с ним?

Свидетель: Да, в середине декабря прошлого года я познакомился с ним через приятеля. Мне его представили и спросили, не сумею ли я у себя найти ему квартиру, так как он мой соотечественник и не знает по-немецки. Ему хотелось быть среди соотечественников. По этому поводу я переговорил с домохозяйкой, которая сказала, что до 1 мая может дать одну комнату, которую обычно не сдает. После ее согласия обвиняемый на следующий день переехал. Это было в декабре, перед рождеством. В это время я брал уроки танцев у учителя Фридриха и уговорил Тейлиряна тоже посещать их. Курс начинался в ноябре, он же поступил немного позже. Мы — Эфтиян, Тейлирян и я — ходили туда каждый вторник, пятницу и воскресенье. Там были частные курсы. Так мы ходили на них около трех месяцев.

Председатель: Чем вы еще занимались? Выполняли ли свои обязанности в консульстве? Ежедневно ходили туда?

Свидетель: Вечером.

Председатель: Вы каждый день бывали с обвиняемым?

Свидетель: Мы жили вместе. Как-то раз были наедине с ним. Он сказал, что хочет учиться и стать инженером, но я больше этим не интересовался. Однажды во время урока танцев он упал, я помог ему подняться, и он овладел собой. Его припадок длился 5-10 минут, и после, когда он пришел в себя, захотел пойти домой.

Председатель: Позже у него был такой припадок?

Свидетель: Нет.

Председатель: Этот припадок был причиной обращения к врачу?

Свидетель: Да, он был у д-ра Хааке, который обследовал его, но, что было потом, я не знаю, так как не присутствовал при этом.

Председатель: Припадков эпилептического характера больше не замечали, кроме того одного, что случился на уроке танцев?

Свидетель: Он рассказывал, что были и другие случаи в своей комнате, один раз даже на лестнице, но меня при этом не было.

Председатель: На головные боли он жаловался?

Свидетель: Да, говорил, что у него головные боли и, кроме того, у него была рана на голове. Не помню, когда был этот разговор, кажется в январе, раньше того припадка во время танцев.

Председатель: Чем занимался обвиняемый? Брал уроки и т.п.? Он брал уроки у м-ль Байлензон, начиная с середины января до конца февраля, как часто?

Свидетель: Кажется, три раза в неделю.

Председатель: Дома тоже работал?

Свидетель: Да.

Председатель: Замечали ли другие болезненные проявления, например, нервозность, рассеянность?

Свидетель: Да, он был очень чувствителен, если я что-то утверждал, а он отрицал, то у него портилось настроение. Но в целом отношения между нами были хорошие.

Председатель: Знаете ли что-либо о его прошлой жизни? Рассказывал ли он вам, что он пережил?

Свидетель: Да, говорил, что его родные погибли.

Председатель: Когда он об этом вам рассказал?

Свидетель: Очень давно, затрудняюсь точно сказать, когда это было.

Председатель: Говорил он о том, кто виновен в гибели его родных?

Свидетель: Нет.

Председатель: Был ли разговор о пребывании Талаата в Берлине или о том, что он собирался с ним что-нибудь сделать?

Свидетель: Нет.

Председатель: О своем намерении переехать к г-же Диттманн он предварительно сообщил вам?

Свидетель: Нет. Он не говорил, куда переезжает, но однажды он попросил сообщить г-же Штельбаум, что он хочет съехать с квартиры, потому что врач ему сказал, что ему вреден газовый свет.

Председатель: Значит, причину переезда он вам также объяснил состоянием здоровья?

Свидетель: Да.

Председатель: Он вам говорил, что на Гарденбергштрассе он нашел комнату?

Свидетель: Нет, я не знал где. К этому времени нашей прежней дружбы не было.

Председатель: Он дружил с другими? Другие, как, например, г-н Эфтеян, приходили к нему?

Свидетель: Да, очень часто мы бывали втроем.

Председатель: Но вы в последнее время очень мало с ним общались?

Свидетель: Да.

Председатель: Несколько раньше, до переезда, замечали ли в его поведении какую-либо перемену, или всегда он оставался тем же?

Свидетель: Да.

Председатель: Когда он вам сказал, что хочет переехать, как вы отреагировали?

Свидетель: Я спросил о причине переезда.

Председатель: И как причину он привел состояние здоровья?

Свидетель: Да.

Председатель: Вам было известно, что у обвиняемого имеется револьвер?

Свидетель: Нет.

Председатель: Был ли у него чемодан?

Свидетель: Да.

Председатель: Заглядывали ли вы в этот чемодан? Как вы думаете, имел ли уже револьвер обвиняемый, живя на Аугсбургерштрассе?

Свидетель: Этого я не знаю.

Председатель: Он никогда не говорил о своем намерении убить Талаата?

Свидетель: Нет.

Председатель: Он вам говорил, что видел Талаата на улице?

Свидетель: Нет.

Председатель: Но ведь вы много времени проводили вместе?

Свидетель: Потом я и сам удивлялся этому. Но о политике мы не говорили.

Председатель: Мне кажется, политика здесь ни при чем. Знали ли вы, что Талаат-паша проживает на Гарденбергштрассе?

Свидетель: Нет. Тейлирян не упоминал имени Талаата.

Председатель: Он с вами никогда не говорил о Талаате?

Свидетель: Нет.

Председатель: Кроме вас, Эфтияна и Терзибашяна, обвиняемый общался с другими?

Свидетель: Да.

Председатель: Не могли бы вы сказать, как обвиняемый пришел к мысли совершить преступление или что-либо о самом преступлении?

Свидетель: Нет.

Защитник фон Гордон: О припадке его на Иерусалимской улице вы слышали?

Свидетель: Да.

Защитник фон Гордон: Когда это случилось? В январе, декабре? До уроков танцев или позже?

Свидетель: Кажется, в январе.

Защитник фон Гордон: Тейлирян рассказал вам об этом?

Свидетель: Да.

Защитник фон Гордон: Как принято у армян? Совершенно не говорить о происшедших с армянским народом ужасах, о резне или говорить как можно меньше?

Свидетель: О них говорят, но не так часто.

Председатель: Эти события ведь уже относятся к прошлому.

Защитник фон Гордон: Если разговор заходит об этих резнях, то на чем сосредоточивались? То что вы выделяете, на чем делаете упор, что обсуждаете конкретно?

Свидетель: Говорим о том, что нам пришлось пережить.

Председатель: Но вы при этом не знали, что Талаат здесь? И обвиняемый тоже ничего не говорил об этом?

Свидетель: Нет. Я с ним об этих вещах совершенно не разговаривал.

Защитник фон Гордон: Когда он вам сказал, что намерен переехать, вы поняли, что он нашел место, или он еще раньше вам сообщил, что намерен переехать?

Свидетель: Сказал, что до субботы он переедет.

Защитник фон Гордон: Но не говорил вам, что недоволен и потому переезжает?

Свидетель: Нет, этого он не говорил.

Защитник фон Гордон: У вас не было впечатления, что он уже нашел квартиру? Ведь тогда он не мог бы точно сказать, что в субботу переедет. Ведь он так и сказал?

Свидетель: Да, так сказал.

Защитник фон Гордон: Госпожа Диттманн, когда обвиняемый снял у вас квартиру, то квартира ведь еще не была свободна? Он переехал в тот же день или же через несколько дней?

Свидетельница г-жа Диттманн: В воскресенье утром, через несколько дней после найма, приблизительно через 3-4 дня, потому что комната еще была занята.

Председатель (переводчику): Скажите обвиняемому, что г. Апелян показал, что он слышал о трех случаях припадка и что он сам г. Апеляну причину переезда на Аугсбергерштрассе объяснял состоянием здоровья. (Переводится.)

Защитник фон Гордон: Сколько человек бывало на уроке танцев?

Свидетель: Около 60-70 человек.

Защитник фон Гордон: Пытался ли говорить с барышнями? Стеснялся или был смел?

Свидетель: Вообще не был смел, постоянной девушки не было у него, он танцевал с разными девушками, разговаривал с ними, потому что надеялся таким образом научиться немецкому.

Эксперт Липманн: Он вам не казался очень замкнутым?

Свидетель: Конечно, он был очень замкнут и не был так жизнерадостен и свободен, как другие.

Эксперт Липманн: Разве не странно, когда вы говорите, что о резне вы совершенно не разговаривали, что он, который так сильно от этого пострадал, не затрагивал эту тему?

Свидетель: Как-то во время нашей беседы, когда читали книгу д-ра Лепсиуса об Армении, вдруг он вырвал книгу из моих рук и сказал: «Оставь, не будем бередить старые раны».

Эксперт Липманн: Следовательно, избегал и не хотел о них вспоминать?

Свидетель: Он отобрал у меня книгу и сказал: «Отложим книгу и будем веселиться».

Эксперт Кассирер: Может быть, свидетелю известна другая особая причина, из-за которой случился этот приступ во время урока танцев?

Свидетель: Нет, он лишь сказал, что нехорошо себя чувствует, и захотел уехать домой.

Эксперт Кассирер: Во время приступа он кричал или стонал? Произносил ли какие-либо слова?

Свидетель: Нет, громких криков не было, но были стоны.

Эксперт Кассирер: Он дрожал при этом?

Свидетель: Да. На губах была пена.

Эксперт Кассирер: Имела ли цвет пена?

Свидетель: Нет.

Эксперт Кассирер: Сколько времени его лихорадило?

Свидетель: Приблизительно 10 минут.

Эксперт Кассирер: Потом он сразу очнулся?

Свидетель: Да.

Эксперт Форстер: Вы сказали, что для припадка особой причины не было. Но разве не могло быть, чтобы обвиняемый немного раньше по какой-либо причине вспомнил резню, а вы об этом не знали?

Председатель: Припадки ведь случались несколько раз?

Эксперт Кассирер: Свидетель говорит, что причины не знает, но разве существование определенной причины невозможно? Разве не могло случиться, что обвиняемый немного раньше в воображении увидел трупы людей и в связи с этим вспомнил о резне? Известно ли вам что-либо об этом?

Свидетель: Нет. Но раньше он мне говорил, что до начала припадков он чувствует какой-то запах, а потом падает на землю.

Эксперт Штермер: Позвольте вам напомнить, что в армянском консульстве вы мне говорили, что приступы начинались громким пронзительным криком.

Свидетель: Я не могу точно сказать, были ли это крики или стоны, во всяком случае, он начинал ловить руками воздух вокруг себя и затем падал на землю. Больше ничего я не могу добавить.

Свидетель Левой Эфтиян, 21 год, Берлин, армяно-григорианская церковь (после присяги).

Председатель: Когда вы из Парижа прибыли в Берлин?

Свидетель: В феврале 1920 года.

Председатель: С того времени живете у ваших родственников?

Свидетель: У зятя Терзибашяна, который живет на Ораниенштрассе в доме 75.

Председатель: Он там имеет табачную лавку?

Свидетель: Да.

Председатель: Его жена — ваша сестра тоже живет там?

Свидетель: Да.

Председатель: Ваша сестра тоже из Эрзинджана?

Свидетель: Нет, из Эрзерума.

Председатель: Действительно ли, что с обвиняемым вы имели частые общения в Берлине?

Свидетель: Да.

Председатель: Вы обучались танцам с ним вместе у учителя Фридриха?

Свидетель: Да.

Председатель: Посещали ли его в его квартире на Аугсбургерштрассе?

Свидетель: Два или три раза.

Председатель: Приходил ли обвиняемый к вашим родственникам на Ораниенштрассе?

Свидетель: По крайней мере, раз в неделю.

Председатель: Там с вашими родственниками беседовал?

Свидетель: Да.

Председатель: Замечали ли у него припадки и болезнь?

Свидетель: Он сам рассказывал, что у него нервная болезнь. Всегда был грустен.

Председатель: На что он жаловался? В чем проявлялась его болезнь? Было ли видно по лицу, что рассеян, меланхоличен и грустен?

Свидетель: Он был грустен.

Председатель: Во время танцев совершенно не бывал веселым?

Свидетель: Поэтому мы его туда и водили, а с другой стороны, чтобы он научился говорить по-немецки.

Председатель: Почему же он был грустен? Характер у него такой?

Свидетель: Да.

Председатель: Говорил ли он о своем печальном прошлом, о своих погибших родителях, братьях, сестрах, о резне?

Свидетель: Моя сестра часто затевала разговор об этом, но он не хотел говорить.

Председатель: Когда вернулась ваша сестра?

Свидетель: Год тому назад.

Председатель: Много ли родственников вы потеряли во время резни?

Свидетель: Мои родители тоже были убиты во время резни. Я прибыл в Константинополь из Эрзерума в 1912 году и три года посещал школу, до 1915 года. Потом началась война, и я не смог вернуться на родину. Но мы узнали, что депортации населения уже начались. Лишь потом я узнал, что во время этой резни убиты мои родители и родственники, и спаслись только два брата и сестра.

Председатель: Во время какой резни были убиты ваши родители?

Свидетель: В Эрзеруме.

Председатель: Когда была эта резня?

Свидетель: В 1915-1916 году, точную дату не знаю,

Председатель: Вы об этом слышали от своих братьев и сестры?

Свидетель: Сестра моя знает лучше, потому что она в это время была в Эрзеруме.

Председатель: Знаете ли вы что-либо о болезни и эпилептических припадках обвиняемого?

Свидетель: Слышал о припадках, но не присутствовал при них. Слышал, что он меланхоличен.

Председатель: Кроме случая во время танцев, иного случая не видели?

Свидетель: Нет.

Председатель: Он говорил, что часто бывали такие припадки?

Свидетель: Да, говорил, что болен. Я от него самого слышал даже подробности о припадках на улице и как он тогда упал.

Председатель: Знали ли, что он хотел уехать от госпожи Штельбаум?

Свидетель: Нет.

Председатель: Этот неожиданный переезд вас не удивил? Ведь он проживал у вашего соотечественника Апеляна?

Свидетель: Он говорил, что хочет выехать, потому что там не было электрического освещения.

Председатель: Вы не помните, когда он это вам сказал?

Свидетель: Незадолго до переезда.

Председатель: Он сразу после этого переехал?

Свидетель: Через месяц.

Председатель: Он переехал на Гарденбергштрассе в начале марта. Следовательно, когда же он с вами об этом говорил?

Свидетель: В начале февраля.

Председатель: О том, что хочет переехать?

Свидетель: Сказал, что хочет переехать.

Председатель: О происшествии что-нибудь знаете?

Свидетель: Нет.

Председатель: Знали, что Талаат-паша в Берлине?

Свидетель: Я не имел понятия об этом.

Председатель: Если никогда и не знали, но из разговоров окружающих могли бы знать?

Свидетель: В Константинополе так говорили.

Председатель: Вы прибыли в Берлин из Парижа в конце января 1920 года и с тех пор находитесь в Берлине?

Свидетель: В 1918 году, когда было заключено перемирие, уже говорили, что Талаат-паша находится в Берлине, но никто этого точно не знал.

Председатель (переводчику): Скажите обвиняемому, что свидетель показал, что сам обвиняемого в припадках не видел, что его каждую неделю навещал и о резне с ним не говорил (переводится).

Защитник фон Гордон (свидетелю): В ваших кругах Талаат-паша считался единственным ответственным за армянские ужасы? Не могу понять, как может быть, чтобы при наличии подозрения армян никто не потрудился проверить, что этот виновник армянских ужасов Талаат-паша в Берлине? Никому не было дела до этого? Ведь это должно было вас очень заинтересовать. В последнее время тоже шли разговоры о пребывании Талаат-паши в Берлине? Вы об этом слышали лишь в Константинополе?

Свидетель: Я не знал, что Талаат в Берлине.

Обвиняемый: Я тоже не знал.

Председатель: Обвиняемый, но вы встречали Талаата? Почему же после этой встречи вы об этом важном случае не рассказали своим соотечественникам?

Обвиняемый: Боялся, что будут смеяться надо мной.

Председатель: Как? Ведь Талаат вообще считался виновником. Свидетель Терзибашян всегда хотел говорить об этом, почему же ему не сообщили?

Обвиняемый: Да, я об этом не говорил.

Председатель: Почему скрыли?

Обвиняемый: Не был заинтересован.

Председатель: Но это интересует нас.

Обвиняемый: Если бы я о нем заговорил, то стали бы задавать кучу вопросов.

Председатель: Значит, не хотели, чтобы ваших соотечественников охватило беспокойство и они стали бы осаждать вас интересующими их вопросами?

Обвиняемый: Я был в таком состоянии, что не хотел, чтобы об этом говорили.

Вызывается свидетель — тайный советник юстиции, Участковый судья Шульце.

Свидетель Шульце: Считаете ли вы важным, чтобы сегодня здесь досконально выяснить то, о чем обвиняемый предварительно говорил на первом допросе? Предлагаю отказаться от этого.

Защитник фон Гордон: Согласны.

Прокурор: Прошу допросить господина тайного советника Шульце.

(Суд решает допросить его.)

Свидетель, тайный советник юстиции Шульце, Шарлоттенбургский участковый суд, 53 года, протестант (после присяги).

Председатель: Вы в свое время производили первоначальный ответственный допрос обвиняемого. Прошу доложить об этом суду.

Свидетель: Я почти в точности помню показания обвиняемого. Он без труда признался, что убил Талаата умышленно, заранее обдумав убийство. Когда я спросил о причинах, то он сказал, что Талаат — это тот человек, по приказу которого его родственники или часть родственников в Армении были убиты. Поэтому он решил отомстить за своих близких и с этой целью он прибыл в Германию, в Берлин.

Председатель: Когда он принял такое решение?

Свидетель: На родине. Приобрел револьвер и сумел разыскать местожительство Талаата. И когда ему это удалось, он снял комнату против квартиры Талаата, чтобы наблюдать за ним и подстеречь его. Он следил в окно, и когда в день происшествия увидел, как Талаат вышел, схватил револьвер и последовал за ним. Чтобы избегнуть ошибки, он прошел мимо Талаата, потом, возвратившись, подошел вплотную лицом к лицу, еще раз посмотрел ему прямо в глаза и после того, как убедился, что это сам Талаат, выстрелил сзади в голову. Таковыми были его показания.

Председатель: Позаботились ли вы, чтобы следствие проводилось самым тщательным образом, чтобы не было недоразумений?

Свидетель: Да.

Председатель: Что об этом скажет переводчик: сказанное правильно?

Переводчик Калусдян: Да, но в то время обвиняемый не в состоянии был соображать.

Председатель: Допрос состоялся 16 марта.

Переводчик: Тогда голова еще была перевязана.

Председатель: Господин тайный советник, сказанное вами теперь в основном совпадает с вашим протоколом от 16 марта.

Защитник фон Гордон: В то время обвиняемого лихорадило?

Свидетель Шульце: Говорил, что толпа истязала его и на голове у него была рана. Тем не менее он казался спокойным.

Председатель: Обвиняемый, вы признались 16 марта, что после бегства в 1915 году из Эрзинджана решили убить Талаата?

Обвиняемый: Не помню, чтобы я говорил подобное.

Председатель: Значит, вы не хотели сказать, что это преступление давно было вами запланировано?

Обвиняемый: Нет, как я мог это сказать?

Председатель: Но тогда вы действительно так сказали. Вас допрашивали через переводчика?

Обвиняемый: Может быть, что-либо подобное и была сказано, потому что голова была ранена и перевязана.

Председатель: Значит, вы хотите сказать, что, возможно, потому что голова была ранена? Но ведь имеется существенная разница между решением, принятым за 14 дней до события, и решением, имевшим место за несколько лет до этого, связанным с поездкой в Берлин и приобретением револьвера за несколько лет вперед. Это ведь существенное различие. Вы не понимали значения сказанного тогда вами?

Обвиняемый: Я больше ничего не помню о сказанном в тот день, на все вопросы просто отвечал — «да».

Председатель: Господин тайный советник Шульце, задавали ли вы в этом смысле вопросы обвиняемому и отвечал ли он на них «да»?

Свидетель: Нет, нет, обвиняемый сам от себя говорил все это и явно признался, что снял комнату напротив квартиры Талаата-паши, чтобы было удобно наблюдать и следить за ним.

Председатель: Обвиняемый это подтверждает и сегодня, но не признает, что к этому делу стремился и готовился несколько лет.

Свидетель: Как упомянуто в протоколе, в то время обвиняемый заявил, что в Берлин прибыл, чтобы учиться, а также для удовлетворения своей жажды мести.

Председатель: Есть необходимость огласить протокол?

Защитник фон Гордон: Нет необходимости. Хотелось бы спросить обвиняемого: не потому ли, что, испытывая удовлетворение от совершенного, в то время он говорил: «Это совершил я, конечно, я это совершил, потому что поклялся». Может быть, преисполненный этим внутренним удовлетворением, когда об этом событии шел разговор, вы на все отвечали утвердительно? Может быть, говорили: этого дела я добивался годами и доволен, что я его совершил»?

Обвиняемый: Не знаю.

Защитник Нимайер: Ведь допрос велся через переводчика. В таком случае допрос можно вести по-разному: либо допрашиваемому предоставляется возможность свободно говорить, а затем переводчик связно излагает сказанное, либо через переводчика обвиняемому лаконично задаются определенные вопросы и ответы получаются также через переводчика. Сегодня здесь перед нами наглядный пример подобного допроса через переводчика. Но здесь благодаря умению (искусству, находчивости) переводчика все протекает так быстро, что можно подумать, что отвечает сам обвиняемый. Г-н Захарянц хватает слова с уст обвиняемого. Вряд ли мне доводилось видеть такую ловкость со стороны переводчиков. Обычно перевод протекает медленно, шаг за шагом, лаконично. Хотелось бы знать, тогда допрос через переводчика проходил так же?

Свидетель: Насколько мне помнится, я позволил обвиняемому спокойно говорить и рассказать, как все происходило, потом, возможно, задавал отдельные вопросы. Вообще допрос происходил так: подробности не помню, но, во всяком случае, я предоставлял возможность говорить спокойно и поручал переводчику задавать вопросы и сообщать мне ответы. Спрашивал также о мотивах преступления.

Защитник фон Гордон: Разрешите спросить, г-н переводчик был очень возбужден? Помните это обстоятельство?

Свидетель: Переводчик в своем деле мне очень понравился.

Защитник фон Гордон: Не восторженно ли он говорил об обвиняемом? Прошу описать это еще раз.

Свидетель: Переводчик был совершенно спокоен, но для обвиняемого он принес очень много сладостей, конфет, шоколада и просил его принять их. Я спросил: «Что же вы убийце даете сладости?» На что он возразил: «Как вы сказали? Убийце? Это большой человек, которым мы все восхищаемся».

Защитник фон Гордон: Это показание очень важно!

Председатель: Из свидетелей осталось допросить еще господина и госпожу Терзибашян и обоих переводчиков, следовательно, только четырех свидетелей, если защита согласится отказаться от допроса других свидетелей.

Защитник фон Гордон: Сожалею, что сегодня на это не можем дать ответа. Учитывая интересы обвиняемого считаем это невозможным. Завтра утром об этом посоветуемся.

Эксперт Штёрмер: Я получил открытку от заместителя председателя медицинского совета, завтра я должен буть на заседании совета, прошу это учесть. Завтра в 10ч. я отсюда должен уйти. Кроме того, я страдаю ишиасом, который опять дает себя чувствовать, поэтому мне надо еще успеть к врачу для вспрыскивания, чтобы избавиться от болей, иначе я и сегодня не смогу присутствовать. Завтра же мое присутствие под вопросом.

Председатель: Предлагаю отложить дальнейшие допросы, пока не увидим, какое впечатление подучится от четырех оставшихся свидетелей.

Защитник фон Гордон: Нам должна быть предоставлена возможность требовать и другие факты, в то же время стараться не затягивать судебный процесс принудительными мерами.

Защитник Нимайер: Нельзя допустить, чтобы господин советник Штёрмер один дал свое подробное заключение. Мы можем последовательно выслушать заключения других врачей, чтобы у нас была единая картина о том, что думают все пять экспертов о личности обвиняемого. Но для этого нам необходимо отдохнуть, потому что эксперты, по-видимому, нам будут излагать пространные заключения.

Председатель: Господин медицинский советник, можно сделать так?

Советник д-р Штёрмер: Пока я здесь, я свой долг выполню, но в каком состоянии я буду завтра, не знаю.

На этом слушание дела прерывается на полчаса.

По материалам armenianhouse